Мы ехали встречать родных в аэропорт двумя машинами. И тут папа мне говорит: «Ты только не лихачь. Поедем спокойно, без вот этого всего».
Если бы кто-то снимал этот эпизод на камеру, вы бы увидели, как два человека с одинаково безразличным выражением лица сели по машинам. Эти люди аккуратно подъехали к светофору — и понеслась.
Его опыт против моего азарта, моя иномарка против его «девятки». Никто не хотел отставать. Встречаясь глазами на светофорах, мы сосредоточенно перемигивались и топили дальше. Подозреваю, что папа специально притормозил, когда меня взяли в коробочку две фуры, но это не точно. Я вырвалась вперед, но в аэропорт мы прибыли вместе, и папа заворчал: «Договаривались же не лихачить!». И добавил: «А все равно ты за мной припарковалась. Значит, я тебя обставил».
«Я его обставил» — любимая папина поговорка.
***
У нас дома в ванной жил аккумулятор, а на балконе — мотор. Папа вынимал его из горбатого, а потом из ушастого «Запорожца» почти каждую субботу. Когда соседка сказала ему: «Саш, зачем ты ездишь на работу на машине? Я подсчитала — на метро намного дешевле!», папа насупился и пробурчал: «Даже если за бензин придется отдать всю мою зарплату, я не пересяду на метро!».
Папа был человек-антиспорт, но всё делал с азартом. Даже тот единственный раз, когда жарил рыбу, ему надо было соревноваться — «у меня вышло лучше, чем у того блогера!».
Однажды мы с ним гребли на лодке, делая вид, что нас совсем не касается лодка другого папы с мальчиком, но не ушли из парка, пока их лодка не осталась позади. Папа приосанился, и только необходимая вежливость победителя — делать каменное лицо при выигрыше — сгоняла довольную улыбку с его лица.
На пианино у нас был марафон в четыре руки. Оба мы — пианисты уровня второго класса музыкалки, но на трех аккордах можем всё. Папа заводил на басах, я вступала соло. Смысл был в темпе — что цыганочка, что «В траве сидел кузнечик» заканчивались скоростной какофонией. Подозреваю, что эти экзерсисы радовали только исполнителей — когда мы вставали из-за инструмента, в комнате были плотно прикрыты двери. Ну и что, зато нам было весело.
Когда папа защитил диссертацию, у него освободилась уйма времени, и он принялся за рукоделие. Два месяца он лепил из глины, потом чеканил, потом клеил картины из соломки. Самым долгим увлечением было фото — проявитель, закрепитель, красный свет. «Запорожец» появился уже потом.
Мама не любила оставлять нас одних: когда она приходила, везде был бедлам. Например, в комнате на полу мог лежать размотанный рулон обоев с густой гуашевой абстракцией во всю длину, а по следам на полу легко определялось, что по свежей краске бродила собака (мы это заметили, но решили, что так даже лучше).
Собаку, как и хомячков, в дом приносил тоже папа. Хомяку он делал клетки раз в две недели, но Чуня все равно выбирался на волю. По ночам он карабкался по занавескам, а папа ловил его в ладони.
Все детство я ужасно гордилась папой — он был модный, красивый, веселый, общительный. Мы объездили с ним все музеи и парки, а когда он умудрялся таскать меня по всевозможным кружкам, я даже не знаю. Нам было легко и интересно вместе.
Мой подростковый возраст вывел наши отношения в резкий антагонизм. И хотя я всегда ценила его поддержку — папа единственный отказался участвовать в моем семейном аутодафе, когда меня с треском лишили личной комнаты и подарков на 16 лет — бодались мы тоже знатно. «От осины не родятся апельсины», — нахально роняла я, когда папа пытался не пустить меня гулять вечером. Он припоминал мне эти апельсины всю жизнь.
Когда мы с подружкой, прогуляв весь десятый класс, вдруг решили поступать в Бауманский, папа организовал нам интенсив. Он договорился с двоюродным братом — преподавателем от Бога — и каждый день к 9 утра привозил нас заниматься в Люберцы. Потом варил ведро кофе и оставлял нас до 9 вечера. За две недели мы отработали курс школьной математики так, что на вступительном экзамене мне хотели поставить пять (только задачка на сообразительность выявила неустойчивость моих познаний). Еще недели полторы ушло на физику, которую я с тех пор вообще нежно люблю.
Никто из нас не думал, каково было папе каждый день тратить по полтора часа на дорогу в один конец. А он никогда и не считал это подвигом.
Правда, папа не мог предусмотреть, что в институте нас увлечет вовсе не учеба. После жидкой школьной тусовки мы с Иркой просто упивались дружбой и романтикой (ещё бы, на 100 парней 20 девчонок!). Однажды мы, две домашние дурочки, решили загулять в мужской общаге до утра. По телефону наврали родителям с три короба — мол, заночуем у девчонок. Через час в комнату, где мы запивали пивом жареную картошку, поднялась вахтерша: тут приехал чей-то папа, разберитесь-ка по-быстрому, до скандала. Ирка осталась тусоваться, а я вылезла через забор с черного хода и направилась к папиному «ушастому». Он не ругал меня, только сказал: «Я в этой общаге познакомился с мамой. Неужели ты думаешь, что я хоть на минуту поверил твоей сказочке про девчонок?».
А когда мне стукнуло восемнадцать, они с мамой развелись. Это не было трагедией — более разных людей и представить сложно. Просто мои отношения с папой перешли в другую фазу: «взрослая дочь молодого мужчины». Тут-то мы и обнаружили, что одинаковым людям тоже бывает сложно общаться.
Как он орал, когда мы выехали в метель (я была за рулем), и меня занесло. «Ты не умеешь водить машину, ты не умеешь справляться со снежным заносом!». Я потом долго тренировалась, чтобы сдать папе экзамен, если придется.
После развода папа приезжал ко мне раз в неделю, потом раз в месяц. Последнее время — раз в год. У него сложилась прекрасная семья, и наше общение перешло в телефонную фазу. «Привет, я в пробке, можешь говорить?». Сколько пробок мы проговорили в часах? Сколько событий обсудили? Сколько раз поругались и помирились?
Внуков он навещал регулярно: с детьми папа всегда был на одной волне. Прямолинейный, нетерпеливый, непредсказуемый, он постоянно заставлял детей застывать от удивления — то сунет в руки сыну лопату: «Поди-ка, убери снег!», то давай разучивать с дочкой свою любимую — «По диким степям Забайкалья».
Месяц назад папа взял новый проект и собрался ремонтировать дачу. Его жизнь стала еще более насыщенной: там провести водопровод, здесь починить сигнализацию. Сделать скворечник и трещотку от кротов. Заплатить налоги и поменять масло. Согласовать чертежи и скачать новую прогу.
Никто не был готов к тому, что папы может не быть.
Мы только вчера спорили по вотсапу, обменивались идеями и планами, как вдруг — положительный тест, больница, кома. За день до этого он позвонил и извинился, что был неправ в нашем очередном споре — впервые в жизни.
И вот прошло десять дней, а я по десять раз на дню думаю: «Надо позвонить папе». Мы будем спорить, может, даже поругаемся. Он скажет: «Почему ты вечно настаиваешь на своём?». А я скажу: «От осины не родятся апельсины». Мы засмеёмся и разбежимся по делам.
Но нет…
