— Юра! Юрочка, ну что же ты творишь? — Надежда Игоревна, опустив сумки, всплеснула руками.— Надорвешься же! Спина! Спину береги!
Юрик, её внук, тягал на спортивной площадке какие–то железки. Те бряцали друг о друга, мускулы парня надувались, очерченные синими, жесткими венами. По футболке уже расплылось большое пятно, волосы тоже были такие, будто парень только что попал под дождь.
— Юр, там твоя пришла, — шепнули Юрику друзья, подергали его за рукав.
Юрка вынул наушники, оглянулся, вздохнул.
—Баста, карапузики, кончилися танцы, — проговорил он. — Пойду в объятия родной души.
Товарищи по очереди подставляли Юрику ладони, раздавался крепкий хлопок, пожатие, Юра махнул еще раз на прощание рукой и пошел, улыбаясь, к Надежде Игоревне, улыбаясь.
— Ну давай сумки–то! Опять навертела тюки, не могла сказать, что надо купить? — незло заворчал Юрий, легко поднял пакеты, потом взял и дамскую сумочку, зашагал вперед.
— Да тут совсем немного… — залепетала баба Надя, поспешила за внуком. — Погоди, я прямо не успеваю! Всё, запыхалась, стоп.
Она схватила Юру за руку, оперлась на внука. На её гладком, без морщинок лбу выступила испарина, грудь тяжело вздымалась.
— Ну вот, довела себя, — осуждающе качнул головой парень. — Зачем?! Опять в больницу захотела? А что еще пяток картошки не взяла? Сядь! Я сказал, сядь. Ну не надо оправдываться!
Надежда хотела что–то сказать, но будто проглотила слова, махнула рукой, осела на скамейку.
— Ну куда ты пристроилась?! В тенёк садись! — ворчливо буркнул Юрка. — Будь тут, , вынесу тебе попить. Цыц!
Надежда послушно кивнула. И правда, пить хотелось страшно! Жара такая, что аж под платьем вся плавишься. От асфальта исходят волны тепла, с неба тоже будто льют нещадно солнечную раскаленную лаву, дома духота, на улице духота. Где спасаться?.. Юра обещал поставить кондиционер, сейчас притащил откуда–то огромный вентилятор, приспособил в её комнате, но это мало помогало…
Выскочил из подъезда Юра, принес стакан с какой–то красноватой жидкостью, плавает там что–то, вроде даже мятой пахнет.
— Что это? — насупилась баба Надя. — Не стану пить, твои, небось, барменские штучки!
— Махито. Да попробуй, со льдом, с клубникой. Понравится тебе! — сел рядом с ней Юра, протянул стакан.
— Ишь ты… Простого чая им уже не достает, они напитки мешают! Ладно, спасибо. Попробуем!
Женщина осторожно пригубила напиток, задумалась, отпила еще.
— А ты знаешь, вкусно, — вынесла она наконец свой вердикт. — Помню, молодая была, отдыхали мы в Абхазии, там компот приносили нам, вот также вкусно было…
Надежда Игоревна вздохнула, улыбнулась.
— Ну и славно. Отдышалась? Полегчало? Потопали! — встал Юра, подхватил надежду Игоревну под локоток.
Они двинулись вперед. Парень старательно подстраивался под шаги женщины, а она, передвигая сухенькими, худыми ногами, бодро чеканила шаг.
… — Ну всё, я в душ и на работу, — закрыв холодильник, заявил Юра.
— А ужинать? Юрочка, надо поужинать! Нехорошо на пустой желудок! Я сейчас, я быстро, котлетки накручу, подожди! — вскочила, было, Надежда Игоревна с дивана, куда её пристроил внук.
— Не хочу. Жарко. По дороге перекушу. А ты отдыхай.
— Да фарш разморозила же… Хотела… — развела руками баба Надя.
— Хотела… Хотела… Ладно, лежи. Вот тебе пульт, смотри новости.
Юрка сунул ей в руки черную прямоугольную коробочку, а сам выскочил на кухню.
Скоро оттуда потянуло зажаренными котлетами, послышалось шипение масла на сковороде.
— Юра! Что ты там делаешь?! — Надежда вскочила, засеменила босиком к кухне. Оттуда вышел, облаченный в фартук на голую грудь, внук.
— Всё, пусть томятся. Соус помешивай. Потом сразу поешь. И петрушки покроши, не забудь! — крикнул Юрка уже из прихожей. — Я ушел. Буду утром. Пока!
Надежда Игоревна улыбнулась. Ну вот, не зря же она Юрочку на курсы кулинарии отдавала, стал человеком, всегда накормит, напоит. Только вот сегодняшняя его работа, а именно бармен в ночном клубе, женщине очень сильно не нравилась. Стоит её Юра, мешает какие–то там разноцветные жидкости, а вокруг музыка грохочет, все пьяные, шумные, того гляди, драка начнётся!..
Именно так представляла баба Надя атмосферу ночных клубов, их не уважала, считая местом для растления таких вот золотых пареньков, как Юрик.
— Пока, будь там осторожней! — крикнула Надежда в ответ. Она ему позвонит попозже, сквозь бумканье басов расслышит его голос, вроде бы трезвый, успокоится и станет смотреть любимое кино.
—Сегодня нужно лечь пораньше, — рассуждала женщина, оставшись одна. — Эх, Юру не предупредила… Ну, может и к лучшему, а то бы распереживался, разнервничался, и так со смены сонный будет… Ничего, скоро эти барменские штучки закончатся, скоро она, баба Надя, спасет внука от неминуемой гибели в пасти зеленого змея!
