— Леночка, только осторожнее, ради Бога! Не упади! – Валентина Михайловна заломила руки, глядя на внучку, которая взлетала на только что сделанных дедом качелях все выше и выше. Она боялась, что девочка не удержится и свалится. И как тогда Валя посмотрит в глаза дочери? Единственный ребенок, любимица всей семьи! Ни к чему были вообще эти качели! Глупая затея и опасная! Мало ей волнений о питании и сне ребенка, так теперь еще это! Изволь теперь стоять рядом и караулить, а то мало ли… Но, это ведь не главное. Главное – страх. Как бы чего не случилось!
Лена не боялась, в отличие от бабушки. Она, хохоча, поджимала под себя ножки в белых нарядных сандаликах и, вереща от восторга, взлетала прямо навстречу солнцу, которое пробивалось сквозь листву. Каждый раз, когда это зеленое кружево приближалось так, что до него можно было уже дотронуться рукой, внутри у Леночки что-то обрывалось, становилось так хорошо, что хотелось завизжать как можно громче. Так, чтобы услышал дед, который, посмеиваясь, приладил доску, проверил качели, а потом ушел к себе в кабинет – работать, оставив Лену с недовольной бабушкой. Хотелось слезть с качелей, побежать в дом, подняться по скрипучей лесенке в мансарду, и обнять дедушку крепко-крепко, так, чтобы он, крякнув от неожиданности, обнял ее в ответ. Хотелось сказать ему, как это здорово – качели! А еще прошептать, как она его любит, а потом, расцеловав в обе колючие щеки, удрать раньше, чем дед расчувствуется и начнет причитать совсем как бабушка. Он не делает так, только, когда его Валечка может услышать, а в остальное время ничуть не лучше своей суровой супруги, которая начинает таять как мороженое под солнышком, когда рядом внучка.
Валентина Михайловна глянула на часики, которые не снимала с руки почти никогда, справедливо полагая, что человек дела должен всегда следить за своим временем, и уже строго сказала:
— Елена! Слезай немедленно! Пора обедать.
И мгновенно ускакали в свою волшебную страну единороги, которых Леночка только что видела в кружеве листьев. А принцы подхватили своих принцесс и, кружа в танце, отправились по очень важным сказочным делам. Когда бабушка говорила так, как сейчас, и называла ее полным именем, Леночка понимала – лучше послушаться сразу. Ее никогда никто не наказывал, но она точно знала, что, если сейчас начнет ныть и просить, чтобы бабуля позволила ей еще минутку провести на качелях, закончится все это поджатыми губами Валентины, запахом валерьянки по всему дому и перевязанным старым платком лбом. Так бабушка спасалась от мигрени. Что это за зверь – Леночка пока не знала, но видела и не раз, как меняет он все в доме. И когда этот зверь является, нужно ходить на цыпочках, не смеяться и не кричать, а еще «думать над своим поведением», что и вовсе было скучно, ведь вела она себя всегда очень хорошо. Это было важно! Ведь, главной задачей Леночки всегда было то, чтобы ею гордились. Хорошая девочка Леночка! Только так и никак иначе.
Поэтому сейчас Лена слезла с качелей, погладила на прощание гладко оструганную широкую дощечку, и одернула платьице. Вот! Теперь все в порядке и можно идти мыть руки. Она бросила быстрый взгляд на бабушку и выдохнула. Брови уже «не такие», да и лицо разгладилось. Вон, даже морщинки в уголках глаз собрались, а это бывает только тогда, когда бабуля улыбается. Значит, все в порядке и на нее, Леночку, больше не сердятся.
Суп, конечно, был с ненавистным вареным луком, но верный Портос, сидевший у ног, как всегда, выручал Леночку. Ему вообще было все равно, что есть, лишь бы кормили, а вот Лена на дух не переносила пресловутый лук и бабушкины котлеты. Главное было запихнуть еду в собаку так, чтобы никто не заметил. Хитрить Леночка не любила, но куда было деваться? В отношении «питания» бабушка была невыносимо строгой. Сказывался многолетний опыт работы педиатром.
