— Гляди, мой идет! — Полина, стоя у окна, ткнула пальцем во двор, где по дорожке шел, обвешанный сумками и пакетами, Николай. Мужчина то и дело перехватывал авоськи из руки в руку, останавливался, отдувался, а потом, поправив кепку, шел дальше. Он кивнул сидящим на лавочке соседкам, сунул одной из них куль с яблоками, которые она так просила его купить на рынке, встал у двери подъезда и огляделся.
Полины во дворе не было. Только трепыхалось на веревке безвольными складками кое-как развешанное белье, Полькино платье, рубашка, которую он с таким трепетом выбирал в универмаге, примерял и никак не мог решить, какую взять – белую или голубую, но продавец сказала, что голубой так идет к его глазам, — так вот эта рубашка, свесив потертые рукава, чиркала ими по траве, как будто хотела ухватиться, освободиться от удерживающих ее прищепок и сбежать подальше отсюда.
Коля бы тоже так сделал. Но не мог. То ли совесть, то ли привычка держали его рядом с холодной, равнодушной Полиной, заставляли каждый день сидеть с ней по вечерам в комнате, смотреть телевизор и молчать…
Николай придержал дверь ногой и юркнул в прохладу подъезда…
— За продуктами ходил? — проследила взглядом за мужчиной Полина подруга, Катя, что зашла посудачить о пустом.
— Ага… — протянула Полина.
— Хороший у тебя мужик, Полька, хозяйственный, всё у него в руках ладится. Это же Коля полочку в ванной так хитро приспособил? И стол! Он же, ты говорила, сам сделал? А смотрится, будто из магазина.
— Его стол. И полка его. Хороший у меня муж, — усмехнулась Полина, задернула шторку и села за стол. Она отпивала чай из простой, фарфоровой, золотой каёмкой, чашки, брала из вазочки одну за другой конфеты, разворачивала их, клала в рот и, не чувствуя вкуса, жевала. — Только вот твердокаменный. Придет, сядет, молчит. Я поначалу пыталась с ним говорить, ну, про работу рассказывала, про то, как день провела, а он сидит, насупившись, и ничего не говорит. Вот сколько мы с ним женаты? Почти три года. Вот три года молчим.
— Молчун попался тебе. А, знаешь, это хорошо! — Катя расправила юбку, накрутила на палец длинные, пластмассовые бусы и продолжила:
— А мой – рот без замка. Говорит, говорит, говорит! Голова уже от него трещит. Уж лучше, как у тебя!
— Не знаю. Молчуна такого ни за какие коврижки бы не взяла, если бы знала! — в сердцах звякнула Полина чашкой об стол.
— А я его, ну, Николая твоего, знаешь, в магазине вчера встретила. У нас там, на Николаевской, в «стекляшке».
Разомлевшая от горячего чая Полина вдруг резко выпрямилась.
— Как в «стекляшке»? Я его не просила! Что он там делал? Ты видела, что он покупал?
— Чулки, — приподняв одну бровь, заговорщицки понизила голос Катя. — Женские чулки. Выбирал, с размером всё никак не мог определиться.
— Что? Какие? Кому? Я не просила! Опять не тот размер купит, опять будут валяться, пока не истлеют! Вот куда он лезет, что его дергает за эту его инициативу проклятую!
Полина вскочила и стала со злостью плюхать тарелки и чашки в раковину.
— Да не знаю я. Копался, копался, потом продавец ему что–то рассказала, он на нее поглядел, говорит, мол, на ваш размер похож. У вас, говорит, какой? Ну, эта клуша смутилась, понятное дело, она как танкер, кило на девяносто, потом шепотом ему что–то сказала, он, радостный, поскакал оплачивать. Три пары взял.
— Три пары чулок на слона?! Катя! Ну, Катя, ну почему мужчины такие глупые?! Сколько раз просила его не покупать мне ничего, если сама не попрошу?! Нет, не слушается, всё свой авторитет блюдёт! А видела, какую рубашку он себе купил? Голубую, бррр! Терпеть не могу такие рубашки! Тоже мне, аристократ! Теперь стирай ее отдельно, три манжетики, береги вороточек…
— А с чего ты взяла, что чулки тебе? — вдруг пожала плечами Катя. — Может, он матери купил? Она тоже женщина, надо как–то себя одевать, живет далеко, вот его и попросила.
