— Сгорит сейчас твой пирог! — проворчал Валерий Иванович. Но проворчал так, по привычке, на самом деле любуясь тем, как жена открывает духовку и сильными, с ямочками на локтях полными руками достает противень с пышной, расточающей дивный яблочный аромат выпечкой.
Раскрасневшаяся от жара Галина Петровна смела кудряшки со лба, отирая выступивший пот, и тоже привычно огрызнулась:
—Вот, зануда! А ну, иди с кухни! Последнее дело, когда мужик нос в кастрюли сует!
Но Валерий Иванович никуда не ушел, а все сидел, продолжая любоваться супругой: забавные, все еще торчащие в стороны кудряшки, круглые щечки с милыми ямочками, появляющиеся при улыбке. Ему нравилась ее живость, ее интерес к жизни, который не угас с годами, а, скорее, стал еще ярче.
Вроде бы и ничего особенного, а хороша, хотя и пятьдесят девять недавно стукнуло. Да и сам он в свои шестьдесят восемь не утратил осанки: бегает по утрам, легко подтягивается на турнике и чувствует себя мужчиной во всех отношениях. Оттого и лет своих особо не считает.
Ждали к ужину родителей жениха дочери. Ну и молодых, конечно. Уже с раннего утра Галина Петровна хлопотала на кухне и зорким взглядом периодически окидывала комнаты, нет ли там какой соринки. А Валерий Иванович ради такого случая наконец-то починил дверную ручку и теперь сидел на кухне в надежде, что жена нальет ему рюмочку «для успокоения нервов».
Но не на ту напал. Ишь, как поглядывает – на козе не подъедешь.
Залюбовавшись женой, Валерий Иванович и сам не заметил, как волны памяти унесли его далеко-далеко — в те злосчастные годы, когда жизнь его разделилась на «до» и «после», а будущее казалось зыбким и оттого не менее страшным…
***
— Валерочка, милый, б-о-льно…— шептала Лера, сквозь сжатые синие губы. – Дай мне это, ну дай, пожалуйста. Чего тебе стоит?
— Погоди, милая, полчаса назад принимали, —просил он, отводя глаза, чтобы она не увидела плескавшееся в них отчаяние. Сначала была надежда, даже когда узнал о том, что у жены опухоль головного мозга. Отчаяние начало заполнять его потом, когда Лера стала терять человеческий облик.
— Не хочешь? – Шипела она – Зверь, гад… И изо всех сил кусала его запястья, щипала за все, до чего могла дотянуться. А потом стонала в бессилии, проклиная его и в то же время моля о помощи.
— Давай, милая, кусай, если тебе так легче. Вот молодец! Еще раз. Еще! – Приговаривал он, видя, как жена под действием лекарства сникает и забывается тяжким сном. А рядом безмятежно прыгала на одной ножке семилетняя Машка. И просила:
— Папа, пойдем, поиграем? Мама уже заснула и не кусается!
***
Если бы кто-нибудь сказал, что это случится с ним, он бы не поверил. Всегда считал себя везунчиком и тем человеком, который сам держит свою Судьбу за хвост. Первый неудачный брак закончился громким разводом, из которого Валерий вышел практически бомжом и без копейки денег. Но быстро стал на ноги, благо, частную собственность уже официально разрешили, а надзорные органы тогда так еще не лютовали. Он жил ни к чему не обязывающей жизнью холостяка, многое мог себе позволить, равно, как и женщин, которые осаждали его, как когда-то враг Брестскую крепость. И он знал, что умеет пленять, знал, что любая будет его навсегда — стоит лишь пальцем поманить.
А не манилось. Он уже решил, что век ему бобылем доживать, Пока не встретил Леру…
Он влюбился с первого взгляда в эту хрупкую, с глазищами в пол-лица и манерами тургеневской барышни женщину за сорок. Но было в Лере и что-то дерзкое, даже хулиганское – вот тебе и учительница музыки…
Ох и помучила она его, ох, и поводила на веревочке! А он, словно мальчишка, таскал ей охапками цветы, стоял под ее окнами и подкарауливал около подъезда. И, наконец, она поверила ему, поверила и себе, что еще может быть счастлива после распавшегося первого брака.
