Конверт она нашла случайно, хотя так он и задумывал, чтобы, если что, Галя сразу его обнаружила. Он был белый, самый обычный, без каких-то опознавательных знаков, лишь черной гелевой ручкой выведены аккуратные буквы: «Галке. Открыть, когда меня не станет».
Конечно же, конверт был запечатан. Вовка знал, что Галя любопытная, и если случайно найдет его, не сможет удержаться и обязательно заглянет. Еще и пухлый такой, сколько же там всего написано? Галя покачала конверт на ладони, словно бы взвешивая. Он показался ей очень тяжёлым. Почти свинцовым, и тут же соскользнул обратно на стол.
Все эти годы ей казалось, что она не любит Вовку. Хотя, почему казалось – так оно и было, это он за ней три года ухаживал до того, как она замуж за Валерку вышла, и два года после.
Она помнила ту их поездку, после которой он просто завез ее к себе в квартиру, да там и оставил. Врач тогда сказал, что Гале неплохо бы попутешествовать, сменить обстановку, потому что таблетки, все, какие бы он ни назначал, ей не помогали. Это потом Вовка узнал, что Галя спускает их в унитаз, и даже стал проверять, проглотила ли она очередную порцию, как в фильмах про психбольницу. А тогда он еще ничего не знал, и тоже удивлялся и переживал, поэтому и потащил ее смотреть эти дурацкие Ленские столбы. Они ехали на машине несколько дней, останавливаясь в маленьких грязных гостиницах, и Галя вечно ругала его и устраивала сцены.
— Ну как ты машину водишь! Можно же обогнать вон ту мазду! Трусишь? А вот Валера никогда ничего не боялся, он бы в два счета ее обогнал!
— Ты что, не взял с собой постельное белье? Я что, должна спать на этих простынях, а потом чесотку какую-нибудь подхватить? Ты же сам сказал, что все организуешь, мне не нужно ни о чем волноваться! Если тебе даже такое малое нельзя доверять, то что говорить об остальном!
Вовка терпел все ее капризы, послушно обгонял мазду, бежал в круглосуточный супермаркет за постельным бельем. Наверное, всем этим он хотел доказать Гале свою любовь, но она только больше его презирала. И постоянно тыкала его тем, что он во всем хуже Валерки.
Валерка был его лучшим другом. Они сидели за одной партой в школе, выбрали одну специальность в вузе. Не разлей вода, так про таких говорят. И хобби у них было общее – походы и охота, каждый год на уток ездили, а еще на рыбалку обязательно, и не просто так, а на Камчатку.
Вовка ее и познакомил с Валеркой. Кажется, у Валерки тогда был день рождения, и Вовка позвал ее с собой, они вроде как встречались, хотя Галя уже тогда знала, что она его никогда не полюбит – он скучный, рыжий, липкий как ириска, ну невозможно с таким! И вот тут на контрасте Валерка – громкий, веселый, неуловимый. Галя влюбилась в него с первого взгляда и бегала потом за ним как дурочка. Сама стала пресловутой ириской. Валерка долго не сдавался несмотря на то, что она и пирожки ему носила, и борщ варила, и над любой его шуткой смеялась так, словно перед ней Задорнов выступает.
А потом они пошли в поход. Валерка, Вовка, еще какие-то парни. И Галю с собой позвали, точнее, нет, она напросилась. Ее предупредили, что это серьезный поход, но она все равно поперлась туда в платье и белых мокасинах – ну а что, как Валерку иначе соблазнять? Конечно, уже через два часа она стерла ноги в мясо, но шла так, словно Зоя Космодемьянская – даже виду не подала! Валерка потом признался, что именно это и изменило его отношение – он думал, что Галя обычная избалованная девчонка, а она вон какая оказалась. Вечером на привале Валерка смазывал ей мозоли специальной мазью, а Галя краснела как первоклассница. А в последний день похода Валерка открыто попросил Вовку перейти в одноместную палатку Гали, а Галя ночевала с ним.
Вовка принял это все с той же покорностью. А, может, это пресловутая мужская дружба… Он даже свидетелем на свадьбе был. И дружил с Валеркой, как ни в чем не бывало, и с Галей дружил, хотя Галя видела, что ничего не изменилось – Вовка буквально пожирал ее глазами. Но стоило их взглядам пересечься, он тут же отворачивался.