Дед, что-то мурлыкая под нос, отбирал у бабули третью газету, которую та пыталась спрятать, чтобы «процесс пищеварения не нарушался». Первые две дедушка отдал добровольно, но в третьей была какая-то статья про его исследовательский институт и бабушке пришлось уступить. Они немножко повздорили, но Леночка уже не обращала на них внимания. Она оставила в покое недоеденный суп и уставилась в окно. То, что там происходило, было гораздо интереснее.
Трое слегка чумазых, босых ребятишек пролезли через дырку в заборе и теперь нахально уничтожали бабушкину клубнику, любовно выращиваемую Валентиной для внучки. Сколько сил было приложено, чтобы эти ягоды выросли, Леночке вспоминать не хотелось. Когда бабушка ставила перед ней блюдце с только что собранными ягодами, следовало не дыша наслаждаться урожаем и ахать от восторга. Клубника была несладкой и Леночке не нравилась. Она вообще не любила эту ягоду, но бабушка считала, что витамины необходимы ребенку, и возражения Лены не принимались к сведению. Поэтому, сейчас девочка с превеликим удовольствием смотрела, как набег на бабушкины грядки лишает ее необходимости потчевать Портоса еще и клубникой.
Валентина Михайловна потянулась было, чтобы убрать суповую тарелку внучки и ее крик вынес из-под стола Портоса, а Сергей Степанович от неожиданности скомкал газету:
— Валюша! Что ты кричишь?
Но, его слова остались без ответа. Валентина Михайловна шустрым колобком скатилась по ступеням веранды и кинулась к грядкам, размахивая посудным полотенцем.
— Ах, вы негодники! Да как вы посмели!
Детвора брызнула в разные стороны и Леночка, которая выскочила на крыльцо вслед за бабушкой, отчаянно замахала рукой в сторону калитки. Маленькая, такая же как и она сама, девчонка пронеслась мимо и бросилась в ту сторону, куда показывала Лена. Но, тут же, запнувшись о бордюр дорожки, растянулась на ней, жалобно всхлипывая.
Валентина Михайловна подскочила к беглянке и хотела уже было протянуть полотенцем по тем местам, что ниже поясницы, но остановилась. Она нагнулась и грозно спросила:
— Где болит?!
Интонации у нее были сейчас такие, что Леночка готова была тут же рассказать все и за себя, и за девчонку, только бы бабушка не сердилась. В воздухе запахло бурей, но она тут же стихла, когда девочка перевернулась на спину и Леночка увидела ее коленки. Месиво из зелени от травы, свежей земли и крови оказалось выше ее сил и Лена зажмурилась, а потом заголосила так, что прибежал из кухни дед.
— Бабушка! Помоги ей!
Впрочем, Валентина Михайловна в командах внучки не нуждалась. Осторожно подняв в дорожки ребенка, она понесла воришку на веранду.
— Лена! Аптечку! Сережа – воды!
Скоро незваная гостья уже сидела в любимой качалке Сергея Степановича с блюдцем клубники на перебинтованных коленках и слушала восхищенные возгласы Леночки.
— Ты такая смелая! Даже не плакала, пока бабушка тебя зеленкой мазала! Я бы ревела.
— А чего реветь? – новая знакомая придирчиво выбрала ягодку и протянула ее Леночке. – Хочешь? Вкусная у вас клубника. И бабушка у тебя хорошая.
Леночка отрицательно помотала головой и глянула в сторону кухни, откуда уже неслись запахи фирменного бабушкиного пирога.
— Хорошая! Только строгая очень.
— Правда? Лупит тебя?
Леночка даже не сразу поняла, о чем ее только что спросила новая знакомая. Вопрос этот прозвучал так обыденно и так спокойно, что ей на мгновение стало страшно. Лена всегда была на редкость умненькой девочкой. И дед приложил немало усилий, занимаясь с ребенком, чтобы сейчас девочка сделала вывод быстро и без особых усилий. Если гостья так спокойно говорит об этом, значит сама она точно знает, что такое «лупить»?
Девчонка знала. В два счета она рассказала Леночке чем больнее получать – ремнем или скакалкой, как нужно уворачиваться, чтобы попало поменьше и почему не стоит подходить близко к взрослому, который тебя ругает.