Поев и убрав на кухне, Надежда Игоревна вытерла руки, вынула из книжного шкафа папку, раскрыла её и стала откладывать документы.
— Аттестат, из техникума тоже документ… Так… — приговаривала она, сверяясь с каким–то списком. — Рекомендации… — Баба Надя задумчиво погрызла кончик дужки от очков. — Вот чего нет, того нет… Ладно, сделаем!
Надежда Игоревна поискала чистый, белый листок бумаги, удобно устроилась за Юриным столом, выпрямила спину и каллиграфическим почерком стала выводить слово «Рекомендации».
Сочинение о заслугах внука давалось с трудом, женщина на минуту–две замирала, потом снова принималась писать, перечитывала, зачеркивала, вставляла слова…
И вот уже через час в стопочке отобранных документов лежала рекомендация на Юрия Павловича Грачева, отличного повара.
— Так–то! — довольно кивнула Надежда Игоревна, сложила листики в сумку, решила попить чаю с купленными сегодня «Берлинскими», улыбнулась своему отражению в пузатеньком чайнике, который свистел, как оглашенный, требуя выключить конфорку. Надя осторожно вынула из буфета тонкого фарфора чашечку с нежно–розовыми цветочками шиповника по бокам, из этого же сервиза тарелочку, шумно отодвинула стул и села на кухне, наслаждаясь вечерней прохладой.
Через полчаса позвонил Юра, сообщил, что он жив и здоров.
— Юрок, ты знаешь, завтра в одно место не сочти за труд со мной сходить, а? Мне твоя помощь потребуется, — как можно беззаботней сказала она. — Ну, после завтрака тогда, да? Целую тебя, Юрочка! Не отвлекаю больше!
Она так быстро отключилась, что Юрик не успел ничего уточнить — куда идут, зачем…
— Ай, ладно, у стариков свои причуды! — махнул парень рукой, улыбнулся севшей за стойку девушке, принял у неё заказ, стал ловко крутить в руках шейкер. Девушка завороженно смотрела, стала даже строить бармену глазки, поводить плечиком, но Юре было не до этого. Он работал здесь, только и всего…
Смена прошла, как обычно, и вот уже к восьми утра Юрик ввалился в прихожую, кинул кроссовки, пошел умываться. С кухни тянуло блинчиками. Значит, бабушка встала, суетится по поводу завтрака.
— Пришел? Отлично! Умывайся, садись за стол. Нам к десяти назначено! — перекрикивая «Синий, синий иней», бьющий из радио громкими переливами, распорядилась Надежда. — Успеем!
Она выложила в хрустальные розеточки варенье, сгущенку, поставила в фарфоровой плошке творог, разлила по большим, «утренним» чашкам, высоким, грубоватым, но дорогим сердцу как подарок, чай.
— Ба, это чё? — потирая сонные глаза, спросил Юра. — Блины на завтрак у тебя только по особенным дням, ну, масленица или именины сердца… Сегодня такой день? А мож замуж собралась? — хитро прищурился и улыбнулся Юрик.
— Сегодня такой, Юрок, день! — засуетились у плиты Надежда. — Новую жизнь начинаем, хорошую, без этих всех…
Она подбирала слова, внук подсказал:
— Без чеснока и растительного масла на сковороде? Без хлеба, молока или еще чего?
— Нет, не угадал, сюрприз у тебя будет. Ешь, костюм твой я уже выгладила, висит у меня в комнате, принесу. Волосики пригладь, вот так… — Она провела по мокрой шевелюре внука рукой.
— Ба, ну как прилизанный, фу! — Юра опять взъерошил волосы. — Фотографироваться что ли идём? Ну ба, зачем? Только время терять! Я бы поспал, потом с ребятами… — дожевывая блин, скривился Юрик.
— Никаких ребят, никаких ночных бдений, всё теперь будет по–новому! Я договорилась. Через час выходим. Ешь, не отвлекайся! — отрезала она, встала, сказала, что пойдет делать макияж, опять пригладила внуковы космы, чмокнула паренька в макушку и исчезла за дверью ванной.
— Но мы с парнями купаться собрались! Вот посплю, и поедем! Я обещал! — крикнул молодой человек, высунувшись в коридор.
— Юр, ну вот хоть один день удели бабке, а! Ну что тебе, трудно?! — заохала Надежда Игоревна, уронила какие–то пузырьки в раковину, застонала.
— Ладно. Твоя взяла. Идём. Только быстро, а то у меня водные процедуры! — обмяк Юрка. Очень хотелось спать, а еще купаться…
… — Чё, Юр, куда тебя? — улыбнувшись, спросил дворник, дядя Гриша, кивая на парадный вид вышедшего на улицу жильца. — Жениться будешь?
— Да что вы?! Бабушка что–то удумала, вот вырядила, велела вести себя смирно… Не знаю, но, если ребята будут спрашивать, я постараюсь к двум быть, передайте им, пожалуйста! — пожал плечами Юрка.
