— Люсенька, приберите, пожалуйста, за Марго. Она сегодня на редкость рассеяна. Совсем старенькая стала. – Мария Николаевна ловким движением маленькой цепкой ручки, затянутой в перчатку, сунула купюру в карман халатика невысокой светловолосой женщины, которая устало кивнула в ответ. – Спасибо, милая! Как хорошо, что вы у нас есть.
Тяжелая дверь подъезда захлопнулась за маленькой, с трудом ковыляющей собачкой и ее хозяйкой, а Люся выкрутила тряпку и снова принялась мыть ступени. Оставалось совсем немного. Домыть здесь, убрать за собакой, и можно идти домой. Гошка, наверное, уже вернулся с тренировки. Поест он сам, а вот с уроками придется разбираться коллективно. Сын, так же как и она сама, не был семи пядей во лбу. Учеба давалась с трудом, но благодаря усидчивости Гоши, ей не приходилось краснеть на родительских собраниях. Сын вообще у нее получился замечательным.
Люся убрала выбившуюся из-под косынки прядь и вздохнула. Вспоминать, как именно стала она матерью, не хотелось. Она до сих пор помнила насмешливые взгляды, которые кидали ей вслед соседки и откровенно издевательский шепоток за спиной:
— А что еще могло случиться с девочкой из такой семьи? Дорожка-то одна.
Ей тогда так хотелось повернуться к этим неугомонным соседкам, которым до всего было дело, и крикнуть, что они ничегошеньки не понимают, ничего о ней не знают и не им судить. Но, понимая, что от этого ничего не изменится, Люся только выше задирала подбородок и шла дальше. Пусть! На чужой роток… А она сама знает, что ей делать и как. И никто ее ребенку не посмеет сказать, что у него мать «не такая».
Свое детство Люся помнила смутно. Уже став взрослой, она услышала где-то, что человеческий мозг блокирует плохие воспоминания. Удивившись такой мудрой особенности, Люся бросила вспоминать то, что не давало ей покоя. Зачем? Чем поможет ей в жизни то, что она вспомнит, как мать била ее свернутой скакалкой, думая, что это самый верный способ для того, чтобы вырастить «хорошую» девочку, или то, как отец «воспитывал» ее, приходя вечерами домой с работы в совершенно невменяемом состоянии? Для нее все это осталось где-то далеко в прошлом, которое было ненужным и пустым. В нем не было детских или семейных праздников, не было ни любви, ни заботы. С того самого момента, как Люся стала понимать, что происходит вокруг, она знала — именно ей отведена очень важная роль. Роль той, что «испортила жизнь» двум людям, заставив их сойтись, жить вместе и «заботиться» о ребенке, который не был никому нужен с самого начала. Мать винила ее в том, что отец пьет. Отец винил в том, что привязан теперь к матери. Им не приходило в голову разобраться со своими взрослыми проблемами так, чтобы Люся перестала быть лишней и ненужной. Гораздо больше родителям нравилось винить друг друга в несостоявшейся жизни. И маленькая Люся стала наблюдателем. Она молча наблюдала за тем, как самые близкие люди постепенно становились совершенно чужими ей и друг другу. К тому времени, как она окончила школу, их семью не связывало больше ничего, кроме общей жилплощади. Да и на ту она права не имела…
— Собирайся и уматывай! Сколько еще будешь сидеть на моей шее?