— Какая мама, Катька! Он с матерью и не общается!
Полина утаила, конечно, что это она не разговаривает со свекровью, Еленой Георгиевной, не приглашает ее в гости, сама тоже не навещает. А всё потому, что однажды, когда Поля и Николай только–только начинали жить вместе в квартире Елены, свекровь имела неосторожность сделать Полиночке замечание, та, мол, плохо моет овощи перед готовкой. Полька обиделась, дождалась возвращения мужа с работы и уговорила его искать другое жилье…
Николай тогда виновато посмотрел на мать, собрал вещички и увез жену в столицу, в квартиру своего двоюродного брата. Тот надолго уезжал на Север, поэтому разрешил пользоваться своей жилплощадью…
… — Ну, тогда не знаю. Если ни для матери и ни тебе, то кому чулки–то? — Катерина, прищурившись, наблюдала, как подружка небрежно вытирает посуду полотенцем. — Ничего ты за ним не замечала?
— Ничего я не замечала. И вообще, Катя, ты, кажется, куда–то торопилась? Вот и иди! Сейчас Коля появится, мне его обедом кормить надо!
— Ой, батюшки, смотрите, какая верная жена! — рассмеялась Екатерина. — А заботливая какая, уют наводит! Ты, Полька, меня–то за девочку тут не держи! Хотя… Ладно, и правда, пора мне!
Катя резко встала, схватила сумочку и, толком не попрощавшись, ушла.
На лестнице она столкнулась с Николаем. Тот, остановившись у окна на лестничном пролете, судорожно курил, выдувая дымок тонкой струйкой и закрывая глаза. Пакеты и сумки стояли вокруг него, привалившись друг к другу пузатыми, натянутыми боками.
— Здравствуй, Николай, — Катя остановилась и улыбнулась. — Добытчик! Молодец!
Она оглядела покупки, заметила в одном из пакетов лоток с клубникой и с завистью подняла глаза.
— Балуешь ты свою Полинку, ой, балуешь!
— Ну а как же, жена! — спокойно сказал Коля. — А ты у нас была?
— У вас. Полька там обедом тебя собралась кормить, погнала меня. Беги, пока не остыло!
— Бегу, вот докурю и побегу.
— Ага. Ну а как там с чулками? Размером не ошибся? — противно улыбнулась Екатерина.
Николай смутился, затушил сигарету и, собрав пакеты, поспешил наверх.
— Не ошибся, — буркнул он.
— Ну–ну! Только знаешь, Полина такие не носит! Или ты для другой покупал? Для кого?
Катя видела, что сильно задела Николая своей осведомленностью и теперь хотела окончательно сконфузить мужчину.
— Скажу, и будет носить! А ты, Катя, шла бы своей дорогой! — ответил Николай.
Улыбка слетела с лица женщины, она, чуть постояв, заспешила вниз, потом оглянулась.
Коля уже заходил в квартиру и не обращал внимания на Катины взгляды.
— Эх, дорогой, если бы ты моим мужем был, все были бы счастливы…
— Пришел? — Поля вышла в коридор, услышав, как муж топает в прихожей. — Что так долго–то? Как будто на другой конец света ездил!
— Пришел, как видишь. Сумки разбирай, я в душ.
— Коленька, — Полина перегородила ему дорогу, — а что за чулочки ты вчера покупал?
— О чем ты? — Коля отвернулся, вешая на крючок ветровку.
— О том самом.
— Я не понимаю. Извини, я устал, мне жарко и я голодный. Накрывай на стол, я скоро, обедать будем.
— Я уже пообедала, — Полина пожала плечами. — Если хочешь, ешь один.
Коля зло глянул на нее, зашел в ванную и захлопнул за собой дверь.
Там он долго лил воду, пыхтел и что–то бормотал.
Полина, присев, было, на диван, вскочила и решительно направилась к шкафу.
Сейчас она найдет эти чулки, ткнет ими в лицо Николаю, пусть объяснится!
Только она распахнула дверцы гардероба, как зазвонил телефон, пришлось идти, отвечать.