О том, что Валерка погиб, сорвался с утеса, ей рассказал Вовка. К тому времени Галя уже вся извелась – ни один, ни второй не брали трубки. Она чувствовала, что что-то произошло, что-то страшное, непоправимое – ей три ночи подряд снились голуби с кровавыми клювами, а бабушка всегда говорила, что голуби снятся к разлуке.
Первые месяцы после смерти Валеры она не помнила. Они выпали из ее памяти, видимо, это психозащита так сработала. Чтобы унять боль, рвущуюся изнутри, она царапала себе лицо, билась головой о стены. Вовка устроил ее в какую-то частную клинику, где все дни слились в один, с белыми простынями и солнечными квадратами окон. Галя никак не могла смириться, что Валеры больше нет в живых.
В общем-то, она и с Вовкой сошлась только потому, что с ним можно было обсуждать Валеру. Вспоминать, рассказывать, расспрашивать: а какой он был в детстве, а как учился, а как звали его первую любовь? Как она жалела, что не успела родить от него ребенка! Они все думали – потом, успеют, нужно пожить для себя… Иногда, встречая темноволосого мальчика с карими глазами, похожего на Валеру, она спрашивала у Вовки:
— Как ты думаешь, наш с Валерой сын был бы такой?
Вовке она отказалась рожать детей. Решила, что это будет несправедливо. Он умолял ее, буквально на коленях упрашивал, но она стояла на своем – нет, да и только. Сейчас, на пороге пятидесятилетия, она немного жалела об этом. Смотрела на то, как подруги становятся бабушками, как у них открывается второе дыхание. Но что уж теперь.
О том, что Вовку увезли с сердечным приступом, она узнала от его секретарши Ирочки. Эта секретарша ужасно бесила Галю – вся такая идеальная, прилизанная, ну не к чему придраться! Не нравилась она ей в основном потому, что слишком уж личные подарки дарила Вовке на всякие праздники – походную фляжку с лазерной гравировкой, патронташ ручной работы, какие-то там супер-пупер крючки… Из всего этого можно было сделать вывод о том, что разговаривают они не только о работе. И вообще, мог бы и не брать ее обратно после декрета, а оставить ту, как ее – Олечку! Олечка была очень юной, но такой страшной, что ревновать к ней было смешно. Стоп! Неужели она думает об этом? Она ревнует Вовку к его секретаршам? Да быть такого не может, она же его не любит!
Или любит? Когда Ирочка позвонила ей и бескровным голосом сообщила, что Володю увезли, у Гали земля ушла из-под ног. Нет, не в переносном смысле, в прямом – у нее подкосились ноги, и она рухнула в кресло. Потом трясущимися руками пыталась дозвониться до больницы, вызывала такси, бегала по этажам, пытаясь найти нужного доктора… Ей никто ничего толком не говорил, только вот это «он в реанимации, стабилен». А что значит стабилен? Надо было внимательнее смотреть эти сериалы, там же вечно все лежат в реанимации. Но сериалы навивали на Галю скуку.
В конце концов, врач, высокий дядька с пышными усами, сообщил, что Вовку прооперировали, что он в реанимации и сейчас сказать ничего нельзя. Нужно ждать. А сколько ждать? Сколько?
Там, в больнице, у нее попросили его документы – Ирочка привезла им какие-то ксерокопии, но нужны были оригиналы, что-то там не совпадало. И приехав домой, Галя принялась рыться в его бумагах, где и нашла этот злосчастный конверт.
Галя так злилась на него, так злилась! Как он смеет умирать, не спросив у нее разрешения? Еще и конверт этот дурацкий оставил – и что ей теперь с ним делать?
Первым порывом было открыть и прочитать, не дать на размышления себе ни минуты, но она не смогла. Все же, Вовка был жив, и если открыть конверт, она точно может накликать беду, хотя никакие голуби на этот раз ей не снились.
Так она и сидела перед этим конвертом: сначала приводила аргументы, почему ей нужно прочитать это письмо, а потом, когда была уже готова открыть конверт, переходила к аргументам, почему это делать нельзя.