— Скажу, не переживай, — улыбнулся Григорий Фёдорович. Ему всегда очень нравилось, как Юра послушно, без лишних трепыханий, выполняет всё, что просит бабушка, никогда грубого слова не скажет, не одернет, не нахамит. Да, сплотила их одна беда, как говорится, теперь вдвоем по жизни шагают… Будь она проклята, эта беда…
Но не всегда у них так было, у Надежды и Юрия. И не всегда жил внук с бабой Надей. До своих семнадцати лет он вполне себе неплохо обретался в огромной квартире на Кутузовском под крылом родителей. Лена, дочка Надежды Игоревны, и Павел, преуспевающий бизнесмен, работали с утра до ночи, с Юрой сначала сидела баба Надя, нянчилась, меняла подгузники, пела потешки и играла в «ладушки». Юрка хохотал, запрокинув назад вихрастую головенку, стучал деревянными ложками, которые когда–то выточил на даче еще Юркин прадед, расписал их заморскими, фантастическими цветами, покрыл лаком и оставил как семейную реликвию.
— Мама! Да отними ты у него эти деревяшки! — не выдержала как–то вечером Лена. Она только что вернулась с корпоратива, голова раскалывалась, в желудке было неприятно пусто, а стук ложек отдавал в висках молоточками.
— Ленусь, пусть поиграет малец ещё капельку, а потом мы спать пойдем укладываться, да, Юрочка? Да, мой сладкий? — не могла нарадоваться на внука Надежда.
— Я сказала, хватит! — закричала Лена, выхватила из маленьких цепких рук злополучные ложки, кинула их в мусорное ведро. — Всё, мам, езжай домой. Я сама Юрия уложу!
Лена всегда звала сына полным именем, торжественно, по–царски. «Юрий, пора есть! Юрий, посмотри сюда! Юрий, Юрий, Юрий…» А Надеждины «Юросик, Юрок, сокол, муськин, Юрка, Юренюшка» казались Леночке плебейско–деревенскими кличками, она постоянно одергивала мать от таких сюсюканий.
— Лен, ну это же ласка, это нежность… Он же маленький, какой он Юрий… — тихо, испугавшись злобы в голосе дочери, возражала Надежда.
— Как корабль назовешь, так он и поплывет! Я у тебя кем была? Ленусиком? Деткой? Никакого удовольствия слушать это не было!
Лена была обижена на мать еще с давних времен. Много лет назад Надежда выгнала из квартиры, а потом и из семьи, мужа, Леночкиного отца, Виталика. Виталия Лена боготворила. Все его запои она, ничего толком не понимая, списывала на постоянные упреки от матери, как будто переставила местами уменьшаемое и вычитаемое, и теперь в её глазах не отец был порождением несчастья в их семье, не он отнимал, а мать. А значение разности, большой, жирный «0» всё равно выходил один и тот же. Распалась семья. Виталий снял квартиру, жил там, Лена встречалась с ним, пока отец совсем не спился.
На похоронах Елена, с презрением посмотрев на мать, бросила, ничуть не стесняясь, что её услышат:
— Это ты его довела! Ты и твои постоянные претензии! Папа был творческим, легким человеком, он уставал от той примитивной обстановки, которую ты вокруг него создавала. Ты виновата!
Надежда отвернулась. Она даже и не знала, горевать ли о смерти бывшего мужа. Когда сообщили, что его не стало, сердце больно сжалось, в глазах потемнело, но тогда женщина скорее потеряла другого Виталика, прошлого, молодого и трезвого, в которого она влюбилась. А теперь лежащий в открытом гробу мужчина не вызывал в ней жалости, ну, может быть, чуть–чуть, обычное бабье сожаление проскользнуло в ней. И похороны Надя организовывала спокойно, рассудительно подходя ко всем вопросам. А Лена в это время валялась на диване и рыдала. Она тоже, похоже, была «легким, творческим» человеком, она остро всё чувствовала, купалась в своем горе, наслаждаясь этими ощущениями… А виновата во всем мать, куда ни кинь взгляд, всё из–за неё…
— Ты просто многого не замечала, дочка, — когда разошлись скорбящие, сказала наконец Надя. — Папа витал в облаках, мечтал, строил воздушные замки, а я покупала продукты, чинила кран, если он капал, ругалась с соседями, которые мешают тебе, маленькой, спать. Я выбивала нам дачу, хотя именно твой отец мечтал об «усадьбе», сама же там вырубала кусты и вызывала рабочих, чтобы построили хоть какой–то дом. Я…
— Ну упивайся теперь своими подвигами! — сквозь всхлипывания прошептала Лена. — Да кто тебя просил всё это делать?! Сама взялась и делала, сама и виновата. Да кто ты вообще…
Да, кто Надя вообще? Ну, женщина, мать, сотрудник лингвистического отдела редакции. Это не заслуги, за это не дадут медалей. Виталик в глазах дочери был гораздо солиднее. Он, осветитель на съемочной площадке, «второй слева парень в кепке», видел знаменитостей на расстоянии вытянутой руки, сам иногда приносил им чай или подавал оброненный носовой платок. Он, Виталик, считал, что вращается в мире искусства, умеет ценить тонкости жизни, заводит полезные знакомства. Хотя, по правде говоря, ни одна из тех знаменитостей, перед которыми он лебезил, его даже и не вспомнила бы… Лене на это было наплевать, она нашла себе кумира и горевала по поводу его ухода…
Скоро Надя выдала дочку замуж за некоего Павла. Тот приезжал за Леной на черной «прокаченной» машине, из салона которой неслись, ударяясь в окна, басы, увозил девушку на свидание, и Лена, зная, что мать смотрит на них, победно оборачивалась и жарко целовала паренька, не стесняясь посторонних глаз. Не разрешает Надя вести себя «вызывающе»? На, получи!..
