Любка, ты что опять…
О, божечки, ну что же ты за растелёпа такая, а? Ну куды нам ишшо одного? Ну почему ты така непутёва у нас?
У всех девки, как девки, а ты…
Баба Глаша стояла перед улыбающейся внучкой, Любкой
Любка потягивалась в лучах утреннего солнца, белая, полотняная сорочка её просвечивалась, чётко выделяя маленький округлившийся животик.
Вот его-то, этот животик и увидела старая Глафира, одна воспитывающая дочку, а потом и внучку.
Сгинул мужик её в степях, далеко от дома. Боролся за светлое будущее, да сам так и не увидел его, будущее-то ….
Да не так видно воспитала своих девок старая Глафира
-Ба, ну что ты
-Да ничё, ничё…Любка, ну что ты такая безответственная, как так опять получилось? Ну куды ты с имя трёмя, а? Можа выкинешь, ну? Я бабку знаю хорошую
-Нет! — строго сжав губы ответила Люба бабке.
-Зинаида, Зинаида, ой горе — то какое
-Что случилось, мам?- Зина так и села на высокое крыльцо, снимая платок, — Мам, не молчите! С детьми что? С Любой? Что, мама?
-Любка, Любка-то
-Ох, — схватилась мать за сердце, — что случилось
-Опять брюхата, вот што, итить колотить
-Да ну вас, мамаша. Совсем с ума сбрендили, я уж думала стряслось что…
-Да ты погляди- как, а? А то не стряслось, а? А то не чё такова? Людям стыдно в очи глянуть, а ей хоть ба хны. Тьфу на вас
Зина прошла в избу
-Любань
-Я здесь, мама
Устало села на лавку, положив большие натруженные руки на стол
-Что у вас
-Мам, -Люба счастливо улыбается, — он шевельнулся, это девочка, я точно знаю, Злата.
-Ой, — мама улыбается, — ты и Вадимкой говорила что девочка
-Нет, мама! Ощущения другие, там точно Златочка. Мам, не ругайся…
-Ну что уже поделать, Злата, так Злата. Хорошее имя, красивое…Кто хоть? Не скажешь?
-Мам, ты же знаешь, не пытай, я по любви…
-Люба…
-Ну мам, не начинай…Так получилось
Ох, дочка
Воспитывала Зина дочку одна.
Ну как одна, вместе с матерью. Родила её в браке, да мужик, уехав на заработки, остался там.
Алименты слал исправно, фото присылал,в отпуск приезжал раз в год, до тех пор, пока не пришло письмо.
Письмо было написано женской рукой, в котором говорилось, что женат Вася, давно и счастливо. Двое пацанов у них, и как бы нехорошо разбивать чужую семью. А то что дочка у него, дак что поделаешь, живут же как-то другие…
Зина работала дояркой. Вставала в четыре часа утра, бежала на утреннюю дойку. Мать с Любой по хозяйству, Любаша умница, пораньше встанет, скотину накормит, в деревне без скотины нельзя.
Так и жили.
Зина женщина хорошая, добрая, умная и красивая. Много мужчин к ней сваталось, тоже хороших. Да посмотрит она на мать, да на Любку… куда она с таким приданным?
Мать сразу же тухнуть начинала, сидит сгорбившись, глаз не поднимает, а у Любки губы, как вареники и глаза полные слёз.
Отправит Зина очередного претендента на руку её, посмотрит на своих, вздохнёт и сядет, сложив руки…
Бабка сразу весёлая становится, бегает, пчёлкой жужжит около своей донюшки, Любка на одной ноге скачет
А Зина думает, что же, видно доля у меня такая…
Так и жили.
Любку воспитывала, да мать досматривала, одна она у неё. Одни они на всём белом свете.
Была Любка не глупой девчонкой, не отличницей конечно, но учителя хвалили, в активистки не лезла, но и не отсиживалась, как мышка. Училась на четвёрки, иногда и тройки мелькали.
Любила шить очень.
Попросит мать, чтобы купила журнал на почте, а потом кусочков ткани найдёт, или бабка юбку старую, ещё времён царя Гороха, что в войну даже сохранилась, вытащит, отдаст девке на забаву.
А та, в журналы смотрит и сошьет для куклы точь- в точь, как в том журнале, только маленькое.
Удивляются мать с бабкой, надо какая рукодельница. А она однажды взяла, да маме юбку сшила, руками, как в журнале.
Мать на собрание идти, а у неё юбка новая, и не поверишь что девчушка руками сшила.
Решили машинку ей купить. вот с тех пор и строчит.
о профессии даже не задумывались. поедет в ПТУ, в район, там швей учат.
— Отучится, модисткой хорошей будет, всегда с куском хлеба будет! — хвалилась бабка на лавочке соседкам.
Те согласно кивали головами, что же, дело хорошее.