— Алло! Да кто это? Алло! Вам кого? Николая? Какая Тамара?! Не знаем мы никакой Тамары, и не звоните сюда больше! Николай счастливо женат, у него семья, вы слышите? Прощайте!
Полина бросила трубку и растерянно посмотрелась на себя в зеркало.
— Ну почему? — прошептала она. — Что не так во мне? Да, я не суечусь вокруг него, и что с того?! Не барин же!
Действительно, Николай не был барином, простой работяга, наладчик станков на заводе, он не мог складно что–то изложить, мямлил, тянул, долго не решался сделать Полине предложение, всё боялся подступиться к ней с этим вопросом.
А Полина тогда, три года назад, была увлечена совсем другим человеком – солидным, при костюме и кожаном портфеле, Захаром Андреевичем. Он дарил Полиночке цветы, водил в кино, на концерты, а потом вдруг исчез. Уехал в командировку, да так и не вернулся. Говорили, что Захар женился на американке и уехал с ней за границу.
Полина сначала не верила, а потом, поплакав, назло вышла замуж за простака Николая. Тот с нее пылинки сдувал, холил, лелеял, тянул свои толстые губы к ее лицу и дышал жарко–жарко, ища ответного поцелуя.
Полине даже показалось, что и она влюбилась в него. А что! Фигура у него хорошая, сильные, жилистые, рабочие руки, широкие плечи… А что об искусстве поговорить не может, сразу тушуется, сникает, так это не беда! Всему можно научить!..
Полина пыталась. Она водила Николая по музеям, рассказывала всё, что узнала от Захара о картинах и скульптурах, о великих композиторах и взбалмошных актерах. Коля слушал, кивал, важно глядел на пейзажи и натюрморты, отходил подальше и любовался гладким гипсом и мрамором статуй, а потом, вечером, вдруг шутил свои простоватые шутки и никак не мог понять, что же Поля не смеется…
…Тамара, женщина из телефона… Да кто же это такая, чтобы звонить и требовать позвать Колю?! Совести совсем нет у этих баб!
Полина, еще порывшись в шкафу, нашла наконец то, что искала. Три пары чулок лежали в самом дальнем уголке, завернутые в Колькины кальсоны.
— Спрятал! Знал, что я могу найти, и спрятал! Ну–ну!
Полина рванула упаковку, вывалила чулки на пол и разбросав их ногами, замерла, ожидая появления Николая.
Тот, вытирая голову полотенцем, не спеша вошел в комнату и испуганно остановился в дверях.
— Ты что?! Ты что сделала?! — прошептал он.
— А что? Нельзя? А шататься по универмагам и покупать чулки чужим теткам можно? А разрешать звонить сюда каким–то Тамарам можно? Ты что, Коленька, думаешь, что я совсем ничего не замечаю? Что я глупая, наивная девчонка? Катя видела тебя в магазине! Скажешь, мне покупал? Врешь! С размером ты не угадал. Что не так, Коля? Что?!
— Я покупал эти вещи не тебе, — Николай осторожно поднял с пола вещи, неловко сложил их в пакетик. Одна пара разорвалась, по чулку поползла тонкая, как лезвием прорисованная «стрелка». — Я не обязан отчитываться перед тобой, Полина, что и кому покупаю. Видит Бог, у меня никого нет, кроме тебя. Но ты помешана на ревности! Я никогда не давал тебе повода бояться, подозревать меня! Хотя много раз была возможность найти ту, которая бы не считала меня пустым местом.
Мужчина выпрямился, вздохнул, распахнул шкаф, надел футболку, причесался, глядясь в маленькое зеркальце, прикрепленное к дверце, потом прошел на балкон и развесил полотенце на веревке, кивнул кому–то, поправил покосившиеся доски, сваленные в углу (из них он думал сделать на балконе стеллаж, но всё никак не мог выкроить для этого время), а потом вдруг испуганно посмотрел на жену.
— Откуда ты знаешь про Тамару?
— О! Это просто, она же только что звонила тебе. Хрипатая, грубая особа, которая даже не поздоровалась, а просто потребовала тебя. Я, говорит, Тамара, мне надо поговорить Колей. Колей… А что, как она тебя зовет, когда вы вместе? Николаша, милый или пупсик? Ну, что ты так смотришь на меня?