Павел тоже оказался очень «творческим» человеком, предприимчивым. У него водились деньги, чаще всего сомнительного происхождения. Потом они резко пропадали, Павлик переживал, нервничал, Лена помогала ему, чем могла. Женившись на Леночке, он хотел даже уговорить Надежду Игоревну продать её квартиру, купить поменьше, на окраине города, а разницу отдать дочке.
— Ну, по справедливости, — вкрадчиво объяснял Павлик тёще, — свадьбу мы сами оплатили, вы ни копейки туда не вложили, теперь можете помочь другим способом. Или ещё вариант, — тут Паша поправлял манжеты с блестящими запонками, снимал невидимую пылинку с брюк, — мы переезжаем со съемной к вам, а вы находите себе другое жильё. Ну, комната или однушка — это вам даже лучше. Мы с Леной…
— Вы с Леной, — перебила его Надежда Игоревна, наклонилась над столом, уперлась в скатерть кулачками и заглянула зятю в глаза, — вы с Леной сами велели мне не лезть в организацию свадьбы, хотя и банкетный зал я могла бы вам найти, и платье Леночке сшили бы у моей знакомой портнихи, но нет, сами — значит сами. Вот и с квартирой сами. В моей живу я. Точка.
Павлик тогда уехал недовольный, пнул в прихожей стойку для зонтиков. Но ничего не попишешь, стали жить дальше.
Скоро у Павла закрутился какой–то бизнес с продажей мяса, полуфабрикатов ресторанам и кафе. Он не стал богачом, пока еще только разгонялся, но шубу Леночке купили, и взяли в ипотеку огромную, пятикомнатную квартиру, занимающую чуть ли не половину этажа новостройки.
— Мам, ну хоть с первым взносом бы помогла! Павлик и так бьется, глаза, вон, уже красные, работает сколько! А ты всё копишь, копишь! — позвонила однажды вечером Лена. — Ну не чужие мы тебе…
— Не чужие. И переживаю я за тебя, Лена, очень сильно. Но лишних денег нет у меня. Другую помощь — пожалуйста, а вот денег нет.
Лена обиду проглотила, потому как была беременна Юркой, нужно было, чтобы мама потом помогала с внуком, ведь сидеть дома, кормить грудью, гулять с коляской Лена не собиралась. Она строила карьеру в туристической сфере, сидела за столом в кабинете со стеклянными стенами и предлагала клиентам туры. Оттуда её со схватками и забрали в роддом…
Новорожденного привезли домой, вызвали бабушку, чтобы разобралась, что с ним дальше делать. А родители тем временем в пятой комнате, подальше от хнычущего Юрочки, собрали гостей, пили, ели, веселились, потом ввалились в детскую. Павлик гордо показывал потомка, гости цокали языками, тыкали в мальчика пальцами.
— А ну–ка вышли все отсюда! — строго сказала Надежда Игоревна, стоя на пороге комнаты с бутылочкой для внука. — Ребенку и недели нет, инфекция любая цепляется, а вы… Эх, Лена, ну ты же мать… — повернулась она к дочери.
— Мы, Над… Надежда Игоревна, — икнул Павлик, — современные, продвинутые родители. Это раньше детей за семью печатями держали, теперь принято другое.
— За семью замками, Паша. Но не суть важно. Я сказала, всем выйти. Юре пора есть.
Надежда тогда отвоевала внука, накормила, уложила спать. Так было и много раз после. Лена с мужем ездили на отдых, работали, снова уезжали н курорт, Юрий рос, они его иногда навещали. Но чаще ноги не доходили до детской, уж очень, видимо, велика была квартира.
История с деревянными ложками положила конец Надиным приездам. Лена что–то уж очень сильно взъелась на неё, нашла няню, а бабушку только на выходных пускала погулять с ребенком.
Елену стал раздражать муж, она вдруг увидела в нем что–то от отца, того, о котором говорила Надя, — пьющего, витающего в облаках, тянущего из семьи, а не приносящего в неё достаток. Но злится на мужа, который покупает тебе платья — глупо. Гнев перешел опять на маму.
— Паша уже устал от твоих косых взглядов! Ну что тебе опять не нравится? Мы и так все в работе, стараемся, платим за квартиру, устаём… Что ты от нас еще хочешь?! — перебила дочка Надежду, когда та завела разговор о том, что от Павла часто пахнет спиртным. — Ты его, как и папу, заставишь спиться!
— То есть Павлик пьет из–за меня? — усмехнулась женщина.
— Да, да, да! — упрямо твердила Лена.
— Да он просто алкоголик, твой муж. Большие деньги сыграли с ним злую шутку. Пока не поздно, поговори с ним, расскажи, что стало с твоим папой. Пусть Паша одумается!
После этого разговора Надежду Игоревну к внуку пускать перестали, на её звонки отвечали сухо, быстро прощались.
Юрка рос в достатке и баловстве. Няне было велено ни в чем мальчика не ограничивать, делать всё для того, чтобы тот был счастлив. Тонкая грань между вседозволенностью и богатством познания мира была разрушена, Юрик творил всё, что хотел.
В школе он не ограничивал себя в выражениях, открыто заявлял о недовольстве, был заводилой в классе, за ним тянулись, завидуя его дерзкой смелости, а учителям было велено относиться к мальчику снисходительно, потому что отец Юры делал большие пожертвования в школьную копилку.