Красные, воспаленные от недосыпа, глаза отца с презрением смотрели на Люсю, которая вернулась из школы. Вечер, на котором вручали аттестаты, закончился для нее очень быстро. У ребят из ее класса сегодня выпускной, но ей там не место. И, хотя классный руководитель, Александр Петрович и мама Кристины, которая была председателем родительского комитета класса, пригласили ее, уговаривая остаться, Люся отказалась. Она боялась. За все годы учебы в школе, она ни разу не поучаствовала ни в одном празднике или утреннике, так как родители запрещали ей, мотивируя это тем, что там делать нечего. Со временем ребята в классе стали воспринимать Люсю как предмет обстановки. Вот она есть и ладно. Этакая тумбочка. Стоит в углу и, вроде, никому не мешает, а если что, ее и подвинуть можно. Поначалу Люсю такое отношение обижало, а потом она нашла в нем немало выгоды. Чем меньше ее замечали, тем спокойнее ей жилось. Все было тихо и спокойно до того дня, как Митя Кошелев, самый красивый мальчик в классе, вдруг не обратил на нее внимание. Девятый класс и так стал испытанием для Люси, которая с трудом продиралась сквозь тернии школьной программы, выслушивая оханье учителей, что жалея ее, ставили дежурные «тройки», а тут еще добавилось это.
Митя был предметом грез всех девочек не только их класса, но и школы. Что нашел он в тихой, как мышь, Люсе, не понял никто. Учителя пожимали плечами, а мальчишки посмеивались, глядя на то, как Люся несется по коридору к раздевалке, пытаясь убежать из школы раньше, чем Митя догонит ее, чтобы проводить до дома. С девочками дела обстояли гораздо сложнее.
— Миронова! Ты совсем с катушек слетела? Куда ты лезешь?
Люся сжималась в углу, пытаясь ускользнуть от насмешек и угроз, но ей это помогало мало.
— Чтобы не смела к нему подходить! Поняла? – Кристина легонько щелкала ее наманикюренными пальчиками по носу и со смехом отходила. – Вы посмотрите на нее, девочки! Это же ужасно!
Люся злилась, но внутренне соглашалась с Кристинкиной оценкой. Ничего прекрасного в себе она не видела. Украдкой разглядывая одноклассниц, она отмечала и красивую, явно дорогую, одежду, и ухоженные личики, и тщательно уложенные прически. У нее всего этого не было. Одежду Люся носила в основном ту, что матери отдавали коллеги по работе. Сразу две женщины, дочери которых были чуть старше Люси, взялись опекать девочку, передавая те вещи и обувь, что становились малы их девочкам. Ничего дорогого, да и особо красивого, по меркам моды, там, конечно, не было. Эти женщины, так же как и мать, работали на фабрике, и детей предпочитали одевать скорее практично, чем модно. Но, Люся была рада и этому. Девчонки, от которых ей доставались вещи, были достаточно аккуратными, и никому бы в голову не пришло попенять Люсе, что она ходит в обносках.
А на все остальное у Люси просто не хватало времени и, конечно, денег. Косметикой Люся не пользовалась, а на хороший шампунь мать жалела денег даже для себя. Она покупала в аптеке травы, готовила какие-то, одной лишь ей известные, отвары и заставляла Люсю полоскать этим волосы. Может быть при правильном употреблении это и должно было давать какой-то эффект, но мать Люси понятия не имела, как это работает и поэтому делала все по собственным фантазиям и «на глазок». В итоге на голове Люси красовалось обычно классическое «воронье гнездо», которое она тщетно пыталась привести в порядок расческой. Волос не слушались, не желая укладываться даже в банальный «хвост». Со стороны Люся себя не видела и ей казалось, что она страшненькая и ничем не примечательная. Откуда ей было знать, что у нее хорошая фигура, красивые, выразительные глаза, а то самое «воронье гнездо» с недавних пор вдруг стало считаться модной прической? То, что не видела она, видели окружающие ее девочки. И, если раньше их это никак не смущало, потому, что они не считали Люсю конкурентоспособной, то после того, как Митя стал проявлять к ней интерес, ситуация резко изменилась.
— Почему ты все время от меня убегаешь? – Митя, догнав Люсю, пристраивался рядом и пытался приноровиться под ее быстрый шаг. – Я тебе совсем не нравлюсь?
Люся молча шагала вперед, боясь даже глянуть в сторону Мити. Что она может ему сказать? Что нравится он ей? И даже больше, чем нравится? А толку? У них никогда и ничего не получится. Она много раз видела мать Мити в школе и понимала, что в такой семье девушке, подобной ей, никто не обрадуется.