— Это ужасно! – Леночка всплеснула руками совсем как бабушка и повторила ее же слова даже не задумываясь. Сейчас для нее мир стал другим. Если взрослые могут поступать так с детьми, то, не значит ли это, что и с ней самой может случиться подобное. Конечно, до сегодняшнего дня никто ее и пальцем не тронул, но если такое возможно, то, наверное, лучше узнать об этом как можно больше?
— Да ладно тебе! Что тут страшного-то? По делу ведь наказывают.
— Это значит, что ты не слушалась?
— Ага, — новая знакомая согласилась так быстро, что Лена опешила. Как вообще можно не слушаться взрослых? Разве так бывает?
Оказалось, что да. И Таня, которая, с удовольствием поедая клубнику и не умолкая н и на минуту, рассказывала о том, какие проказы они с братьями устраивают вопреки запретам матери. Лене она казалась сейчас чуть ли не героиней. Ведь они ровесницы, а Таня видела так много, что Леночке оставалось только открывать рот от удивления, слушая ее откровения.
Впрочем, длилось это недолго, потому, что Валентина Михайловна, закончив с готовкой, вернулась на веранду и выпроводила гостью, выдав ей корзиночку с клубникой и наказав угостить братьев.
— И не смейте больше лазить на мои грядки. Можно прийти и попросить разрешения, понятно?
Таня быстро кивнула и заковыляла было к калитке. Но, уже почти дойдя до нее, обернулась и запоздало выдала:
— Спасибо! А можно, я завтра еще приду?
Валентина Михайловна глянула на внучку, отметив ее отрытый рот и потерянный вид, а потом кивнула:
— Можно!
Так началась немного странная дружба хорошей девочки Лены и озорной, свободной как птица, Танюши. Конечно, бабушка Лены гулять за калитку их не отпускала, но и на большом, заросшем соснами участке Локтевых, девочкам всегда было чем заняться. Они играли в куклы, качались на качелях, «варили» суп без лука из листиков и цветов в игрушечной посуде, а потом пытались скормить его Портосу. Лена даже пыталась научить подругу читать, обещая дать свои любимые книжки, но Тани не хватало даже на полчаса занятий. Ей было интересно все, кроме учебы. И Леночка смирилась, читая вслух любимые истории, пока Танюша висела вниз головой на ветке клена рядом с качелями или валялась на траве в обнимку с собакой.
— Интересно? – Лена закрывала книгу и смотрела на подругу, лицо которой было задумчивым и немного сердитым.
— Нет! – Таня переворачивалась с живота на спину и раскидывала в стороны руки, вглядываясь в небо над головой.
— Почему? – Лена укладывалась рядом и пыталась отыскать там, наверху, то, что увидела подруга.
— Потому, что так не бывает! Ерунда это все – твои книжки!
— Как это? – Лена терялась каждый раз от таких заявлений настолько, что не находила, что сказать в ответ.
— Так это! Все это сказки! – Таня сердилась, но Лена не могла понять – почему. – Не бывает так, чтобы все всех любили. Не бывает так, чтобы родители не могли жить без своих детей. Вон, мои живут и ничего. Нас весь день дома нет, а мать даже не спросит – ели мы что-то или голодные. Она только Саньку, младшего нянчит, потому, что любит его. А на нас ей все равно!
Таня сердилась все больше и Лена уже не рада была, что начала этот разговор, но любопытство оказывалось сильнее и вопросы все-таки находили себе дорогу, меняя ее и заставляя думать:
— А почему так, Тань? Как думаешь? Почему мама вас не любит?
— Да любит она… Наверное… Но, не так, как в твоих книжках. Нас много, а ей что же? Разорваться? Вот и любит как умеет. По очереди. Когда Васька был маленький – его любила, потом Гришу, потом меня, а теперь вот Сашку любит. Может так и правильно?
— Не знаю…
— Конечно, не знаешь! Ты же одна. Ни братьев, ни сестер. – Таня говорила об этом спокойно, но, почему-то Лене все равно стало обидно. Ведь это вовсе не она была виновата в том, что родители решили иметь только одного ребенка.