В пятнадцать Юрик сделал себе наколку в виде скорпиона и начал курить, в шестнадцать, устроив пьяную вечеринку в пустой пятикомнатной квартире, познал красоту женского тела, причем кто та богиня, он даже и не вспомнил потом, было лишь легкое ощущение парения от воспоминания новых ощущений. В шестнадцать с половиной он уже во всю гонял на отцовском мотоцикле. Когда его остановили на трассе и потребовали предъявить права, парень, усмехнувшись, пожал плечами.
— Да не ту меня прав, одни обязанности, — хмыкнул он…
А в семнадцать Юрик остался сиротой.
Паша с Леной возвращались с вечеринки, ехали по загородному полутемному шоссе. Мужчина настоял, что он сядет за руль. Встречная полоса была как будто пуста, Паша стал выделывать разные трюки, Лена смеялась, а потом откуда–то выскочила фура…
… В прихожей раздался звонок. Юра открыл дверь. На лестничной площадке стояла какая–то женщина и мужчина в милицейской форме.
— Юрий Грачев? — спросил мужчина. — Мне очень жаль, но…
Женщина, бледная, со струящимися по щекам слезами, кинулась Юре на грудь, стала утешать, а он, Юрка, только стоял и смотрел на пакет, который протягивал милиционер. Там были какие–то родительские вещи…
Мир почернел, скомкался в одну точку, запульсировал красным и лопнул где–то внутри. Плакать нельзя, ведь мужчины не плачут, они не слабаки! Нужно держаться! Юрик теперь один, совсем. У него нет родных. Со стороны отца были родственники, но те живут далеко, он с ними и не знаком. Со стороны матери — эта вот женщина, но и она, как говорила мама, Юру совсем не видела раньше. Один…
Так и просидел Юра всю ночь — он, один, в пустой квартире, и пакетик с вещами…
Потом оказалось, что отец не платил взносы за квартиру уже больше года, и на счетах его пусто. Жилплощадь забрали, а Юрика хотели отдать в детский дом.
— Год перекантуешься, доучишься, а там сам себе уже будешь хозяин, — говорила ему сотрудница службы опеки. — Да… Придется взрослеть, Юра…
— Не поеду я ни в какой детдом! — упрямо твердил мальчишка. — Убегу.
— Подожди, есть второй вариант, — подняла указательный палец женщина. — Надежда Игоревна, твоя бабушка. Ты, кстати, у неё прописан…
Так Юрик попал в маленькую, убогую, с его точки зрения, квартиру Нади.
—Вот твоя комната, Юра, — тихо распахнула дверь бывшей Лениной спальни бабушка. — Обустраивайся.
— Да вы что?! — с презрением отвернулся Юрик. — Это не комната, а комнатенка. Все мои вещи сюда не влезут. Да и где гостей принимать? Нет, знаете, давайте–ка, решите этот вопрос по–другому. Меняемся местами.
Надина комната с балконом была и правда побольше, но уступать её внуку Надежда категорически отказалась.
— Тебе будет некогда тут сидеть. Учеба, занятия… А как спальня комната вполне себе ничего.
— Ничего? Так и живи тут сама! — огрызнулся Юрик, бросил подушку в закрывшуюся за Надей дверь…
«Я его совсем не знаю…. Абсолютно! Что ест, как проводит время, чем увлекается… И меня он не знает. Я ему чужая… — с грустью думала Надя, помешивая сахар в чашке с чаем. — Не помнит, как с ним играла… Конечно, не помнит, времени–то сколько прошло!»..
Юрику пришлось перевестись в другую школу. И тут выяснилось, что большую часть программы он так и не изучил. Надю вызвали в школу, показали ей ворох контрольных и проверочных с «неудами».
— Он пришел к нам хорошистом. Возможно, дело в психологической травме, и скоро всё наладится, но знаете, там такие глупые ошибки… — как–то виновато сказала классный руководитель. — Да и устные ответы очень слабенькие…
Надежда Игоревна уговорила учителей подождать еще немного, проявить снисхождение к горю парня.
А он воспринял это как отмашку в действию — прогуливал школу, говоря, что в депрессии, убеждал Надежду, что полежит дома, потому что болит голова, а сам, дождавшись, пока бабушка уйдёт, брал из её «домашнего» кошелька деньги и уходил гулять с приятелями.
— Я не позволю водить меня за нос, — случайно увидев Юрика у одного из местных клубов, не выдержала наконец Надежда. — Ты мой внук, я тебя очень люблю, именно поэтому не стану больше жалеть тебя. Домой.
— Чего? Я вам не собачка. На команду «место» я не реагирую. Я сам себе хозяин, еще год, и вообще уйду. Так что, бабуля, живи спокойно и дай жить другим.
Юра видел, как смотрят на него товарищи, он их главарь, он только что отослал восвояси какую–то женщину, которая по документам его бабушка.
— Юра, я сказала, мы идем домой. Завтра у тебя четвертная контрольная по физике, значит, нужно готовиться, — спокойно продолжила Надя. — Через год делай, что хочешь, а пока ты под моей опекой, так что будь добр…
— Да иди ты! — плюнул Юрка. Смачный мокрый след остался рядом с туфельками Надежды.
Загоготали стоящие вокруг ребята, Юрик победно усмехнулся.
И тогда Надя сдалась. Она просто развернулась, зашагала прочь. Она не справится с ним, он пропадет, сгинет, её внук, её Юрок, презирает её…
Юрик вернулся домой поздно, разделся, лёг. Не спалось. Тогда он прокрался на кухню, открыл холодильник. Захотелось Надиных котлет или просто хотя бы бутерброд. Но холодильник был пуст. Ну то есть там были продукты, но в сыром виде. Ни супа, ни котлет не было.