— Люся! Пожалуйста!
— Чего ты от меня хочешь? – Люся останавливалась и сердито разворачивалась к Мите. – Где ты? А где я? Перестань за мной ходить! У нас ничего не выйдет!
— Да, почему?!
— Потому, что мы слишком разные! Не ходи за мной! Я не хочу!
Люся уносилась дальше по улице, а Митя оставался стоять на месте, не понимая, почему эта странная девушка, с такой мягкой улыбкой, вдруг становилась сущей гарпией.
Придя домой, Люся тихо ревела в подушку, стараясь делать это так, чтобы, вернувшаяся раньше отца с работы, мать, не услышала.
Мити хватило на полгода. Те самые полгода, которые оставались до окончания девятого класса. Люся тихонько обмирала от ужаса, представляя, что на выпускной линейке ей предстоит танцевать вместе с Митей, но случайно подслушанный ею разговор Кристины с подружками, разом избавил девушку от этого страха.
— Такую Буренку у нас еще не видели! Девочки! Вы представляете, что это будет? Как она будет кружиться в вальсе? Да и еще с Митей?! Надо отговорить его от этой затеи! Нечего позориться!
Люся тихо отошла от двери в класс и злые слезы непрошенными гостями явились, не спрашивая ее желания. С этого дня, она упорно избегала репетиций, стараясь уйти пораньше и отговариваясь домашними делами. А дел этих, и правда, хватало. Мать болела, проводя в больнице большую часть времени, а отец совершенно перестал разбирать, где день, а где ночь, и начал приводить в дом «друзей». Люся запирала дверь в свою комнату, подпирала ее спинкой кровати и так ложилась спать, боясь даже нос высунуть из комнаты, пока на кухне шло веселье. Матери она ничего не рассказывала. Она смотрела на эту осунувшуюся, разом постаревшую женщину, и с ужасом понимала, что, вот так же точно, жалела бы кого угодно чужого. Люся варила бульоны, перетирала овощи и стирала белье, но все это делала не потому, что очень любила мать, а просто, потому, что так было нужно.
Мамы не стало в апреле. Весна как раз вступила в свои права, согрев землю и раздвинув, наконец, серую завесу из низко висящих облаков, изредка выдававших холодный дождь. Люся, провожая мать, удивлялась тому, как ярко светит солнце и как громко поют птицы. Разве это правильно? Ведь у нее сегодня горе. Или не горе. Понять толком она не могла. Обнимая маминых подруг, которые подходили, чтобы выразить ей сочувствие, Люся прислушивалась к себе. Ничего… Она ругала себя, пытаясь понять, почему ей не больно от того, что теперь нет, казалось, самого близкого человека, но услужливая память, которая никогда не желала ей повиноваться, подсовывала одну за другой картинки из детства, после которых всякая мысль о родительской любви испарялась еще до того, как Люся успевала за нее ухватиться.
Отец вспоминал о Люсе только тогда, когда она принималась убирать в квартире. Он молча следил за тем, как она моет замызганный пол и собирает со стола и пола пустые бутылки. Съев одну за другой две тарелки пустого борща, который Люся научилась варить сама, найдя в школьной библиотеке кулинарную книгу, непонятно как туда попавшую, он швырял тарелку в раковину и уходил в свою комнату. Люся убирала кухню, точно зная, что вечером снова будет компания и завтра ей предстоит то же самое.
На торжественную линейку она не пошла. Слушая, как восхищенно вздыхают одноклассницы, обсуждая танец Кристины с Митей, Люся тихо радовалась, что ей не пришлось быть объектом насмешек. Ведь, это только в сказке Золушка, покружившись немного с метлой, приходит на бал и танцует лучше всех. А на деле… Люся танцевать не умела совершенно и понимала, что Кристина окажется совершенно права, сравнивая ее грацию с не самым изящным животным.