— Она звонила сейчас? Когда я был в ванной? Что она сказала? Что она сказала? — он почти кричал, схватив Полину за плечи и сильно сжав их своими руками.
— Отпусти! Ничего она не сказала, я велела ей больше не беспокоить тебя! Да больно же! — женщина вырвалась и отскочила к двери. — А знаешь, я тебя же не люблю! И мне всё равно, кто там у тебя и чьи это чулки! Подари ей, давай! Можешь вообще к ней уходить! Я же с тобой только потому, только потому…
Она смотрела в Колины глаза, ставшие вдруг темными, обреченно тоскливыми, какими–то безнадежными, и говорила, говорила, как она его не любит, как он далек от ее идеала и ужасен по сравнению с Захаром Андреевичем.
— Куда? Куда ты собираешься?! — она вдруг схватила судорожно переодевавшегося Николая за руку. — Нет! Ты же не бросишь меня?
— Поля, мне сейчас не до тебя, правда! Я должен спешить, извини. Оставь всю эту драму для своей Кати.
Он уже стоял в дверях, потом обернулся и продолжил:
— Тамара – это сиделка моей матери. Мама резко сдала, я пытался тебе рассказать, но ты же и слушать не хочешь о свекрови. Месяц назад мама потерялась на улице, ее привели соседи. Она забывает, как кого зовут, где она и кто я такой. Не дай Бог тебе, Поля, с таким столкнуться! Тамара лучшая сиделка, которую я знаю, много лет подряд она работала в больнице, всё умеет, знает, как и что. Но Тамара Львовна сварлива и достаточно жадна, кажется, она всегда такой была… Я плачу ей за услуги каждый месяц. Недавно она попросила, чтобы я купил ей кое–что в нашем городе, в том числе и чулки. Довольна? Теперь ты всё знаешь, хотя я думаю, что это тебе мало интересно. А по поводу любовниц можешь не волноваться, я не из тех, кто, женившись, ищет кого-то на стороне.
Он захлопнул дверь, а Поля так и осталась стоять в прихожей…
… Николай выбежал из подъезда и рванул по улице к метро. Там, протолкнувшись через поток людей, он поискал в кармане жетон и чертыхнулся. Жетона не было, а очередь в кассу тянулась длинной гусеницей почти до дверей.
Коля подбежал к таксофону. Попробовал позвонить, но на том конце, у мамы, было постоянно занято.
— Да что же это такое?! — с досадой прошептал он и тут заметил в толпе своего знакомого, Юрку Пашкова. Тот, не торопясь и доедая капавшее на пол мороженое, разглядывал мозаику на окнах станционного фойе.
— Юра! Юрик, привет! — Николай стоял перед другом запыхавшийся, встревоженный.
— Ты чего? Привет, конечно, но что стряслось?
— Да мне к матери надо. Сиделка что-то звонила, а Полина решила, что это моя пассия, наорала на нее. Я теперь до мамы вообще дозвониться не могу. У тебя жетона нет? Очередь такая, что я буду тут до утра стоять…
Юрик протянул Коле кругляш, тот благодарно кивнул и, сунув в ладонь Пашкова деньги, ринулся к турникетам.
— Да оставь ты себе рублики! Эй!.. Убежал уже… — Юрий задумчиво пригладил бороду. — И что вообще Колька нашел в этой Полине? Тоже мне, подобрал сиротинку…
Когда Коля пригласил друга на свою свадьбу, Юрка очень удивился. Увлечение Полиной он считал лишь мимолетным капризом Николая, истосковавшегося по женской ласке после службы в армии. Полина пару раз бывала у Юрия дома, когда тот собирал друзей по праздникам. Коля таскал ее за собой везде, как свою драгоценность, а Поля вздыхала и закатывала глаза.
Их брак был странным, неестественным, что сразу бросалось в глаза Колиным друзьям. Но все молчали, уважали выбор товарища…
… — Тамара Львовна! Что случилось?! — Николай ворвался в квартиру матери и, не разуваясь, вбежал в комнату.
