Любовь Счастливая

Эту историю о Любе с лампочкой внутри мне рассказал сын героини. Правда, сам он никогда не считал свою маму счастливой.

***

Люба никогда не была злой, но и добренькой её никто не назвал бы. Справедливой считали на работе, дети отзывались уважительно: «мамка у нас строгая». Только муж — красавец, бабник и выпивоха Игорёк — знал, какой пластилиновой может быть его Люба. Льдистый взгляд её голубых глаз пропитывался сумеречной сладостью, когда смотрела на мужа.

С тех пор, как они поженились, внутри Любы всегда пульсировал теплый комочек счастья. Мотор, который согревал её смурным промозглым утром, когда тащила капризничающих детей-погодков в садик, рупор, который усиливал её голос в очереди за куском мяса в суп для любимого. Вечерами, когда прижималась к мужу после длиннющего дня, комочек таял, растекался по всему телу. И какая разница, что говорят о муже соседские бабы? Живёт-то он с ней, возвращается к ней и любит её уже много лет подряд. А если на его пути и попадаются шальные и бесстыдные, что поделать? Люба и сама знает силу его неотразимого прищура и властной мужской повадки, от которой слабеют колени.

Из голодных девяностых Люба вышла хозяйкой жизни: собрала в своём городке небольшой, но работоспособный цех рукодельниц — швей и вышивальщиц, наладила поставки постельного белья, заработала на новую квартиру и плодоносную дачу — с огородом и садом. Теперь к работе и дому добавились заготовки — полный подпол аккуратных, блестящих трехлитровых банок. На мелочевку она не разменивалась: резать салаты — так тазиками, лепить пельмени — так на роту. «Новой русской» жадную до работы Любу никто бы не назвал: она впрягалась наравне со всеми, тащила производство и дом как воронежская упряжная. Вот только разделить упряжку ей было не с кем: Игорёк на тяжеловоза не тянул, разве что на рысака.

Стабильная сытость сделала Игорька вальяжным и гостеприимным. Немного подмогнув жене — повезло ему с Любой! — он сочинял себе важные дела и тихо высвобождался из её ухватистых хозяйственных объятий. Его жизнь текла рядом с семьёй, но своим руслом. Дом и жена невидимым монолитом прикрывали спину, непыльная работа начальником транспортного цеха у жены на предприятии придавала уверенности в себе, мимолетные подружки развлекали и скрашивали однотонные будни. Сыновья-погодки хорошо учились под недреманным оком мамы и выросли в уважении к отцу. Игорёк хлебал жизнь прямо из горла.

Когда после очередной попойки Игорёк вдруг не смог пошевелиться, никто сначала не поверил: ведь только сейчас этот высокий крупный дядька сочился энергией и жизнью. Но инсульт не спросил разрешения: жестоко и властно он прерватил вчерашнего ухаря в беспомощный овощ, целиком зависящей от воли жены.

Им обоим стукнуло по 45 лет.

Отплакав свалившееся на голову несчастье, Люба вписала в свою жизнь уход за мужем так же методично, как вписывала в неё новые заботы. Ей стало тяжелее ещё на одно дело — но разве это редкость? Лишний рабочий выходной, лишний таз салата, лишняя сотня закаток: к соломинкам на горбу Любе было не привыкать.

Никто не знал, что творится у Любы на душе, когда она так же сноровисто, как управлялась с производством и домом, перекатывала с бока на бок тяжелого, неподъёмного Игорька. Жалоб от неё никто не слышал. Разве что внутренний комочек счастья, который двигал её вперёд, стал светить не тёплым пламенем свечи, а безнадёжной операционной лампой.

Прошло десять лет. Сыновья выросли, разъехались, а Игорь всё лежал. Люба считала, что он всё понимает, разговаривала с ним как с маленьким, комментировала свои действия. И только тем последним утром, когда он обездвижел навсегда, молча забилась в бесслёзных судорогах.

На похоронах Любе сочувствовали, но непременно добавляли: «Отмучилась ты, Люба. Поживёшь теперь для себя». А из её позвоночника как будто выдернули стержень: как жить для себя, если Игоря больше нет?

Ещё через три года Люба тихо вышла замуж за одного из своих поставщиков и уехала в другой город. Муж о ней заботится, подруги говорят: повезло. Только те, кто давно знают Любу, видят, что её внутренняя лампочка больше не светится. Она включается только, когда к Любе приезжают внуки. Один из них, старшенький, очень похож на покойного Игорька.

***

Эту историю мне рассказал хороший приятель, сын Любы. С его стороны всё выглядело совсем иначе: папаша вёл себя по-свински и жил по-скотски. Жизнь крепко наказала его, подарив единственную удачу — любовь Любы. «Не знаю, где мама находила в себе силы вечно его прощать, — сказал Стас, — но она до сих пор считает, что жила с ним очень счастливо». Такая счастливая Любовь.

источник

Понравилось? Поделись с друзьями:
WordPress: 6.56MB | MySQL:47 | 0,106sec