— Что уставилась? Слышала, что я сказал?! – отец злился и Люся по привычке съежилась, ожидая продолжения, но, шагнув назад, она вдруг остановилась.
Что, если она сейчас сделает так, как он говорит? Куда ей идти? На вокзал? Мысли путались, не давая Люсе ответов, но создавая все больше вопросов. Глядя, как поднимается, пошатываясь, из-за стола отец, Люся вздрогнула, понимая, что сейчас что-то будет и это что-то ей точно не понравится.
— Пап… Папа… Куда я пойду? – она сделала еще шаг назад, уперевшись спиной в простенок у дверей кухни.
— А мне какое дело? Мотай, куда хочешь! Или я за себя не отвечаю!
Люся ахнула, уворачиваясь от летящей в ее сторону тяжелой хрустальной пепельницы. Сколько она себя помнила, эта пепельница всегда стояла на кухонном столе. Мать ее иногда отмывала до блеска и давала поиграть маленькой Люсе.
— Только не разбей! А то отец с тебя шкуру спустит.
И вот сейчас эта пепельница врезалась в стену рядом с ее головой, Люся почувствовала, как что-то ужалило ее в щеку и кинулась к входной двери. Как была, в тапочках, она выскочила на улицу и пробежав через двор, спряталась в дальнем углу, за кустом сирени, где стояла старая лавочка. Уткнувшись в колени, она ревела, стараясь не всхлипывать громко, чтобы никто не услышал. Хотя, слушать было и некому. Время было к полуночи и во дворе давно никого не было. Изредка Люся поднимала голову и смотрела на окна. Свет на кухне горел, а это означало, что отец не спит и домой идти нельзя. Она продолжала сидеть на лавке, боясь встать и боясь остаться здесь насовсем. В голове крутилась какая-то старая песня, но Люся почему-то никак не могла вспомнить слова. Только навязчивая мелодия не давала покоя, заставляя пытаться вспомнить то, о чем пелось в этой песне.
Услышав за спиной чей-то голос, Люся испуганно охнула и съежилась, закрыв голову руками.
— Эй! Ты чего? – молодой парнишка в форме удивленно разглядывал Люсю. – У тебя случилось что? Может, помочь могу?
Люся подняла голову и удивленно посмотрела на паренька.
— А ты кто?
— Я? Новый участковый. Игорь Михайлович меня зовут.
Паренек обиженно насупился, когда Люся расхохоталась сквозь слезы.
— Михайлович! Грозно так! – она вдруг осеклась, разглядев в свете фонаря, как насупился паренек. – Прости, пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть.
— Еще я на девчонок не обижался! – Игорь подошел к лавочке и бесцеремонно уселся рядом с Люсей, подтолкнув ее локтем. – Подвинься-ка!
Люся сдвинулась в краю лавочки, и тут Игорь разглядел ее лицо.
— Что это? Ты почему вся… Ты поранилась?
Люся замерла, когда он коснулся кончиками пальцев ее щеки и тут же зашипела от боли.
— Прости! Это порез что ли?
— Да. Стакан разбила, когда посуду мыла. – Люся прикрыла щеку ладонью и стиснула зубы. Не будет она реветь больше! Не дождутся!
— Ничего себе! – Игорь отдернул пальцы и покачал головой. – Тебе ко врачу надо.
— Не надо! Само заживет.
— А если шрам останется?
— Да и пусть. С моей неземной красотой… Подумаешь?
— Но, ты ведь красивая. Зачем тебе шрамы? И почему ты так говоришь?
Люся засопела и отвернулась. Нашел красавицу! И вообще, чего он к ней пристал? Шел бы по своим делам! Его, небось, мама дома ждет. Чай горячий и что-нибудь вкусное… Люся сглотнула и вспомнила, что сегодня только завтракала утром. Есть захотелось вдруг с такой силой, что она невольно поежилась и снова глянула на окна. Свет на кухне все еще горел, и она опустила голову. Ладно. Ей не привыкать быть голодной.