В морозилке лежала пачка пельменей.
Юрка выругался, открыл шкафчик, где обычно бабушка хранила печенье. Тоже ничего.
Парень вздохнул, вернулся в комнату, уснул, но спал плохо. Утром нужно собираться в школу. Обычно Надежда Игоревна вставала пораньше, хозяйничала на кухне, варила кашу или жарила яичницу, резала хлеб и делала бутерброды, но сегодня она просто сидела за столом и допивала кофе.
— Где завтрак? Я опаздываю! — вспомнив, как говорил отец, возмутился Юрка.
— Доброе утро. Если что–то хочешь, сделай сам. У каждого своя жизнь, ты сам это сказал. Ну, мне уже пора. Сам тогда разберешься. И вот ещё что, — равнодушно ответила Надежда. — Если меня опять вызовут из–за твоих плохих оценок, ты переводишься в средне–специальное учебное заведение.
— Что? Это уже я сам буду решать! Не лезьте! — стукнул по кастрюле Юрий. — Ненавижу вас, понятно?! Только ради выплат всяких меня к себе забрали, да?! Думаете за добрую родственницу сойти? Да вы мне никто!
— Удачи…
Надежда Игоревна встала, быстро помыла свою чашку и, взяв сумочку, ушла на работу…
— Костян! Я щас к тебе забегу, оставь мне чего–нибудь съестного! — позвонил злой Юрка другу. — Бабка лютует, за вчерашний клуб мстит, еду всю попрятала.
— Так купи. Ты ж знаешь, где она деньги хранит! А ко мне сейчас нельзя. У нас тут семейный совет, решают, куда сестру отдать дальше учиться. Бывай! — ответил Костя и бросил трубку.
Юрик сунулся к кошельку. Там было пусто…
Кряхтя, пожарил яичницу. Хотел посолить, солонка выскользнула из рук, крышка упала, всё рассыпалось по столу.
— Твою ж… — выругался Юрик…
Контрольную в тот день парень завалил, к тому же еще и нахамил учителю, обозвав того дятлом…
Надежда, вызванная с работы, сидела в учительской. Её отпаивали чаем с медом.
— Понимаете, я совершенно растерялась. Я не знаю, как к нему подступиться! Я видела его последний раз маленьким, крошечным, он так мило прижимался ко мне щекой, он ловил мои руки и не отпускал их… А теперь он выше меня и совершенно чужой. Нет, я не хочу отдавать его, отказываться. Это дико, неправильно. Но я не знаю, что теперь делать… Вчера вечером я опять не стала готовить ему ужин, раз он разделил наши с ним жизни. Тогда он упрекнул меня в том, что я получаю за него деньги, что я пользуюсь его бедой. Я бы всё отдала, чтобы Лена была жива, и Юрка жил и дальше с родителями. Плохие они или хорошие, но они были ему близки! А теперь…
Надя никогда не позволяла себе плакать перед чужими людьми. Она считала это неудобным, ведь окружающие начнут переживать, а это им совершенно ни к чему! Но сегодня сил держаться уже не было. Она рыдала, остывал в стеклянном казенном стакане чай, золотился янтарем на блюдце мёд.
— Так а что с провизией? Чем закончилось? — поинтересовался вдруг физрук.
— Он сварил себе макароны. Ругался, что у меня нет какого–то сыра, — растерянно ответила Надя.
— Ну вот видите, не пропадет. Отдайте его в кулинарный техникум или как там они называются! — положив ноги на стул, посоветовал физрук. — Всё равно у нас его оставят на второй год. А так профессия будет.
— Он не пойдет, что вы! — махнула рукой Надя. — Не его полета дело!
— Ишь ты… — протянул мужчина, задумался…
… Юрик, встретившись с другом Костей после школы и поговорив с ним, окончательно решил уйти от своей мучительницы.
— Надоело всё! — пнул он ножку скамейки. — Я пробовал листовки раздавать, курьером устроился, но это всё копейки… Костян, как быть?
— Да, тяжело… Ты даже похудел… Ладно, есть на примете хорошее дело, на нем развернемся. Только деньги нужны, вложение капитала. Тогда можно и закупить кое–чего, потом войти в доверие, стать «своим», ну ты понимаешь, о чем я говорю, — сплюнув, сказал Костян. — Ты, я забыл, сам–то пробовал?
— Было дело… — нехотя признался Юрка.
— Ну вот, надо тебе еще распробовать. А там и клиентура появится. Это прибыльное дело. Сам станешь решать, где и как жить, а старуха твоя ни с чем останется. Я сведу с нужными людьми, только надо первый взнос сделать. Ты совсем на мели? — пнув каблуком ботинка тонкий лёд на луже, поинтересовался Костик.
— Да.
— Тогда поройся у неё. Такие люди привыкли хранить денежки дома, поверь мне! Под постельным бельем, в шкафах, ящиках…
— Неудобно как–то…
— Брось! Она тебе чужая же, сам говорил!
— Ну… Вообще да. Мама утверждала, что бабушка ко мне и не приезжала почти ни разу. Никогда подарков не передавала на праздники. В общем, я был ей не нужен. А теперь, видимо, можно денег поиметь с моей беды.
— Вотя и говорю, удобно. В тряпках надо искать!
— Откуда ты знаешь? — вскинул брови Юрик.