В какой-то из этих бесконечных торгов с самой собой она вдруг подумала – а что он мог там написать? Что вообще люди оставляют в таком случае? Почему нельзя сказать это сейчас? Ну, предположим, он там говорит, как сильно ее любит, но так она и так это знает. Может, он пытается ее утешить, как в том фильме, где муж оставил письма жене после своей смерти, ну так Вовка всегда знал, что по нему она не будет так страдать, как по Валере.
По спине пробрало таким холодом, что Галя вздрогнула. Валера… Почему она раньше не задавалась этим вопросом? Потому что у полиции их не было? Или потому что тогда она была не в силах ни о чем думать? Страшная догадка обрушилась на нее, и как она не старалась прогнать ее из головы, подозрение только усиливалось. О чем еще может просить человек, когда его не станет? Только о прощении. Прощении за то, что он лишил ее самого дорогого человека в мире. Да, он убил Валеру, теперь она четко это знала. Убил и подстроил все, будто это несчастный случай!
Она смотрела на конверт так, словно перед ней шипела гремучая змея. Ее парализовало, она не могла отвести взгляда от конверта. Зубы стучали, ноги дрожали так, что стул ходил ходуном. Галя закусила губу, пока не почувствовала солоноватый вкус, а потом вдруг смахнула конверт со стола, отряхнув руку, будто дотронулась до чего-то гадкого.
Не хочет она ничего знать! Нет, она ничего не знает. Ей это почудилось, привиделось, не было никакого конверта! Медленно, словно воздух превратился в желе, она встала и побрела к кровати.
Сколько она проспала, Галя не знала. Проснулась она от звонка. Звонили из больницы – Володе стало лучше. Нет, навещать еще нельзя, мы вам сообщим.
Неясно, то ли она куда-то убрала этот конверт, то ли он и правда ей привиделся, но в кабинете на полу его не было. Может, улетел под шкаф. Она не стала его искать и изо всех сил делала вид, что ничего не помнит.
К Володе пустили через пять дней. Она сразу поехала к нему, взяв его любимые книги, газеты с кроссвордами и прочие мелочи, без которых так тошно лежать в больнице. На пороге палаты она столкнулась с Ирочкой – та была бледная, заплаканная, держала за руку свою худосочную рыжую девчонку. И что это за мода – таскать ребенка в больницу? Нет, надо настоять, чтобы он ее уволил.
На тумбочке Володи стояли ирисы – конечно же, Ирочка притащила. Галя бесцеремонно отправила вазу на окно, раскладывая по тумбочке свои дары.
— Любимая, — прошелестел Володя. – Как же я соскучился!
Галя по привычке закатила глаза. В носу защипало, прокушенная губа стрельнула болью. Она села на краешек кровати, провела рукой по его шершавой щеке.
— Как ты оброс, — сказала она. – Борода тебе совсем не идет.
Володя слабо улыбнулся и продолжил за нее.
— Не то что Валерке, да?
Валерка носил шикарную бороду, которая делала его похожим на Джейсона Момоа. Правда, он этого актера так и не узнал.
Галя вгляделась в лицо Володи – не мелькнет ли там зловещая тень убийцы? Но муж смотрел на нее все теми же влюбленными глазами, покорными, привыкшими к тому, что он всегда на втором месте. Господи, и что она напридумывала? С чего она вообще взяла, что этот рохля мог сделать что-то подобное? Сама не понимая, что ею движет, она наклонилась и поцеловала его в губы.
— Хватит уже Валерки, а? – сказала она. – Его я любила четыре года, а тебя люблю уже двадцать лет.
Никогда она не видела у него таких глаз. И ради этого стоило жить. И ну его, этот конверт! И эту Ирочку – что ее увольнять, мать-одиночка, все-таки.
Она была наполнена счастьем, словно шампанское пузырьками, и от этого искристого счастья хотелось плакать. Неужели так бывает, в пятьдесят-то лет?
Ушла Галя только тогда, когда медсестра в третий раз ее об этом попросила. Они смотрели друг в другу в глаза, смеялись, разговаривали, словно открывали друг друга заново. А конверт, должный рассказать ей его тайну, лежал в пыли под шкафом, ждущий своего очередного часа…