— Слушай. А ты давно здесь живешь? Ну, в этом дворе? Всех знаешь? – Игорь поерзал на лавочке, устраиваясь поудобнее.
— Да. А что?
— Сестры Мальцевы. Знаешь их?
— Теть Нину и теть Зину? Конечно. Соседки мои. Хорошие тетки. Добрые.
— Нины не стало сегодня. Я чего и сижу тут. Жду, пока сестра немного в себя придет, чтобы объяснения взять. Хотя, там и так все понятно. Просто дочка Нины попросила немного времени дать тетке.
— Жаль… Она хорошая была. А что с ней случилось?
— Болела. – Игорь замялся. – Я понимаю, что это странный вопрос, но опросить соседей должен вроде как. Скажи, они ладили? Не было там чего-то такого?
— Какого? – Люся, не понимая, подняла брови. – Ты о чем вообще?
— Ну, могла ли…
— Совсем уже?! – Люся сорвалась со скамейки и встала перед Игорем, глядя на него сердито и недоумевающе. – Ты откуда такой странный взялся? Да они любили друг друга так, как меня, вон, никто и никогда любить не будет!
— Это ты с чего взяла?
— Что они любили друг друга?
— Нет. С этим все понятно. А вот почему тебя никто любить не будет, я не понял.
— А и понимать тут нечего. – Люся села обратно на скамейку и натянула куцый подол домашнего платья на озябшие коленки. – Кому я нужна?
— Да уж… Да ты и сама себя не любишь… — Игорь покачал головой и порылся в кармане. – На! Щеку вытри.
Протянутый платок Люся не взяла.
— Не надо. Само пройдет.
— Как тебя зовут?
— Люся.
— Так вот, Люся. Девчонка ты красивая и умная, значит, найдется и тот, кому ты нужна будешь. Поняла меня?
— Ага. Только к уму и красоте еще что-то полагается. Вроде жилья или еще чего-нибудь. А у меня ни кола, ни двора. Не тот вариант я. Для «любови».
— Почему это ни кола, ни двора? — Игорь удивился. – Ты же в этом дворе живешь?
— Жила. Меня отец из дома выгнал сегодня. – Люся вскинула голову и прищурилась. – Хороша девица? Вот так вот, Игорь Михайлович!
— Какая квартира?
— У кого? У Мальцевых? Так ты же там был!
— Да при чем здесь они? У тебя! У тебя, какая квартира?
— А тебе зачем?
— Надо! – отрезал Игорь и встал с лавочки. – Ну?!
— Тридцать седьмая.
— Сиди здесь! И только попробуй куда-то дернуться! Я быстро.
Люся смотрела вслед уходящему Игорю и понимала, что сил у нее не осталось. Надо было подумать, куда податься, но она продолжала сидеть на лавочке, зажав ладони между коленями и слегка покачиваясь. И, когда Игорь вернулся, спустя полчаса, она даже не посмотрела в его сторону.
— Все. Можешь идти домой. И ничего больше не бойся. Если что, звони мне. Телефон вот, я тебе на бумажке записал. Поняла?
Люся только молча кивнула, взяла бумажку, и пошла к своему подъезду. Спохватившись уже на ступеньках, она обернулась и поискала глазами Игоря, но тот уже ушел.
— Спасибо… — прошептала Люся и пошла домой.
Отец спал, развалившись на кровати у себя в спальне, и Люся, тихо прикрыв дверь туда, пошла на кухню, чтобы выпить чаю. В шкафчике нашлись старые сушки, и она впилась в засохший кругляшок зубами, думая о том, что вкуснее ничего не ела.