— Не твоё дело. А хочешь, вместе поищем? Я помогу! — предложил Константин. — Да и цену вещам я уже знаю, и где их толкнуть, чтобы получить навар. На вот, для храбрости!
Парень протянул другу какой–то пакетик.
— Не, сейчас не хочу, — отмахнулся Юрий. Он посмотрел на часы, подумал немного и согласился впустить Костяна в квартиру…
Надежды Игоревны пока не было. Костик, вальяжно зайдя в прихожую, вынул из кармана перчатки, надел их и, не разуваясь, пошел по коридору.
— Где её комната? — спросил он. — Бабульки твоей.
— Первая дверь справа, — показал Юра.
Константин повернул ручку, зашел, стал шарить глазами по полкам.
— Неси сумку. Начнем! — скомандовал он и стал скидывать в принесенный Юриком баул статуэтки, подсвечник, какие–то бархатные коробочки. Открыв одну, он присвистнул. Два обручальных кольца, чуть потускневшие, но все еще красивые, лежали на красной подушечке. Граненое золото приятно переливало свет с одного ребра на другое, выгодно подчеркивая цвет изделия. — Возьмем. Так, что ещё… А вот и деньги. Ну ты, Юрка, лопух! Слона не заметил! Юр, ты чего?
Костя обернулся. Юрик сидел на Надиной кровати и листал фотоальбом.
Бабушка, рядом с ней мама Юры и, видимо, покойный дед. Они на юге, сфотографированы на фоне моря, смеются. Дальше Лена уже в школьной форме, рядом надпись, какие–то напутственные слова, подписано Надей. Юркина мама на лыжах, рядом Надежда, обе румяные, запыхавшиеся, на варежках снег. Надиной рукой подписано, где и когда сделан снимок. Потом Надя на каком–то празднике. Она держит в руках букет цветов, а рядом стоит её муж, сильно нетрезвый. Юрка даже как будто ощутил исходящий от него запах.
Несколько страниц фотоальбома пусты. Фотографии из них вырвала и порвала Лена, когда родители развелись. Альбом продолжается на том месте, как Лена стоит у роддома. Она держит на руках Юрика, рядом улыбается Надежда…
…Цветной снимок: баба Надя с внуком на руках стоит на балконе. Юра, совсем еще маленький, смотрит, как садятся на кормушку воробьи.
— А я ведь был здесь, — растерянно прошептал Юрик. — В детстве. Но мама говорила, что бабушка совсем мной не занималась…
Фотографий, где Юра сидит в коляске и держит букетик осенних листьев, было несколько. Каждая подписана и оставлен небольшой комментарий о том дне.
«Ты сегодня был совершенно чудесен! — писала бабушка. — Так заразительно смеялся, что даже дождик закончился!» «Юрка, оставайся таким же веселым! Ты же просто чудо!» «Юрок, я люблю тебя, хоть ты и хулиган!»..
Юрий вскочил, стал вынимать всё из сумки, оттолкнул копающегося в комоде товарища.
— Не надо, Костик! Не надо, она хорошая! Она мне иногда снилась. Редко. Я думал, что это сны про няню, а это она!
— Ой, брось, дурачок! Была б хорошая, не морила бы тебя голодом. А ну пусти, сопляк! — Костик вдруг размахнулся и ударил Юру в грудь кулаком.
Тот упал назад, ударился головой о тумбочку.
Константин, оглянувшись и пару раз позвав товарища, всё бросил и хотел выйти из квартиры, но на пороге встретил Надежду. Она, схватив швабру, смело пошла на него.
— Да куда тебе, оглобля! — усмехнулся незваный гость. — Пропусти! А ну!
Он оттолкнул женщину, она упала на колени.
Костик выскочил на лестницу, помчался вниз.
— Гриша, хватайте его! Задержите! — закричала Надя, высунувшись из кона и обращаясь к дворнику. — Вот этого, что бежит!
Григорий попытался ухватить вора за рукав куртки, но не успел. Костя перемахнул через лавку и побежал к трамвайным путям…
Надя приехала в больницу и теперь испуганно смотрела на внука. Тот лежал с перебинтованной головой, бормотал что–то во сне.
— Юр… Юра! — позвала она.
Юрка открыл глаза, поморщился, хотел что–то сказать, придумать объяснение, но понял, что бабушка уже всё знает.
— Думал, что, если сбежишь, так будет всем лучше? — тихо спросила Надежда Игоревна. — Обиделся на меня? Прости, но мне тоже нелегко. Я–то тебя помню и люблю с тех пор, когда ты был малышом, а ты меня к себе не подпускаешь… Юр, нам как–то надо дальше жить вместе, тебе надо учиться в школе. Может быть, я не умею воспитывать детей… По крайней мере, твою маму я не смогла удержать на своей стороне, но я буду очень стараться…
— Где деревянные ложки? Я видел на одной из фотографий, вспомнил! — вдруг спросил Юрик. — Мама ругалась на тебя, что ты давала мне стучать ими. Это была ты, а не няня. Да?
Надежда Игоревна слабо кивнула.
— Лена их выкинула…
— Жалко… Ба, а помнишь… — начал Юра и всё говорил и говорил, сам удивляясь, что в голове накопилось столько воспоминаний.
И Надя кивала. Она тоже всё это помнила.