— Зато бабушка с дедом меня любят!
Слезы были сейчас у Леночки так близко, что она отвернулась от подруги, чтобы не показать их.
— Любят… Только живешь ты с ними, а не с родителями. Почему? Видишь? Значит и тебя тоже любят не так как в книжках.
— Это ведь только на лето… — белугой ревела уже Леночка, но Таня не хотела ее слушать.
В тот день они впервые поссорились. И Леночка долго еще плакала, сидя на ступеньках веранды и жалуясь Портосу. Таня убежала сразу, как только Лена закричала, топая ногами, что глупая подружка ничего не понимает. А Валентина Михайловна, высунувшись было из окна кухни, чуть не снеся с подоконника горшки с геранью, понимающе кивнула и шикнула на мужа, который собирался уже выйти во двор, чтобы вмешаться.
— Не смей! Пусть взрослеет. Не все же тетёшкать. Под колпаком какая же жизнь, Сережа?
— Так, вот почему ты стала привечать эту девочку? Я все гадал, что с тобой не так! Раньше ты бы ее на пушечный выстрел не подпустила к внучке. Сказала бы, что не та компания!
— А она и не та. Наверное… И долго рядом с нашей девочкой не останется, вот увидишь. Но, чему-то Леночку научить сможет. Естественный отбор, Сережа, никто не отменял. И выживают всегда лучше те, кто рос не в тепличных условиях.
Кое в чем Валентина Михайловна глубоко ошиблась. Странная эта дружба, непонятно на чем замешанная и как выросшая, оформилась с годами, окрепла и Леночка, которая выросла и стала вполне приличным отоларингологом, знала, что ближе подруги, чем Танюшка у нее нет и уже никогда не будет. С ней можно было не церемониться, ведь Таня знала о Лене все и еще немножко. За эти годы они привыкли ничего не скрывать друг от друга, уговорившись не ссориться по пустякам. Конечно, без этого не обходилось, но раз придумав себе правило «трех дней», девчонки старались придерживаться его. Правило это было простым и незамысловатым, но именно благодаря ему дружба их со временем не распалась, несмотря на все изменения, которые происходили в жизни девочек. А всего-то достаточно было, крепко поругавшись, не встречаться три дня, не звонить и не выяснять отношения. Они расходились, как боксеры на ринге, каждая в свой угол. Дулись, ругая друг друга, но отчаянно скучали, считая минуты до того времени, когда можно будет набрать номер телефона и выдохнуть в трубку:
— Ну что, истеричка, успокоилась?
И снова все шло по-старому до следующей ссоры, которые случались редко, ведь время мчалось вскачь со скоростью света, и тратить его на выяснения отношений не хотелось.
Татьяна окончила колледж и скоро уже в ателье, где она работала, выстроилась небольшая очередь из клиентов, которые хотели только «Танечку» и никого другого. У девушки, которая не интересовалась особо ничем, кроме моды, обнаружился совершенно уникальный дар. Ее выкройки, которые она строила не по выверенным лекалам, а почти всегда «на глазок», были почему-то совершенно гениальными. И из куска ткани Татьяна могла сотворить такой шедевр, что хмурились маститые мастера, не понимающие, как ей это удается. А секрета особого никакого не было. Татьяна просто никогда не навязывала клиенткам устаревшие стереотипы, видя в каждой какую-то свою, особенную красоту. Она ставила пришедшую к ней женщину перед зеркалом и безжалостно расписывала все плюсы и минусы фигуры, не жалея слов.
— Ноги, как тумбы, талии нет, с руками – полная беда. Это надо прятать. Зато грудь – мама дорогая! И щиколотки такие, что Мэрилин Монро удавилась бы от зависти. Отсюда и будем плясать.
И танец этот всегда был настолько удачным, что, ошеломленная поначалу клиентка, злая, как сто чертей, от того, что все недостатки, которые ей так не хотелось замечать, эта щуплая, вредная девчонка выдавала вот так, без всяких экивоков, удивленно ахала, глядя на себя в зеркало. И видя там что-то летящее, воздушное и столь похожее на Женщину, замирала от восторга, боясь поверить, что это она…
— Танька, тебе надо учиться! – Лена скупала книги по истории костюма и моделированию, даря их Татьяне. Но, та только посмеивалась, крутя пальцем у виска.