В знак своей любви они венчались. И произнесли все клятвы. И свято верили в то, что никогда их не нарушат.
Только с Лерой Валерий понял, что такое семья и что такое женщина, которая тебе больше, чем женщина: друг, спутник, интересный собеседник, любимая и желанная в любой час, в любой миг. И отчаянно захотел общего ребенка.
—Ну ты даешь! – Смеялась Лера. У тебя взрослый сын, а меня – дочь на выданье, а ты о детях? Мне сорок три уже, а тебе – сорок пять. Какие дети? Внуков будем нянчить…
И все–таки он уговорил ее. Долгожданная беременность, спокойные роды и – вот он, плод их любви – чудесная дочурка Маша. А что там судачили о них – мало интересовало. Поздний ребенок это такое счастье! Разве поймешь это, если стал отцом в двадцать…
Их никто не считал «возрастными» родителями. Оба стройные, сильные, спортивные. Вместе катались на велосипедах, вместе ходили в походы и строили планы на будущее.
А потом все разбилось, как стекло. Кто же знал, что эта проклятая опухоль уже много лет сидела в жене? И резко дала о себе знать, приговорив любимую.
—Мы ничего не можем сделать. – развел руками врач, сделавший Лере сложнейшую операцию. – Медицина еще не достигла таких высот. – Если она выживет, то не сможет… функционировать нормально. Постепенно она забудет всех. И даже вас. Валерий, каменея, слушал этот приговор, борясь с желанием схватить врача за отвороты халата и крикнуть:
—Слышишь, ты, эскулап хренов, давай, лечи! Чему тебя учили? Не может быть, чтобы Лерке ничем нельзя было помочь!
Но сдержался. И только молча слушал о том, что жену можно поместить в хоспис. А молодой еще, здоровый, ему жить надо, о дочери заботиться.
Какое там жить? Разве можно жить без Леры!
Он не поверил тогда врачу и решил, что сам вылечит жену. Вливал в нее отвары и огорчался, видя, как вода струйкой стекает из уголка безвольного рта. И радовался редким минутам ее просветления, когда она почти осмыслено интересовалась дочерью и прихорашивалась, стесняясь своего болезненного вида. Пусть так, но она жила!
Но вскоре все закончилось. Через полгода, как и предсказывал врач. Обняв ее, он выл, не давая его осмотреть врачу «скорой». Его оттаскивали силой, но и тогда он полз к ней. И только укол, ловко сделанный медсестрой, унес его в блаженный покой.
***
— Валер, раздвинь стол, пожалуйста, — попросила Галина Петровна.
— Что?
— Ты снова витаешь в облаках… – мягко укорила жена. Стол раздвинуть прошу!
— А? Сейчас…
Он раздвигал тяжелый стол для торжественного ужина, укреплял разболтавшиеся ножки, но память настойчиво рисовала картины из прошлого.
***
Тогда он не хотел жить. Казалось, Лера забрала его с собой, а то, что происходит в этом мире, ему не интересно, да и не нужно. Он не обращал внимания на дочь, забывал поесть и спал урывками. Дочь забрала на время бабушка, тянувшая это бремя из последних сил. В какой-то момент он решил, что дальше жить нет смысла. Написал прощальные письма и приготовил прочную веревку. Но испугался… Нет, не о Машке в тот момент подумал – о себе. До сих пор корит Валерий Иванович себя за тот эгоизм.
После была больница, отделение неврозов и уколы, от которых он беспробудно спал сутками. Когда немного пришел в себя, первую, кого увидел, — это Машку. Ежась от пронизывающего ветра, девочка стояла под окном и просто смотрела на окно его палаты. Бабушка, обняв, увела ее. А она шла и все оглядывалась.