С Игорем они больше не виделись. Отец притих, даже как-то успокоился. Компании в доме теперь появлялись реже, и Люся облегченно выдохнула. Понимая, что учиться ей все равно никто не даст, она устроилась на работу и принялась мыть подъезды. Иногда кто-то из жильцов просил убрать квартиру и тогда у Люси появлялись лишние деньги, о которых отец ничего не знал. Их она тщательно копила, складывая в тайник за шкафчиком в своей комнате. У нее не было особенной цели, на которую нужно было собирать эти деньги. Но, каждый раз вспоминая ту ночь, в которую познакомилась с Игорем, Люся понимала, что будь у нее тогда хотя бы какие-то деньги, она предпочла бы не возвращаться домой, а нашла бы себе другое место.
Сергей появился в ее жизни через год после того, как она окончила школу. Простой парень, работяга, как и ее отец, он жил в соседнем доме. Люся, моя полы в его подъезде, снова и снова натыкалась на щуплого парня чуть старше себя.
— Ты – Люся? – спросил Сергей где-то через месяц после того, как она устроилась на работу.
— Да.
— Вечером что делаешь?
— Стираю. И есть готовить буду.
— А что готовить будешь?
— Борщ. Отец борщ любит.
— Я зайду.
Его бесцеремонность настолько поразила Люсю, что она не нашлась, что ответить. А Сергей уже шагал вниз по только что вымытой ею лестнице.
Вечером она достала мамин любимый фартук и причесалась особенно тщательно. Звонок в дверь раздался как раз тогда, когда она сдвинула кастрюлю с готовым борщом в сторону и поставила на плиту чайник.
— Годится. – Сергей отложил ложку и встал. Подойдя к Люсе, он по-хозяйски притянул ее к себе. – Хорошая из тебя жена будет. Готовить умеешь, а остальное… Разберемся.
Их недолгий вроде как «брак» продлился три года. Расписаться Сергей не предлагал, а Люся спрашивать не спешила. Отец ругался, гнал Люсю с Сергеем из квартиры. Притих только тогда, когда на свет появился внук – Гошка.
— На меня похож!
Удивленно разглядывая сонно покряхтывающего младенца, отец Люси качал головой.
— Ладно. Живи. Только без вот всякого там! – махнув рукой, он вышел из комнаты, а Люся взяла на руки сына.
Гошка стал для нее откровением. Она и не знала, что можно любить кого-то вот так. Чтобы замирало сердце, сбивалось дыхание и где-то далеко начинал тоненько звенеть колокольчик.
Она жила и дышала теперь сыном. Сергей злился поначалу, а потом перестал, отстранился и, в конце концов, объявил, что уходит.
— Не мое это все. Не нагулялся я еще.
— А зачем тогда?
— Если бы меня не было, то и сына бы у тебя тоже не было? Так?
— Так! – Люся согласно кивала и понимала, что ей совершенно все равно, уйдет Сергей или останется. Все то, что ей было нужно в этой жизни, сопело сейчас в кроватке, что стояла в ее узкой комнате, которая раньше была детской.
Разошлись они мирно и по-хорошему. Общаться с сыном Сергей желанием не горел, но деньгами помогал регулярно.
Люся работала теперь для сына и ей это доставляло огромную радость. Новые сандалики, красивые футболки и шортики, настоящий футбольный мяч… Гошка мало в чем знал отказ. И, странное дело, его это не испортило. Он не был избалован. Каждый раз, когда Люся приходила с ним в магазин игрушек, он обнимал мать за ноги и заглядывал ей в глаза.
— А тебе?
За эти слова Люся готова была петь в голос посреди площади, не обращая внимания на окружающих ее людей.
Когда Гоше исполнилось четыре года, не стало отца Люси. Пьяный водитель сбил его на пешеходном переходе и уехал, даже не остановившись, чтобы оказать помощь. Люся примчалась в больницу, куда увезли отца, но попрощаться с ним не успела.
— Мам, ты плачешь? – Гошка, прижавшись к Люсе, вытирал соленые капельки с ее щек. – Не надо! Я с тобой!
Поставив родителям памятник, Люся вычеркнула из памяти все, что было с ними связано. Теперь у нее была своя жизнь и в ней она не хотела помнить о плохом.
