Кирилл вступил в прекрасный пубертатный возраст и счастью родителей не было предела. Они безумно радовались, когда их покладистый и тихий сын превратился в ершистый кактус, у которого под одним слоем колючек был дополнительный, под дополнительным — запасной. А под ними непробиваемая броня из подростковых комплексов, веры в то, что все вокруг сговорились против него, а также убеждение, что девиз «да по фиг!» в жизни прокатит.
Ко многим чудесами родители оказались не готовы, но были вынуждены мириться. И лишь одна ерунда сводила маму с ума — нет, он не ходил гулять по ночам (хоть здесь повезло) — он не убирался в своей комнате. Уже четыре месяца несчастные восемь квадратных метров квартиры не видели не то что влажной тряпки, но и сухого пылесоса.
Каждый раз, проходя мимо двери в его комнату, мама косилась — не вылезет ли из щели таракан. Из кухонных шкафчиков бесследно пропадали тарелки и даже кот, знал — Бермудский треугольник в комнате Кирилла. Но входить туда строго запрещалось, о чём гласила табличка с перечёркнутым черепом. Первое время мама пыталась воззвать к здравому смыслу (если он остался, конечно), предлагала свою помощью, но Кирилл огрызался и прятался в крепости.
Ни уговоры мамы, ни угрозы папы не помогли. Даже самая страшная подростковая кара — неделя без компьютера — не возымела действия.
Это подросток и этим всё сказано. А в нынешние времена, когда сила ремня отошла на десятый план, и в бой вступили личные границы и иже с ними, эффективных методов воздействия у родителей не осталось. Куда ни ткни — манипуляция, что не скажи — детская травма. А то, что мама уже принюхивается к сыну никого, увы, не заботит.
В гости приехали бабушка с дедушкой. Жили они как полагается в деревне, приезжали редко. Поэтому если уж гостить, то недели две сразу. Мама обрадовалась — свекровь отменно готовит, ей полегче будет, да и полуфабрикатов оставит в морозилке на месяц. А то ведь эти подростки, помимо всего прочего, едят как не в себя. Проблему с комнатой Кирилла решила, что называется, отпустить. Бессильны они здесь, вот такое родительское упущение, воспитательное фиаско.
В детстве Кирилл любил бывать в деревне, ходил с дедушкой на рыбалку и в лес. Уплетал бабушкины пирожки и варенье. Вот оно настоящее, не виртуальное детство, таким каким и должно быть! Мама попросила сына не устраивать сцен при стариках. Папа многозначительно показал кулак, который мог означать всë что угодно. Кирилл буркнул: «лады» и скрылся в Бермудском треугольнике, который, по убеждению мамы, скоро поглотит его самого.
Первые четыре дня прошли в мирной дружественной обстановке. Бабушка с дедушкой тактично молчали о подростковых выходках и бардаке в комнате. Кирилл-молодец снизил градус выплëскиваемой подростковой лавы. Родители улыбались.
Во вторник, когда родители были на работе, дед, прищурившись, сказал Кириллу:
— Киря, а спорим, ты не съешь тридцать бабушкиных вареников!
Пацан расхохотался:
— Да ладно, дед, ты чего? Бабушкиных я и пятьдесят съем.
— Ну то, что ты их обожаешь, я знаю. Но говорю тебе: тридцать не съешь.
— Ба, а тридцать это сколько?
Бабушка достала из морозилки свежую партию вареников и показала доску, на которую ровным рядком они были уложены.
— Это тридцать? Да фигня-вопрос, дед! С жареным луком, сметанкой… М-м-м, аж слюна потекла.
— А я говорю: не осилишь!
— Спорим? — воскликнул мальчик.
— Спорим! — подхватил дед. — А на что?
— Ну, давай на то, что тебе не жалко. Всё равно продуешь.
— Ох, какие мы самонадеянные, — хохотнул старик. — Давай так: я проиграю с меня тысяча, родителям не скажу. Ты проиграешь — убираешься в своей комнате.
— Чего?
— Ну денег-то у тебя нет, а если и есть, то на что-нибудь копишь. А мне пенсию каждый месяц приносят. Идёт?
— Ну не знаю…
— Сдулся, чтоли? Эх…
— Сам ты сдулся! Спорим! — он протянул деду ладонь. Дед скрепил рукопожатие.
— Спорим! Я, значит, говорю что ты не съешь тридцать вареников и наведёшь порядок в своей комнатушке. А ты утверждаешь, что съешь и получишь тысячу от моей пенсии. Так?
— Так!
— Бабуля, руби! — обратился дед к жене. — Жарь давай лучок и ставь кастрюлю. Ну заодно и тряпку пыль вытирать приготовь. Чую, кого-то сегодня уборка ждёт.
— Чей-то кошелёк сегодня тоньше станет, — хохотнул Кирилл. — Я в танчики порублюсь, крикните.
— Иди, иди, — проводила его бабушка с кухни.
Через полчаса Кирилл сидел за кухонным столом. Перед ним дымилась тарелка с варениками. Пузатенькие с блестящими от масла боками, сверху посыпаны золотистым жареным луком. У Кирилла даже в животе заурчало. Он плюхнулся на стул и схватил вилку. Напротив сидел дед, с улыбкой смотрел на внука и считал вареники, которые мальчик подцеплял и тут же отправлял в рот.
— Один. Не торопись, Киря.
— Тащи кошелёк, дед.
— Два… Три… Четыре… Пять…
Мальчик ел и радовался, что кучка становится меньше, а аппетит не пропадает. Он родину продаст за бабушкины вареники. Но когда дед сказал:
— Двадцать восемь!
…а на тарелке остался один вареник. Один. Двадцать девятый. Кирилл вскочил:
— Дед, так нечестно!
— Чегой-то? — ухмыльнулся старик. — Я говорил тебе: тридцать не съешь.
— Так их всего двадцать девять!
— Ну. Двадцать девять. Поэтому тридцать ты и не съешь.
— Так нечестно!
— Мы спорили, что ты съешь тридцать, ты не съел. А карточный долг священен. Тащи тряпки, Нюра.
— Я сейчас съем сырой. Про варëные речи тоже не было.
Мальчик распахнул дверцу морозильника, но там были только пельмени и котлеты.
— Кончились, сынок. Завтра ещё сделаю, — улыбалась бабушка.
— Вы… Вы… — обиделся Кирилл. — Давайте ваши тряпки и ко мне не заходить!
Четыре месяца родители безуспешно пытались заставить сына убраться. Четыре месяца у мамы прибавлялись седые волосы, а папа придумывал новые карательные меры. Четыре дня понадобилось деду, чтобы мальчик сам, почти добровольно, пошёл прибираться в Бермудском треугольнике.
Вернувшись домой, мама услышала гул пылесоса из комнаты сына и обнаружила на кухне стопку пропавших без вести тарелок и кружек. Такой счастливой она не была, кажется, с тех пор как Кирилл родился…
~~~~~~