— Ленка, ты как всегда! Я с Луны – здрасьте! Когда мне учиться? А моих кормить кто будет?
С этим спорить Лена не могла. У Тани, в ее двадцать семь, был полный комплект серьезных «взрослых» проблем, которые кроме нее решать оказалось попросту некому. Оба старших братца удалились в закат, оставив на Татьяну и лежачую мать, и пьющего отца, и двух маленьких племянников, которых непутевый, но очень любвеобильный Санька оставил сестре, подавшись вслед за старшими братьями «на заработки». Конечно, ничего подобного там не было даже и близко. По крайней мере, Татьяне ничего от этих «заработков» не доставалось. А, учитывая то, что несостоявшаяся невестка, с которой Сашка так и не удосужился расписаться, спустя год махнула замуж, напрочь забыв о своих детях, оставленных в надежных руках тетки, картина получалась таким маслом, что впору было выставлять ее на крупный аукцион. Таня, не привыкшая ныть, от души плюнула вслед всем своим «веселым» родственничкам и принялась за дело. Определив отца на лечение, она наняла сиделку матери, так как сама не успевала за ней ухаживать. Потом сходила в суд и, лишив прав родную мать племянников, усыновила мальчишек, став многодетной матерью. Веселая компания, которая получилась из ее собственной дочки и двух сорванцов, ставших теперь ее официальными сыновьями, скучать не давала, и Таня только и успевала, что наскоро перекусить чем придется, оторвавшись ненадолго от машинки, а потом мчаться бегом куда-то, спеша отвести дочь на танцы, мальчишек в секцию плаванья, а потом успеть сварить хоть какой-то суп, чтобы накормить вечером детей. Главным во всем этом «безобразии» было то, чтобы в этот самый суп лук не попал никоим образом. Такая жизнь ее не тяготила, а казалось только добавляла сил, питая энергией и заставляя двигаться.
И Лена, глядя на подругу, понимала, что рефлексия, которой страдала она сама, имея мужа, единственного сына и вполне еще здоровых и крепких родителей, не стоит и выеденного яйца. Пытаясь жаловаться Тане на какие-то мелочи жизни, она мгновенно умолкала, когда в кухню влетали сразу все трое детей и наперебой начинали требовать помощи с уроками. Татьяна, невозмутимо помешивая кофе в турке, спрашивала:
— В школе чем слушали?
И, если вопрос был вовсе не в этом, в два счета разбиралась с насущными проблемами, выпроваживала детвору, прислушивалась к звукам, идущим из комнаты матери, а потом усаживалась напротив подруги и, сделав глоток крепкого, черного как деготь, кофе, говорила:
— Три секунды тишины. Так, о чем ты говорила?
И у Лены пропадали все слова, а собственные проблемы казались такими глупыми и ничего не стоящими, что и говорить-то о них было стыдно.
Может быть из-за этого она и промолчала, когда давно назревающий кризис в семейной жизни вдруг расколол ее реальность на «до» и «после», не оставив ни малейшей надежды на примирение сторон и суля долгий, выматывающий душу разрыв по-живому. Ведь, мужа Лена очень любила, стремясь быть для него хорошей и «правильной» женой… И мучительно гадая, почему не сложилось, искала ответ, все больше уходя в себя и забывая о том, что рядом маленький сын, который все видит и многое понимает.
С мужем своим Леночка познакомилась в университете. Два молодых, перспективных студента, они быстро нашли общий язык. А, когда выяснилось, что и родители знакомы между собой, а Леночкин любимый дед был когда-то коллегой деда Никиты, то и вовсе связи установились так, что стало понятно – семье быть. Все шло так гладко и так спокойно, что Лена была абсолютно уверена – вот тот человек, с которым она готова прожить всю свою жизнь, деля радости и печали. И каково же было ее изумление, когда муж, молчавший обычно в ответ на любой вопрос об их отношениях, пришел как-то под утро, сильно нетрезвый, и выдал все, что думал, повергнув Лену в состояние такого шока, что она даже не нашлась, что ответить ему.