— Коля! Коля, как хорошо, что ты пришел! — сиделка встала с кресла и широко улыбнулась мужчине. — Я звонила, но, видимо, не туда попала, какая–то сварливая женщина велела мне больше не беспокоить тебя. Это же не твоя жена? Не может быть, чтобы у тебя была такая жена! Да выдохни ты, всё в порядке, даже лучше, чем в порядке! Твоя мать сегодня вспомнила, как тебя зовут, как зовут меня и даже кое-то из вчерашнего дня! Видимо, помогают лекарства. Коленька, я так рада за вас! А что там с чулками? Я же просила, Коленька, поскорее…
— Где мама? — Коля бросил куртку на стул и огляделся.
— Она на кухне. Взяла телефон, благо провод у вас длиннющий… Сидит теперь, звонит всем друзьям, без остановки, как будто с того света вернулась. Знаешь, Николаша, это странно. Но, надеюсь, на пользу…
Мужчина кивнул и пошел на кухню. Он застал маму улыбающуюся, уютную, причесанную, она набирала чей–то номер, крепко схватив телефонную трубку и глядя на свое отражение в чистом оконном стекле.
— Мама! Добрый день, мама! — Коля встал рядом с ней и дотронулся до руки, лежащей на столе.
— А, Коленька, пришел уже? Садись. Как в школе дела, милый? Уроки как?
Вдруг улыбка слетела с Лениного лица, она напряженно вгляделась в лицо сына.
Коля стоял перед ней грустный, обманула его Тамара, не помогали матери таблетки, ничего не поможет, не спасет от старости… Мама в свое время много работала, на фабриках таскала тяжелые коробки, потом, летом, подрабатывала в колхозах. Она часто брала Колю с собой, и тот, хрумкая подаренный кем–то из местных огурец, сидел, наблюдая, как мать ловко выкапывает из тяжелой, твердой, истосковавшейся без дождей земли картошку, как хрустят в ее руках свежие, нежно–зеленые, с белыми прожилками кочаны капусты… И всегда, как бы не было тяжело, мама улыбалась ему. А он ей…
— Что случилось, Коля, почему ты на меня так смотришь?
Мама вдруг стала такой старенькой, совсем седой и маленькой. Она часто шутила, что молодые растут вверх, а она вниз. Так, кажется, и вышло… Рядом с ней давно уж не было Колькиного отца, Михаила. Сердце… Его похоронили, когда Коле было четыре…
— У меня всё хорошо, мама. Всё хорошо. Как ты сегодня? Что делаешь? — он показал глазами на телефон.
— А я, сынок, подружек приглашаю. Скоро День Рождения у меня, двадцать годков скоро… А вот до Мишеньки никак дозвониться не могу. Набираю номер, а на том конце молчат. Это что значит, Коля? Миша где?
— Он уехал, мама. Далеко уехал. Но обещал вернуться поскорее, ты пока не звони ему.
Николай отвернулся к окну. Так стало больно, страшно… А что дальше? Что будет с мамой через год? Будь проклята немощь годов, что отбирает у человека самое дорогое — память…
Захотелось вдруг, чтобы рядом была Поля. Да, у них с Николаем многое не ладится, но он помнит ее и нежной, ласковой, она умеет раскрывать свое сердце. Просто однажды обжегшись, почувствовав себя брошенной, она как будто в раковину залезла, захлопнула дверцу и кричит оттуда, не давая себе права на любовь. Ей страшно, что и Коля ее однажды бросит. И невольно приближает она этот момент, волчицей смотрит на мужа, а в глазах – страх…
— Ты, мама, садись, я чай сделаю, хочешь, испечем что-нибудь? — Коля в детстве часто пек с матерью печенье, всякие завитушки и крендельки.
— Давай, милый. Чай попьем, у меня там бараночки припасены. Тамару не зови. Она давеча мне конфеты не дала, ругалась, что я шоколадку съела… — Елена Георгиевна на миг задумалась, а потом спросила:
— А Поля приедет? Что-то она давно меня не навещала. Вы поругались, да? Я вижу, что плохо у вас, сынок…Ты не сердись на нее, она просто очень молоденькая. Она не верит пока, что ее могут любить. Это пройдет, с тобой всё пройдет, она станет хорошей. Подождать надо!