Юрик вдруг понял, что в этом мире у него есть родная душа. По–настоящему родная. Она примет его таким, какой он есть, со всеми его черными дырами и белыми пятнами, с «неудом» по литературе и обгрызенными ногтями, со скорпионом на спине и любовью к быстрой езде. Она будет рядом, хотя он уже взрослый, она не станет сюсюкать с ним, но будет любить так, чтобы не смущать его. И он должен ради неё постараться, они нужны друг другу!..
Юра устало откинулся на подушку. Баба Надя ушла домой, теперь Юрику надо поспать, ведь впереди большой путь…
… Уйдя из школы, Юра отучился в кулинарном техникуме, получил диплом. Ему предлагали устроиться на работу в столовую, денег обещали немного, но нужно же было с чего–то начинать. Юрка согласился, а потом вдруг позвонил директору и, откашлявшись, сказал, что на работу выйти не сможет.
— Что так? — поинтересовался сидящий на том конце провода мужчина. — Денег мало? Ну это же по первости! Дальше больше будет! Частные заказы бывают у нас, свадьбы… Ты не…
Но Юра не дал ему договорить.
— Спасибо, Тимофей Романович, но у бабушки инсульт, я буду с ней…
Юрка устроился в ночной клуб барменом. Это был удобно. Днём он ухаживал за Надеждой, встречал приходящих к ней из поликлиники специалистов, выполнял все их рекомендации. Уром немного дремал или бренчал на гитаре, вечером готовил еду на весь следующий день и уходил на работу.
Когда Надежда уже совсем оправилась, она задумала увести внука на другую работу, но он сопротивлялся. То ему далеко ездить, то платят мало, то жалко терять целый день, если можно постоять за стойкой ночью и подзаработать.
Но вот Надя нашла в газете объявление. Фамилия владельца нового ресторанчика, открывающегося в городе, показалась ей знакомой. Это был Ленин друг, одноклассник, можно сказать, первая дочкина любовь. Он подыскивал помощника повара.
Надя сначала сама сходила в только что открывшийся ресторан, посмотрела, потом позвонила узнать о вакансии. И вот сегодня она поведет на собеседование внука. Глупо, по–детски, смешно, но она так хотела ему помочь, хотя возможно, его жизнь уже настолько самостоятельная, пробившая себе путь в камнях бытия, что изменить её не удастся… Но стоит всё же попробовать.
… И вот нарядный Юрка шагает чуть впереди. За ним семенит Надежда Игоревна.
Дядя Гриша кивнул Надежде, перехватил поудобнее метлу, стал выгребать из-под лавочки сор. Промчалась по улице машина с орущей из динамиков музыкой, загудела вдалеке электричка, в какой–то квартире включили пылесос. Город жил, раскалялся от летнего жара, гремел трамваями и дрожал ветками метро, а Гриша смотрел вслед деловито идущим по тротуару Юрику и Надежде Игоревне.
— Ты, знаешь, помалкивай, говорить буду я. Ничему не удивляйся, — наставляла бабушка Юрика. — Я знаю, что делаю.
— Что–то мне это всё не нравится, — честно признался паренек, оттянул удавку галстука. — Мы на смотрины идем что ли?
— Нет, просто мне нужно побеседовать с одним человеком, а ты должен присутствовать. Ну не тяни ты так, не успеваю же… Всё, в метро теперь, до Краснопресненской нам. Народу–то понабилось, Юра! Держи меня за руку, милый, потеряюсь!..
… Юра бы точно отказался от этого места вопреки всем уговорам и слезным мольбам бабы Нади, но уж очень круто обошлась с Юриком шеф–повар ресторана. Она обозвала его слабаком, способным только трясти шейкер и дергаться под бешеную музыку.
— Да как она смеет?! — возмущался Юрик всю обратную дорогу. Он уже стянул галстук, снял пиджак и засучил рукава рубашки. — Ведь ненамного старше меня!
— Точно! Вот удивительные люди бывают! Ты ей спуску не давай, Юрочка! Покажи, что ты умеешь! — подогревала праведный гнев парня Надежда.
— Ба, а ведь твоих рук дело! И какую–то липовую рекомендацию мне написала! — осуждающе покачал головой Юра.
— Ну… Я просто волнуюсь за тебя. Бары какие–то, в ночи, где–то в подвале… Да и не серьезно это. А у тебя образование и талант! Главное, что талант! — закивала Надежда Игоревна.
— Думаешь? Ну ладно, я всё прикину. Нет, я не позволю этой поварихе так со мной обращаться! — заявил Юра, открыл перед бабушкой дверь подъезда…
И не позволил. Он просто женился на ней, как бы переиграв все карты, перепутав.
… — Баб Надь! — подошел к старушке Юрик. — Ну, принимай правнука. Да бери, не бойся! Смотри, какого мне Наташка богатыря родила!
Улыбается Надежда Игоревна, смотрит на сморщенное, курносое личико мальчонки. Дай–то Бог, чтобы у этого малыша жизнь была светлая, полная, чистая, а самое главное, пусть растет в доброте и любви. Без этого не распустится цветок, увянет или переродится в репейник. Плохо жить репейником, одиноко. Никому такого не пожелаешь…
Сидит на лавочке во дворе во многом виноватая Надежда — и мужу она жизни не давала, и дочку не уберегла, и Юрка при ней вырос, вон, каким мужчиной стал, загляденье! И в том, что родился у неё правнук, тоже в каком–то смысле виновата.
— Греешься? — спросил, остановившись рядом, дворник Григорий. — Правильно. И я рядом с тобой посижу. Добрым людям и солнце ярче светит, а мне подзагореть бы!..