— Ты пресная, как овсянка без соли! С тобой душно, Лена! Ты слишком правильная, понимаешь? Всегда и во всем! Все эти твои блокнотики, ежедневнички, расписанные по минутам календари! Все спланировано, все заранее известно! Это невыносимо! Спросишь, что плохого в том, чтобы жить по правилам? Да все! Я не хочу так больше! Я хочу увидеть, наконец, перед собой женщину, а не калькулятор, понимаешь? Чтобы огонь, чтобы страсть, чтобы красные трусы на люстре и фейерверк с битьем тарелок на кухне! А ты мне всего этого дать не можешь! Просто потому, что ты не женщина, понимаешь?
Лена, совершенно ошеломленная этими заявлениями, сжалась тогда на стуле, неловко подтянув колени к подбородку и тихо скулила, даже не осознавая, что делает это вслух. Ей было настолько больно, что не пришло даже в голову, что нужно защищаться, что-то говорить, устроить скандал в конце концов. Ее мир, в котором всегда и все было правильно, тщательно выверено, построено крепко и на века, рушился сейчас, погребая под собой все, что она с таким трудом возводила, мирясь с эмоциональностью мужа, который мог отреагировать на любой пустяк, вроде ямы на дороге, но при этом молчал как рыба, когда дело касалось их отношений. Это потом она поймет, что молчание это было своего рода залогом быстро идущей в гору карьеры. Ведь обе семьи сделали все, чтобы их «дети» состоялись и были успешны. И немалую роль в этом сыграли Ленины родители. А, когда их помощь стала больше не нужна, оказалось, что все то, чем дышала Лена, что считала незыблемым и правильным, никогда и никому не было нужно. Как и она сама…
Муж еще что-то кричал у нее над головой, но Лена уже его не слушала. Ей почему-то стало все равно, что он скажет или сделает. Ей было страшно. Если она все и всегда делала не так, что как теперь жить дальше? Где найти то, что поможет понять, куда двигаться?
Ее размышления прервал сын, который появился вдруг на пороге кухни, сонно потирая глаза.
— Мам…
Это коротенькое слово снесло лавиной всю ту хмарь, которая с головой укрыла Лену и она неловко сползла со злосчастного стула, чуть не ползком подобравшись к сыну и встала перед ним на колени:
— Ты почему не спишь?
— Вы кричали…
Лене хотелось сказать, что она не кричала и все, что слышал ее ребенок – это был монолог Никиты, но, спохватившись, не произнесла ни слова. Она, не оборачиваясь, кинула через плечо:
— Уходи!
И в ее голосе прозвучала вдруг Валентина Михайловна так грозно и четко, что Никита изумленно замолчал, глядя вслед своей жене, которая, подхватив на руки сына, ушла, захлопнув за собой дверь так, что узорчатое стекло, жалобно звякнуло и пошло трещинами.
В тот день Никита ушел, не взяв с собой ничего из вещей. Ему не хотелось даже полминуты находится в доме, который, как ему вдруг показалось, стал чужим и невыносимым.
Лена же, уложив спать сына, просидела до самого утра у его кровати, мерно покачиваясь, с совершенно сухими глазами. Она пыталась думать, но мысли скакали как испуганные зайцы в разные стороны и впервые не давали себя собрать в кучку. Все способности к анализу, которые так тщательно развивал в ней дед, канули сейчас в небытие и в голове билась только одна мысль:
— Я неправильная…
Совершенно автоматически она сварила дежурную кашу сыну, когда тот проснулся, и начала собирать его в садик, но маленький Сережа удивленно глянув на нее, сказал:
— Мамочка, сегодня же воскресенье!
Лена, ничего не понимая, долго смотрела на него, а потом кивнула и ровным, лишенным всяких эмоций, голосом сказала:
— Хорошо. Поиграй тогда сам. Ладно?