Коля удивленно смотрел на мать. Всё в ее голове смешалось, перепуталось, но она говорила такие нужные ему сейчас вещи, так ласково и тепло смотрела на него, как до этой проклятой болезни…
— Придёт Поля, придет. У нас всё хорошо, мама, просто чуть–чуть разругались. Пустяк. Я сейчас позвоню ей и…
— Пустое, пустое! — засуетилась Лена. — Давай чай пить, а то у меня дел много…
Она унесла с кухни телефон, волоча за собой длинный провод, потом вернулась, расставила чашки и налила себе и Коле чай. На тарелочке женщина разложила баранки, рядом поставила вазочку с конфетами и, довольная, села напротив сына.
В кухню просунулась голова Тамары.
— Так что с чулками, Николай? Вы обещали мне сегодня–завтра.
— Куплю. Как только куплю, привезу.
— Да вы же говорили, что купили уже! Ну что же вы меня подводите!..
Тамара Львовна никому не рассказывала, что приторговывает штучным товаром среди своих знакомых, которым тоже неохота ехать в столицу за всякой мелочью. Тома часто просила кого-нибудь привезти ей то чулки, то помаду, непременно одного оттенка, то носовых платков штук сто. «Челноки» удивлялись, зачем ей столько, а она только тупила глазки и говорила, что страдает манией «запасничества».
И вот теперь она наобещала знакомым, что к пятнице точно будут чулочки, а тут такой поворот!
— Привезу я вам завтра. Не волнуйтесь, после работы куплю и привезу.
— Ну, как знаешь. Только учти, у нас с тобой договор, и деньги я тебе давала. Не обманешь?
Николай отрицательно покачал головой…
… Они с матерью еще долго пили чай в своей маленькой, уютной кухне, мама вспоминала, путалась, вспоминала опять, потом отвлекалась, звала Полину в гости, а ближе к вечеру, устав, попросила проводить ее в комнату.
— Ты не торопишься, сынок? — спросила она. — Ты с работы, наверное, устал… Ты не почитаешь мне?
Она посмотрела на сына совершенно ясными, без тени болезненной дымки, глазами.
— Ничего, мама. Всё хорошо, я почитаю.
Он взял со стола томик стихов, устроился в кресле и стал неспешно читать красивые, живые строки…
… Полина сидела за столом на кухне. В квартире было тихо и холодно. Чуть слышно тикали настенные часы, равнодушно отмеряя секунды прожитой жизни.
— А если он не вернётся? — вдруг впилась клещом в голову мысль. — Если бросит, уйдет?
Полина вела себя истерично и сумасбродно, сейчас она это поняла, а тогда… Наговорила мужу столько всего…
— Ну и пусть уходит! Бросит, и дело с концом! Все они одним миром мазаны! — подумала она, а потом, поежившись, испугалась.
Нет, не того, что останется одна. Что тут такого?! Жить есть где, работа тоже есть, без куска хлеба не будет сидеть.
Поля, оказывается, уже и не могла представить себе, как это рядом нет Николая. Нет его ворчания по утрам, теплых, огромных рук, обхватывающих ее лицо и согревающих в январский мороз.
Коля был смешной. В музеях он запрещал Польке смотреть на обнаженные скульптуры, грозился принести из дома старые штаны и натянуть на статуи, чтобы не смущали зрителей. А весной, когда расцветала сирень, он лазил за забор соседствующего с их домом завода, рвал там целую охапку звездчатой, нежно–розовой сирени и преподносил букет Полине. Захар ничего такого не делал. Он читал стихи, знал, какой бокал создан для какого напитка, умел красиво сказать тост и живо, в красках, описать увиденную картину.
Но всё же Полина и Захар не созданы друг для друга! Не сошлись бокал и напиток, не спаялись в одно прекрасное целое.
А Николай… Кажется, он был рядом всегда… Полина оттолкнула его, прогнала, как собачонку…
Что он там говорил о своей матери? Больна? Елена Георгиевна живет с сиделкой?..
Нужно поехать к ней! Навестить надо, может, чем-то помочь!
Николай наверняка поехал к ней.
Поля схватила телефон и, на удивление быстро вспомнив номер свекрови, позвонила.
— Алло! — сказала трубка голосом Тамары. — Говорите, я слушаю.