Гошка рос, Люся работала. В ее жизни не намечалось никаких перемен. Да они ей были и не нужны. Она, наконец-то, начала планировать что-то наперед. Заветная коробочка наполнялась, обещая долгожданный ремонт и первую в жизни Гошки поездку на море. Сорвалось все в один миг. Ночью Люся проснулась, не понимая, что случилось. Она спала крепко с тех пор, как не стало отца. А тут, вдруг, открыла глаза, не понимая, что происходит. Часы, мигающие зелеными цифрами в темноте, показывали три часа ночи. Она приподнялась на кровати, прислушиваясь к тишине в квартире и тут поняла, что ее разбудило.
— Гошка! Вставай! Пожар! – Она сорвалась с кровати и кинулась в детскую.
Гоша спал, разметав в разные стороны руки-ноги. Мигом сдернув с сына одеяло, Люся завернула мальчишку в него и потащила к дверям. Огня она не видела, но чувствовала отчетливый запах гари. Выскочив на лестничную клетку, она поставила проснувшегося сына на пол и подтолкнула:
— Вниз! Во двор! Живо!
А потом заколотила в двери соседей:
— Пожар! Пожар!
Люди выскакивали, кто в чем был.
— Где горит-то? Люсь? Вы, что ли?
Сосед Люси, дед Василий, заковылял по ступенькам, но оглянулся на соседку.
— Не знаю! У себя не видела огня. Запах чувствуешь?
Пожар был не у Люси. Зина, вторая из сестер Мальцевых, забыла выключить плиту и открыла окно на кухне на ночь. Легкий летний ветерок развернул занавеску, а потом играючи кинул ее в сторону плиты. Эти занавески не раз были предметом споров у сестер. Нина просила сестру снять их, мотивируя тем, что на кухне длинные совершенно ни к чему, но Зина упорно не желала ничего слышать. Зина до двери не дошла. Пожарные вытащили ее, когда она потеряла сознание. Соседние квартиры не пострадали, и Люся с сыном под утро вернулась домой. Уложив сына спать, она открыла нараспашку все двери и окна, и принялась варить бульон.
— Мальцева здесь? Это же шестая палата? – Люся обвела глазами палату и замерла.
Не может быть! Уже не щуплый и совсем не такой маленький, каким она его запомнила, но это точно был Игорь.
— Привет, Игорь Михайлович! – Люся поставила у кровати Зины сумку и улыбнулась. – Странные у нас с тобой места для встречи. Что ты здесь делаешь? Все еще участковым?
— Нет. – Игорь, который поначалу растерялся, разулыбался в ответ. – Случайно узнал, что у вас случилось ночью и приехал проведать тетю Зину. Мы же с ней старинные знакомцы, да?
Бледная еще Зинаида кивнула и взяла за руку Игоря.
— Спаситель мой, Люсенька. Если бы не он, то Нинина дочка меня бы из квартиры выжила. А он заступился. И помирил нас. Она мне дожить позволит. Квартира ведь Ниночкина. Я там просто прописана была. Правда, теперь ругаться будет… — Зинаида заплакала было, но Игорь тут же успокоил ее.
— Не будет. Я уже ей звонил. Не переживайте!
Люся слушала, не перебивая, попутно доставая из сумки приготовленную еду и чистые вещи.
— Давайте! Покормлю вас и поеду. А то мне работать надо.
Игорь вышел из палаты, и Люся чуть нахмурилась. Даже не попрощался. Но, хмурилась она зря. Он ждал ее на крыльце корпуса, когда она, закончив с Зинаидой, спустилась вниз, раздумывая, как добираться до дома. Больница была далеко от дома, а время уже поджимало.
— Подвезти тебя? – Игорь разглядывал Люсю совершенно не стесняясь.
— Что? Не узнал? Так изменилась?
— Вообще не изменилась. Такая же, как и была.
— Ладно тебе. – Люся отмахнулась. – Никого возраст не красит.