Этот ли голос или то, как мама тщательно выбрала из его тарелки весь вареный лук за обедом, но что-то напугало Сережу. И, когда Лена, накормив его, снова встала у окна, покачиваясь и что-то бормоча себе под нос, мальчик утащил у нее телефон и набрал номер Татьяны. Читать, он, конечно, еще не умел, но благодаря материнской педантичности, почти на каждом контакте близких людей у Лены стояла фотография и выкрашенную в немыслимый рыжий цвет Таню не узнать было просто невозможно. Это фото Лена сделала в тот день, когда подруга затащила ее после прогулки в первую попавшуюся парикмахерскую и заставила расстаться с копной тяжелых русых волос.
— А то вечно жалуешься, что тяжело и неудобно. Смотри, какая ты хорошенькая! На десять лет помолодела, а?!
Лена смотрела тогда на себя в зеркало и не узнавала. Эта молодая женщина с уставшими глазами и ультрамодной стрижкой, которая мигом превратила ее в красотку, — она? Разве возможно, чтобы вместе с внешностью менялась суть? Наверное, нет… Но, чувствовала она себя почему-то именно так. Словно кто-то отдернул кончик одеяла, которым она укрылась с головой от всего, что пугало и показал, что есть вокруг нечто другое. Вовсе не страшное, а напротив, интересное и сулящее что-то новое.
Конечно, на радикальные перемены она тогда так и не сподобилась, что что-то про себя поняла. И все же этого оказалось слишком мало, чтобы Никита не ушел, а ее жизнь не остановилась в тот же миг, потому, что путь перед собой ей видеть не давала та самая серая хмарь, которую она впервые увидела, когда муж накричал на нее, обвиняя в разрыве. И сейчас она мягко обволакивала ее, не давая дышать и забирая силы. Мир словно выцвел вокруг, контуры сместились, краски поблекли, а звуки стали такими тихими и вкрадчивыми, что Лена даже не услышала, как ее сын в спальне шепчет в трубку, захлебываясь от слез:
— Тетя Таня, она молчит и на меня не смотрит… Мне страшно!
Татьяна примчалась через час, бросив все и оставив детей на сиделку матери. Сережа, впервые ослушавшись наказа матери никому не открывать дверь, дотянулся до замка и распахнул ее. Твердые коленки тети Тани вдруг оказались прямо перед его носом, когда она присела на корточки и обняла его. И мальчик уткнулся в них, облегченно выдохнув и твердо зная, что теперь все будет хорошо.
А Таня, легонько отстранив его в сторону, закрыла за собой дверь, прошла на кухню и обняла Лену за плечи, прижав ее к себе так крепко, как только могла.
— Плохо тебе?
Едва заметный кивок был ответом и Таня обошла подругу, чтобы заглянуть ей в глаза. То, что она там увидела, заставило ее действовать быстро и не слушая возражений.
— Ушел? Скатертью дорога! Сам дурак! Такую женщину потерял! Но, если он думает, что легко отделался, то ошибается! А ну-ка, пошли!
Татьяна дернула подругу за руку так сильно, что Лена качнулась вслед за ней и пошла, с трудом переставляя ноги и похожая сейчас на ледокол на буксире, так тяжело ей было двигаться. Впрочем, оцепенение это прошло почти сразу, когда она увидела, как Таня выкидывает из шкафа и комодов вещи Никиты, сваливая их на кровать.
— Ты что делаешь?
— Новый год! Будем окресные елки украшать! – Татьяна распахнула балконную дверь, схватила в охапку первую партию вещей и выскочила туда, поманив подругу за собой. Сунув ей футболки и джинсы Никиты в руки, она распахнула створку застекленного балкона. – Давай!
— Что? – Лена не поняла, чего от нее хочет подруга и замерла, уткнувшись носом в вещи мужа, которые только вчера гладила и раскладывала по полкам.
Таня молча выхватила у нее первую футболку и, скомкав, запустила ею в двенадцатого этажа.
— Ты что творишь? – Лена, словно очнувшись, с каким-то непонятным интересом, выглянула следом.
— Что надо, то и творю! – Таня запустила следом пару джинсов и сделала шаг в сторону. – Теперь ты! Свободы ему захотелось? Так дай ее ему! Пусть свободно распоряжается своими вещами и своей жизнью. А ты будешь, наконец, свободно распоряжаться своей. Ленка! Прекращай быть правильной! Иногда надо быть просто женщиной. Так, чтобы вулкан страстей и никакой предсказуемости!