«Дурак!». Идиот!», — ругал себя Валерий. – О себе думал, а о ребенке? Она же мать потеряла, а я…
Выйдя из больницы, он решил, что посвятит свою жизнь дочери. Кроме него и бабушки у нее никого нет. Сестра по матери далеко – за границей.
Постепенно жизнь немного наладилась. Валерий устроился преподавателем в колледж, поменял квартиру на другую и, неожиданно для себя, увлекся ЗОЖ. Бегал по утрам на школьный стадион, подтягивался, отжимался. Он понимал, что уже немолод. А дочь еще поднимать надо. Значит, нужны и силы.
Года через три он понял, что ему не хватает женщины. Нет, он по-прежнему любил Леру и, будь она жива, всегда бы был только с ней. Но природа брала свое. А Валерий, в свои пятьдесят пять, был еще сильным мужиком.
Ни на что серьезное он не рассчитывал – просто пользовался тем, что давали ему эти женщины, ничего не даря взамен и не обещая. Он знал, что всецело принадлежит дочери и Лере. Эх, Лера… Забывалось ее лицо, сколько ни вглядывайся в фотографию, ее голос… «А была ли ты в моей жизни?», — шептал он, целуя бережно сохраненную им ночную рубашку. И только слабый запах напоминал ему о любимой. А физиология, она и есть физиология.
***
— Валерик, может, галстук наденешь? – вывела его из воспоминаний Галина Петровна. — Так будет лучше, все-таки встреча не рядовая.
—Да… машинально сказал он.
— В горошек или в дракончики? – Язвительно спросила жена.
—Да… — снова машинально сказал он.
—Эх, Валерка,—что-то ты сегодня такой задумчивый, небось, в прошлое снова уплыл, — благодушно сказала она.
«Умная она у меня все-таки, — подумал Валерий Иванович. – Другая бы всю память исковеркала, все портреты затоптала. А она вместе со мной и на кладбище, и записочки подает, и Машку научила почитать маму…И себя мамой запретила называть – только Галей.
— Да знаю я, о чем ты думаешь, — продолжила жена. Ну, посиди, повспоминай. День сегодня особый. Хочешь, рюмочку налью?
Валерий Иванович сидел со стопочкой в руках и снова вспоминал. На этот раз, наверное, хорошее.
Вот Машка собирается на первое сентября, а он ей косички плетет. Или вот она, повзрослевшая, лупит сумкой соседского мальчишку, который посмел ее дразнить. А это они на море, он учит ее плавать.
Стоп! А что это за картинка? А, это он привел в дом Вику, которая, как он надеялся, станет для Машки мамой. Машка тогда еще тайком подлила ей в шампанское жидкого мыла и демонстративно обстреляла ее сына из водяного пистолета. А потом, когда они со скандалом ушли, долго обнимала отца и шептала: «Папочка, нам же никто не нужен, правда?».
Быть отцом-одиночкой нелегко. Попробуй ответить девочке на вопрос, откуда вылазят дети? И как объяснить, что такое исконно женское естество? Порой, он не знал, и не умел рассказать Машке о самых простых вещах, которые должна объяснять мать.
Разные женщины приходили в их дом, но Машка, которой в то время было уже десять, молча уходила в свою комнату. А Валерий в такие моменты чувствовал себя предателем, который хочет снять тяготы со своих плеч. Впрочем, чего греха таить, жизнь шла вперед, и не раз приходили мысли, что женщина рядом все-таки нужна. Только где ее, такую как Лера, найти? Нет такой больше на свете.
Он много работал, не обращая внимания на боли в сердце, и накануне Нового Года загремел в больницу в предынфарктном состоянии.
Когда потихонечку стал ходить по отделению, обратил внимание на немолодую медсестру. Явно уже за сорок, темные кудряшки волос, выбивающиеся из-под белой шапочки и шоколадные, глядящие на мир по-доброму глаза, в которых были и мудрое спокойствие, и… любовь. Она была невысокой, пухленькой, белокожей — очень уютная, но в то же время строгая, вольностей с больными не допускала. В отделении ее любили и называли «наша Галиночка Петровна». Считалось, что она лучше всех делает уколы.