— Даже меня? – Игорь приосанился и глянул на Люсю.
Она рассмеялась и взяла его под руку.
— Если есть время и не сложно, то подвези. Ехать далеко, а у меня уже времени совсем нет.
— Спешишь?
— Да. Работать надо. У меня сын.
— И у меня. Сколько твоему?
— Одиннадцать будет. А твоему?
— Моему – шесть. Воспитывать пытаюсь, но слабо выходит.
— А жена, что же? Хотя… Мальчик же.
Игорь помрачнел, и Люся внимательно глянула на него.
— Что ты?
— Нет у меня жены. Точнее, она была, конечно, но больше не живет с нами. Не вынесла тягот моей профессии. Ушла…
Люся ахнула:
— А сын? Как же она так?
— А вот так. Оставила в надежных руках, по ее собственному выражению. – Игорь повернулся к Люсе и грустно улыбнулся. – Да ты не думай, чего не надо. Я ребенка у нее не забирал. Сама оставила. В новую жизнь без балласта…
Люся сердито фыркнула и ущипнула Игоря.
— Сам ты! Балласт…
Год спустя.
— Мам! Мама! Санька на яблоню залез, а слезть не может!
— Гош, у меня руки грязные! Сейчас, я с тестом закончу и сниму его. Пусть сидит и не дрыгается!
Люся уложила тесто в миску, накрыла чистым полотенцем и выскочила на крыльцо.
— Чудо мое! Ты как туда залез? А, главное, зачем? – прикрыв глаза рукой от яркого солнца, она задрала голову, пытаясь разглядеть на развесистой старой яблоне младшего сына.
— За Мурзиком, мам! Он плакал.
— Уже не плачет?
— Нет. Только руки мне расцарапал. Я его держу.
Люся переставила к яблоне лестницу, которая стояла у крыльца, и махнула Гошке.
— Снимай их. Только осторожно. Я лестницу держу, а ты потихоньку лезь.
Приняв Сашку с котенком внизу, Люся осмотрела обоих и прижав к себе мальчика, поцеловала в вихрастую макушку.
— Ну, мам! – Сашка ужом крутанулся в руках Люси, на секунду все-таки прижавшись щекой к ее ладоням.
— Ладно-ладно, больно взрослые все стали. И что делать бедной женщине? Ни обнять никого, ни поцеловать! Беда!
— Папа вечером приедет, вот он тебя пусть и целует! – Сашка увернулся от полотенца, которым Люся со смехом замахнулась на него. – Мы на речку!
— Только осторожно! Утоните – домой не приходите!
Люся глянула на часы и заторопилась. Игорь вернется уже скоро, а у нее ничего не готово. Все-таки дачная жизнь расслабляет. Даже при наличии двух детей очень веселого возраста.
Спустя полчаса над садом поплыл аромат свежего хлеба. Мурзик заглянул в кухню, но, понимая, что не стоит мешать хозяйке, растянулся на пороге, лениво жмурясь. Люся вышла на веранду, осторожно отодвинув ногой кота и поставила на стол тазик с вишней.
— Помогать мне будешь, злодей? Или ты только по яблокам специалист?
Музрик не ответил. Он растянулся во весь рост, подставляя бока вечернему солнышку, и принялся наблюдать, как ловко снуют руки Люси. Она тихо напевала, методично освобождая вишню от косточки до тех пор, пока чьи-то руки не обняли ее сзади:
— Люся!
Глядя, как обрадованно вспыхнули глаза у хозяйки, Мурзик поднялся и пошел на кухню. Скоро вернутся мальчишки и тогда можно будет еще раз слазить на яблоню, а потом сходить с ними за молоком к соседке. А потом можно будет свернуться калачиком на коленях у Люси и сидеть там до тех пор, пока она не соберется идти спать. И ее руки, такие теплые и добрые, будут гладить его тихо и ласково, а потом легонько турнут с колен:
— Иди, укладывай мальчишек!