Модистки они завсегда живут хорошо, хорошая-то портниха нарасхват, её ещё пойди, поищи…
Да только не получилось у Любки стать модисткой с образованием, зато получилось Ваньку родить. Здоровенького, крепкого.
Вся деревня на ушах стояла, участковый чуть ли не ночевал у них. Бабка пытала, скажи мол, кто ссильничал, молчит. Как воды в рот набрала, улыбается только и животик гладит
Орёт бабка дурниной, будто помер кто. Мол как людям в глаза смотреть? Другое дело если ссильничал, а тут…
Она вон, бабка -то. В двадцать лет вдовой осталась, девку тянула. Скока мужиков на неё глядели, а она себя блюла, никто в глаз не кольнёт.
Мать Любкина, бабкина дочь, Зинаида Прокопьевна, дай бог ей здоровья и сил, сколько одна живёт? никто не скажет, что таскается где…
а эта, ты гляди, ты гляди,, из земли еле выросла. А? Поганка такая, молоко не обсохло на губах…
Ванька родился здоровенький, толстенький. прелесть , а не пацан.
-Мам, хватит вам, — устало сказала Зина
-Што хватит? Што хватит? Зинка, ты поди спроси, спроси у неё, можа боится, можа покрывает кого, спроси, как мать, ну
-Хватит я сказала, — хлопнула Зина рукой по столу, — сколько можно!
-Люди-то, люди что скажут, а? Позор-то, позор какой.Кто её замуж-то порченую возьмёт? Думала хоть девка у нас по человечьи поживёт, так нет, испортили. чтобы ему ни дна ни покрышки, чтобы его черти на том свете дрыньгали по очереди, да чтобы…
-Мам! Мама! Ну кого вы проклятия шлёте, зачем? У правнука вашего кровь того человека, авы клянёте его
-Да не человек он, ирод проклятый
А Любка? А что Любка? Качает Ваньку на руках. целует красный лобик и улыбается…
Долго деревенские судачили.
Бабка ловко всем рты закрывала, до тех самых пор, пока не поймал ветврач Лёвка свою жену Нину, с агрономом в поле, в берёзках, в защитке. Ой умора была, те только любоваться собрались, на травке изумрудной, а тут Лёвка с бичом, гнал обоих с километр, бичом подгоняет, к деревне направляет.
Сам на коне, а они пешком. Перед деревней упал на колени агроном, хоть убей говорит, а в деревню не зайду.
Плюнул Лёвка, стеганул по заднице обоих, и поскакал галопом, воя, как волк. Дома он потом свою Нинку ещё поучил, соседи отобрали.
Любил её сильно, заразу такую.
Детей у них не было, десять лет вместе прожили, а детей нет. Он знал, что это её, Нинкина вина, у него в соседней деревне пацан подрастал, вылитый он, Лёвка.
Вот и вымещал иногда злобу на своей красавице жене,, что не она ему пацанёнка родила, а та, залётная…
Это происшествие и погасило интерес к Любе с Ванюшкой. А потом привыкли как-то. Любовались ими, говорили Зине
-Ох, Зинаида, какие у тебя дети красивые.
Люба шила тихонько.
Мать договорилась, что она в район два раза в неделю ездила, брала задания, вроде, как учится.
Так и образование получила, стала бабам шить, ой, в очередь стояли.
А потом модные ходили, слава о такой мастерице хорошей по району пошла, стали жёны райкомовские к Любке заглядывать.
Председатель пришёл, так мол и так Зинаида, открываем мастерскую по пошиву, будет твоя дочка работать, учениц ей подберём.
Ателье сделаем, всё как у людей.
Любка ходит, всё контролирует, не успели немного открыть Вадимка родился.
Ой что опять было! Да как так-то?
Бабка орёт дурниной, мать руками разводит, а Любка улыбается.
Бабки начали шептаться, что видно с нечистым девка связалась, а как иначе объяснить, не ходит ить никуда, всегда на виду.
Не гулящая девка-то, откуда берутся дети? Точно нечистый завёлся…
Пытает бабка, орёт благим матом.
А Любка улыбается, да животик гладит…
Вадимка родился точь- в-точь как Ванька маленький был. Те же ямочки на щёчках, те же вихры
-Никак от одного таскает, — гадает бабка, — поймаю, зашибу подлеца. Наперечёт знает старая когда и куда девка из дома отлучалась, что за напасть такая.
Ой, деревня гудит, разговоров выше крыши, кого только в отцы ребятишкам Любкиным не записали, а она улыбается.
Говорили до тех самых пор, пока жена Лёвки зоотехника, с агрономом не сбежала. От тут у людей разговоров было, что только не говорили.
И мол бежали под покровом ночи, и гнал их Лёвка на коне, меняя одного коня на другого, и вроде цыгане ему помогали.