Лена, услышав это вдруг вздрогнула и подняла глаза на Татьяну.
— Откуда ты это знаешь?
— Что?
— Именно это мне сказал Никита…
Таня шагнула к подруге, глядя ей прямо в глаза, и сказала:
— Не знала. Но, догадывалась. Леночка, ты самый лучший человек, которого я знаю! Умная, красивая, прекрасная мать, но иногда ты правильная до тошноты. Я не умаляю заслуг твоих родителей и бабушки с дедом, которые тебя воспитывали, но иногда нужно идти против правил, понимаешь? Перестать быть хорошей девочкой и побыть немного плохой. Чтобы некоторым товарищам, которые решат, что тебя можно вот так обижать, жизнь медом не казалась. Конечно, натуру твою мы уже никуда не денем, но немного подкорректировать – можем!
Люди, идущие по улице, с изумлением взирали на планирующие откуда-то сверху мужские вещи. Они падали, кружась в воздухе и повисая на ветках деревьев, растущих у дома, а вслед им неслась песня Цоя про перемены. И почему-то многие, глядя на эту картину, начинали невольно подпевать, ускоряя шаг и улыбаясь непонятно чему.
А на следующий день, приехавший за вещами Никита, чертыхаясь искал дворника, который помог ему снять большую часть вещей, а потом долго потешался, восхищаясь женщиной, что это сделала.
Развод оформили быстро, благодаря адвокату, которую Татьяна прислала к Елене. Обширная, во всех смыслах, Регина Аркадьевна, в два счета разобралась со всеми имущественными претензиями Никиты и к обоюдному удовольствию уладила все формальности быстро и почти безболезненно.
— Разве я могла отказать Танечке? – прогудела она, принимая благодарность от Лены. – Человек, который способен двумя словами сделать из ничего чего, достоин того, чтобы ему помогали всегда, во всем и в любое время. Удачи вам, дорогая!
А спустя еще несколько лет в парке аттракционов Лена купит целую кипу билетиков, вручит их Татьяниной старшей дочке и, глядя вслед детворе, устало опустится на скамейку, машинально катая перед собой коляску.
— Полчаса свободного времени!
— Какое счастье! – Татьяна поставит лицо еще нежаркому летнему солнышку и прикроет глаза. – Как жизнь молодая? Почти месяц же не виделись!
— Хорошо! Только спать хочу так, что сил нет.
— Терпи, мать! Как ты хотела? А Славик что? Не помогает?
— Помогает, конечно. Если бы не он, я вообще свалилась бы! За Сережей он, за мной с маленькой тоже, да еще и к родителям успевает заехать.
— С его-то графиком? – Татьяна открыла глаза и удивленно глянула на подругу. – Таких мужиков не бывает!
— Бывает! И достаются они очень хорошим девочкам! – Лена показала подруге язык и потянулась за сумкой, чтобы сменить подгузник дочери.
— Ага! Только уму-разуму приходится этих хороших девочек учить плохим, а? – Татьяна тут же ответила подруге тем же и потянулась.
— За что они им очень благодарны! – пропела Лена, беря на руки дочку. – Эх, Танька, что бы я без тебя делала?
— А я? – Татьяна прищурилась, высматривая детвору, которая носилась между каруселями. – Так! Предлагаю по мороженому, пока нас не застукали. Не знаю, почему, но эти товарищи считают, что мы уже для подобного слишком взрослые.
— Давай! И на «Камикадзе» покатиться тоже хочу!
— Ого! Да ты сегодня в ударе!
И дети удивленно переглянутся, глядя, как две взрослые женщины, визжат от страха и восторга, взлетая все выше и выше над землей. Карусель, мигающая огоньками, будет совсем непохожа на качели, оставшиеся где-то там, в далеком детстве, но Лене почему-то покажется, что они с Танюшкой снова сидят рядом на широкой гладкой дощечке, которую когда-то так долго и любовно остругивал дед.