— Извините, я хочу поговорить с Еленой Георгиевной. Она дома?
— Дома. Но она занята.
Тамара, по распоряжению Коли, не давала чужим разговаривать с Леной, тем более по телефону.
— Я ее невестка. Скажите, а мой муж, Николай, он там, с ней?
— Да тут они все.
— Я очень вас прошу, уговорите Колю остаться! Я скоро приеду, мне очень нужно увидеть его … Прошу вас!
— Ну ладно. Я скажу ему, чтобы сидел, ждал вас. А в чем дело-то?
Но Полина уже положила трубку. Она шла к метро, ища в кармане жетон.
Его там не было. А у касс опять очередь, народ толкается, все спешат домой после работы.
— Полина? — Юрий шел домой. Он ездил в магазин электроники и теперь спешил приладить новую плату к своему магнитофону.
— Здравствуйте! — неловко кивнула Поля. — Юра. Вас ведь так зовут? Слушайте, не найдется у вас жетончика? Я очень спешу, а тут очередь…
— Вы сговорились, что ли?! — рассмеялся Юра. — На вот, держи. То Колька брал, теперь тебе нужно. У вас что–то стряслось?
— Нет, спасибо, ничего не случилось. Просто мне срочно нужно его увидеть. Спасибо, я отдам потом, я…
Он хотел сказать, что это всё пустяки, но она уже бежала по эскалатору…
… Дверь открыла Тамара.
— Вы Полина? Проходите, муж вас ждет, я всё передала, как вы сказали.
Николай встретил Полю в коридоре, знаком показал, чтобы не шумела, и провел ее на кухню.
— Коль, — вжав голову в плечи, прошептала Полина. — Я приехала прощения попросить. Я столько всего наговорила, ты прости меня. Если думаешь уйти от меня, и не думай, я не отпущу! — она вдруг схватила его за руку и крепко–крепко сжала в своих холодных ладонях. — Я буду собакой за тобой ходить, тенью, никому не отдам!
— Но я не твоя вещь, Поля. Я живой человек. Если ты вышла за меня замуж по ошибке, так давай исправим её. Ты не можешь мне доверять, не хочешь. Какая тут может быть семья?! Я хочу быть счастливым, ну, может быть, это смешно, ты улыбаешься… Ты опять пришла посмеяться надо мной?
Полина замотала головой.
— Нет! Нет, никогда не буду смеяться! Ты прости меня, я глупая, очень глупая женщина!
И вот он уже опять обхватил ее лицо своими огромными ручищами, притянул к себе и целует, жарко касаясь губами глаз, щек…
В дверном проёме показалась Елена Георгиевна. Она долго смотрела на Полину и всё никак не могла вспомнить, кто эта милая девушка.
— Извини, сынок. Я помешала? Ты представишь нас друг другу? — Лена медленно села на стул.
— Елена Георгиевна. Я Полина, жена Коли, — ответила за мужа гостья.
— Полина? Ах, да, Полина… Та, что была с этим странным типом, то ли художником, то ли скульптором… А где же ваш прежний кавалер?
Лена прищурилась.
— Его давно нет рядом. Мы расстались. С Колей мы женаты уже три года…
— Не помню, деточка, я не помню…
Она растерянно посмотрела на сидящих за столом.
— Ничего, мама! Всё ещё впереди, вспомнишь! — Николай улыбнулся матери…
… Домой ехали молча. Коля рассеянно смотрел в окно поезда, Полина сидела рядом, прямо и напряженно. Коля думал о том, что скоро мамы не станет. Нет, она будет жить, дышать, ходить на улицу, но это будет уже другая мама…
— Это так страшно, Полька… И помочь я не могу… И никто не может, — Николай взял жену за руку и сжал в своих ладонях ее пальцы.
— Я знаю, Коля… Но мы всё равно будем с ней. Мы будем знакомиться заново, если это будет нужно, будем что–то делать, найдем врачей…
— Я хочу, чтобы наши дети тоже не бросали нас, если мы забудем их. Я боюсь забыть…
Мужчина закрыл глаза и вздохнул.
— Мы будем памятью друг друга… Можно? — прошептала Полина.
Николай не стал отвечать, а просто кивнул, обнял жену и прижал ее к себе. Навсегда.