Мать- то Лёвку с цыганом таборным прижила, дак когда табор приходил, не важно тот или другой, они всегда Лёвку к себе брали, не бросали. Звали и Пашу, мать его с собой, да та отказалась…
Да только не так всё было, приехал агроном поздно вечером, Лёвка с Ниной ко сну собирались отходить, вот он зашёл и сказал, что забирает Нину, любит её и в обиду не даст…
Сидит Лёвка, глазами лупает, от наглости такой слова сказать не может. А агроном кинул Нине
-Собирайся, пошли, ничего не надо из вещей, всё новое купим
Стала Нина и пошла за ним следом, кинув напоследок взгляд на Лёвку
-Прощай Лёвка и прости…
И уехали в соседний район, он сначала сам туда перевёлся, агроном-то…
Ой что было, пил Лёвка месяц. Вещи Нинины в костёр покидал, волком выл. Люди боялись что с ума сойдёт.
А через месяц, привёз бабочку, бодренькую такую, глазастенькую, с мальчонкой лет пяти.
Мальчонка его папкой зовёт, а на лицо вот чисто Лёвка в детстве.
Так и зажили, она ему ещё троих или четверых родила…
А Нина агроному двойнят принесла, мальчик и девочка, беленькие, все в агронома…
Люба же в ателье работает, да и так заказы берёт, сверхурочно. председатель вроде заартачился, да Люба пожаловалась своим клиенткам, а среди них жена председателева.
Люба возьми, да скажи, вот мол, ругает председатель, грозит, чтобы сверхурочно не щила, те ему как вставили, жену-то он побаивался.
В общем отстали от Любы.
Единственное попросил, что мол если проверка какая, то взяла работу на дом, все документы, всё есть.
Да кто там в деревню проверять поедет…
Живут так Любка с детьми, да мать с бабкой.
Люба скажет матери
-Мама, хватит коров доить, сиди дома,, я же хорошо зарабатываю, ну что ты мучаешь себя, сиди с детьми, да с бабкой. А то пойдём в ателье уборщицей, если не хочешь без дела сидеть…
-Что ты, что ты- машет мать руками на Любку, — нет, куда я без своих красавиц…
Только стали люди привыкать, что есть такая семья, где мать-одиночка, больше мужиков зарабатывает, не ходит никуда, а дети, как из воздуха берутся…
А тут на тебе…Опять животик, оттого и орёт бабка…А как тут не орать, третьего! Третьего собралась рожать, ну…Без мужика, и годочков -то, чуть больше двадцати…
-Ой что люди скажут, — голосит бабка, -ой позор на старости лет, Зина, Зина скажи ты ей, скажи ей, пусть к Агафонихе поедет, пока не поздно пока позор ишшо скрыть можно. и ты, ты с ей поезжай, ой чё делается, прокляли нас Зинка что ли…
-Мам, хватит, я сказала. Никто никуда не поедет, ясно? А ты дочка не переживай, может и правда девочка, Златочка?
Обняла Люба маму свою, поцеловала.
-Прости, говорит, -родимая, за то что столько слёз и переживаний тебе принесла. Не ругай и не суди меня
-Да что ты, что ты милая, — говорит мама, — что ты Любушка, ты же моя кровиночка, а детки твои, это мои не рожденные, я большую семью хотела всегда, вот теперь есть…Не переживай Любушка, всех вырастим, всех на ноги поставим.
Уже не так деревня гудит, поговорили и забыли…
Люба девочку родила, Златочку. Одно лицо с мальчишками.
Так и прожили всю жизнь Люба с мамой, бабушкой и детьми.
Бабку схоронили, детей вырастили, выучили, в люди вывели.
Потом и матушкина очередь пришла.
Осталась Люба одна.
Дети в город зовут-зовут, а она не хочет.
Ателье здесь у неё, как без него-то…
Говорят что приезжал к Любе мужчина пожилой, седовласый, очень уж на детей её похожий.
Вели о чём-то разговоры они, убеждал он её в чём -то, а она головой махала, нет мол.
Деревенские говорят, что навроде он шишка какая-то, большая.
И когда с Любашей слюбились, она несовершеннолетняя была, грозило ему это тем, что выгнали бы из партии, а у него хорошие планы на будущее были.
Вроде и женат был, а Любу любил всю жизнь. И вроде как детей никогда не бросил, и Любаше помогал. И даже говорят, что бабке перед смертью показала его Любаша, что вот мол, любимый человек мой.
Может брешут, кто их разберёт.
Унесла с собой свою тайну Любаша.
А дети и внуки давно уже по другим городам и даже странам живут
Вот, и такая любовь имеет право на жизнь. Скрытная, никем не признанная. Да ранняя, да неправильная, но любовь…Можно судить, а можно и порадоваться. Кто -то живёт и не знает этого чувства, а кому-то вот так…
По нынешним меркам осудят того мужчину, назовут разными словами плохими, может и так, может и правы будут, а может и нет…
Мы не знаем правду, как там всё было, да и не узнаем уже никогда.
Уже детям Любиным много лет, сами дедушки и бабушка.
Вряд ли они кому тайну материну выдадут.
Да и не надо нам…