Валерий радовался, когда была ее смена. Ему нравилось шутить с ней, нравилось, когда она ласково будила их и каждому совала термометр под мышку. Нравилась ее легкая походка и ощущение свежести, исходящее от нее.
31 декабря многие отпросились на ночь, и Валерий остался один в палате. Машка с бабушкой уехали в санаторий, поэтому домой ему ехать не хотелось. Какая разница?
Ему повезло – в ту новогоднюю ночь как раз дежурила Галина. Он поздравил ее с наступающим и осторожно сказал:
— Не повезло. Праздник-то семейный, а вам работать.
— А, — махнула она рукой, — нет у меня семьи. Погибли и муж, и сын в аварии. Давно уже…
Простите, — пробормотал он. –А у меня только дочь и мама… А знаете что, давайте по случаю Нового года сока выпьем!
— И пирогами закусим. Вон, напекла, — засмеялась она.
Они проговорили до утра и Валерий, сам того не ожидая, рассказал ей о себе все. Видно, накопилось. И наболело.
Она оказалась внимательным слушателем и впервые после ухода Леры, он почувствовал, что рядом с ним родная душа, хотя об этой женщине знал так мало. Но как же ему было хорошо рядом с ней!
—Знаете что, выходите за меня замуж! – сказал он то, что хотел сказать уже целый час. И нисколько не усомнился в сделанном предложении.
Ее лицо стало серьезным.
— Нет.— Сказала она. –Это невозможно.
— Понимаю, немолодой отец–одиночка, криво усмехнулся он.
— Не из-за этого, — она сделал движение рукой, словно отгоняя нелепость. – Вы — хороший мужчина. Очень! Просто вы меня не любите, понимаете? Вы жену свою любите, память о ней.
— А я и не предлагаю любовь – только свою руку. Надежную руку, кстати. – Ответил он. – Обещаю, вам будет хорошо со мной.
— А ваша дочь… — помолчав, сказала Галина, – готова она принять чужую женщину? Не обидится, не замкнется?
—Вы очень мудрая, — прошептал Валерий, нежно прикоснувшись к ее руке. – Я в вас совершенно не ошибся.
***
Свадьба была скромной. Притихшая Машка в нарядном платье, и с аккуратно заплетенными косичками, держала за руку «свою Галю» и порывалась рассказать о каком-то мальчике, который нес из школы ее сумку.
— Давай, ты вечером мне все расскажешь, — прошептала ей Галина.—А то перед этой важной дамой-регистратором неудобно. Что она о нас подумает?
—Ага, — закивала Машка. Ну, давайте, женитесь поскорее.
Позади было первое знакомство, Машкин традиционный уход в другую комнату и те важные слова, которые нашла и смогла сказать ей Галина. И Валерий понял, что Машка впервые не отвергает чужую женщину, не выставляет ультимативно портрет матери на видное место, и не сверлит рассерженным взглядом отца. И это была победа! Их общая победа.
— Ты так и не надел галстук, — изумилась Галина Петровна, застав мужа в том же положении, что и полчаса назад. – Гости же скоро придут!
— Я люблю тебя, родная, — сказал Валерий Иванович, нежно глядя на супругу.
— Ну вот, наконец-то дождалась, — засмеялась Галина Петровна. – А говорил, что только руку способен дать, а сердце – не обязательно.
— Обязательно! — прошептал он.—И ты знаешь, я смог.
Они стояли, обнявшись. А в домофон уже звонили, и Валерию Ивановичу спешно пришлось искать свой галстук. Впереди было знакомство с будущей родней, оживленный щебет дочери, долгие обсуждения столько важного вопроса, как свадьба. И жизнь продолжалась.
Елена Шумарова.