— Ну ты и фантик, Егорушка! Выпороть бы тебя как сидорову козу, да некому и не ко времени уже! До таких годов дожил, а ума не нажил!
Баба Сима плюнула под ноги своему соседу и, припадая на больную ногу, отправилась восвояси. Свое дело она сделала, а дальше уж пусть совесть ему кажет как жить надо. Люди не смогли ума дать, так, может, судьба вмешается?
Ишь, что удумал?! Мать родную в казенный дом сдавать! Это где ж такое видано?! Да, лежачая теперь Клавдия, но он ей сын или дядька чужой? Просто зла не хватает! Была бы при силах – не думала бы даже минутки. Забрала бы подругу к себе. А так…
Танюшку жалко. Она девка добрая, конечно, но тоже ведь не лошадь, все на себе тянуть. И так осталась в поселке, не поехала учиться, когда мать заболела. Точнее, уехала сначала, но потом-то вернулась. Не смогла оставить мать и бабушку. Помогала, понимая, что ей, Симе, же не по силам за дочкой ходить. За собой бы управиться. После того как ногу сломала два года назад, совсем плохо стало. И до того еле ползала, а теперь и вовсе не хорошо.
Дочь младшая предлагала Симу к себе забрать, в город, но пришлось отказать. Куда?! Там квартирка маленькая, еле-еле всем места хватает. Зять, конечно, человек хороший, но не пробивной совершенно. Пашет-пашет, а толку – ноль. Двоих детей народили, а поднимать тяжко. И она, Сима, им теперь не помощница. Раньше хозяйство держала, помогала детям, а теперь что? Развалина… Танюшка злится, когда она так про себя, а чего серчать, коли это правда? Здоровья нет как не было, а сил уходят куда-то. С утра, вон, встать с кровати и то невмочь. Откроешь глаза, полежишь, подумаешь и собираешь себя, как уголек на совок. В кучку, в кучку! Встала! Пошла!
Хорошо еще, что Танюша, внучка, легконогая как козочка. Пока Сима раскачается, она уже все управит по дому, мать обиходит, и на работу убежит. Шустрая! Всегда такой была. С маленького.
Сима дочь свою старшую, мать Тани, поздно родила. Уж и не думала матерью стать. Не чаяла.
Первый муж ей пустоты так и не простил. Ушел. Сима горевала, да не сильно. Видела, что не любил ее особо. Она горела, а он…
Сима-то, по молодости шибко красивой была. Как зоренька ясная. Краше девки во всем районе не было. Парни бегали за ней, конечно. Со школы еще. Но, она себя строго держала. Любви ждала. Думала, что вот-вот появится тот самый, к которому сердце потянется. А его все не было. Время шло, Сима уж и по сторонам поглядывать перестала. Голову все ниже склоняла под упреками матери.
— Чего перебираешь? Останешься в девках!
А как скажешь, что на немилого и смотреть не хочется…
А тут пришел из армии парень в соседнем селе. Сима его и не знала вовсе. Он с родителями где-то в другом месте жил. А из армии вернулся не домой, а к бабке с дедом. Почему так случилось – никто до поры до времени не знал. И Симе, конечно, не докладывал.
А она пропала! Увидела раз Алексея своего и сон потеряла. Влюбилась…
Да и он долго тянуть не стал. Как углядел ее, так сватов и заслал. Мать Симина рада-радешенька была. Чего тут думать? Девке все сроки вышли, а она все сиднем сидит!
Свадьбу играли широкую, веселую. Сима не знала куда глаза прятать от счастья. И не заметила поначалу, как за столами шепоток прошел. Только когда свекровь подошла, да за руку взяла ее, Сима поняла, что что-то не так.
Женщину в темном платке Сима заметила сразу, как только во двор вышла. И, когда свекровь ее легонько подтолкнула вперед, показав на коляску рядом с этой женщиной, почувствовала, как сбилось дыхание, зашлось сердце. Что тут понимать было? И так все ясно.
Алексей, конечно, ей рассказал потом, что в армию уходил от невесты, да только не поверил по времени, что она сына от него родила. Да и родня вся твердила, что сроки не сходятся. Это уж после, мать Алексея все-таки сходила под напором соседок к несостоявшейся невестке. А там – Лешенька маленький в кроватке спит. Как есть. Вылитый! Только что уж поправить было? Другую засватали…
Девушка эта, что сына от Алексея родила, жить с ним наотрез отказалась. Не простила предательства. И о том, что мать ее на свадьбу к бывшему жениху уехала, забрав с собой ребенка – тоже не знала. Та ей сказала, что к сестре едет, внука показать.
— Зачем? – Сима, тронув ручку коляски, подняла глаза на уставшую женщину со скорбно поджатыми губами.
— Чтобы ты знала, за кого пошла.
Что могло дать ей это знание, Сима так и не поняла. Мужа она любила, а то что было до нее… Так где святых найти на земле этой? Не прав, конечно, кругом, но разве не человек он? На ошибку права не имеет?
С сыном общаться она мужу никогда не запрещала. Но тот желанием и не горел. Очень быстро поняла Сима, что ее Алексей любить умеет только себя. Остальные у него как рамка для картины – нужны для вида.
Упрекнуть его было не в чем. И хозяин хоть куда, и дом полная чаша. А счастья нет почему-то.
За те пятнадцать с лишком лет, что Сима с ним прожила, тепла от мужа она так и не увидела. Вроде есть он, а как не было. Пусто и гулко в доме.
Пока надеялась, что дети будут – уговаривала себя, что временно все. Не проснулось сердце у человека. Бывает.
А когда он ей, словно походя, сказал, что она не женщина вовсе, а так, колода бесполезная, раз родить не может, Сима поняла, что жизнь ее впустую дорогу торит. Хочешь ходи по ней, хочешь на месте стой – ничего не изменится.
Разошлись они быстро и так, что даже не все в поселке сразу поняли, что нет больше семьи Кругловых. Осталась только Сима.
Алексей уехал почти сразу, как только все бумаги оформили. Дом оставил Симе, повинившись все-таки напоследок.
— Не держи зла. Виноваты оба, но ответ мне держать надо было.
Простить Сима его не простила до конца, но чуть легче на сердце стало. Что поделаешь, если судьба у нее такая? Красоты Боженька отмерил вдосталь, в счастья… Не нашлось, видно, столько же.
Года два Сима жила одна. Работала, ходила по поселку с гордо поднятой головой и на сплетни старалась не обращать внимания. Не прежнее время! Подумаешь, муж бросил! Кто кого еще!
А только сердце щемило. Хотелось не в пустой дом прийти, а туда, где живой голос чей-то есть…
С Николаем она сошлась не сразу. Присматривалась долго. Чай, не молоденькие. Да и приезжий он. Кто его знает, что там за душой? Живет бобылем, никого не привечает и сам по гостям ходить не любит. Старый дедов дом подправил, и хозяйство завел. Помочь кому – не отказывает, а сам помощи у людей не просит.
А так, ничего. Спокойный. Вежливый. Ухаживать стал.
Сима уж и забыла, как оно бывает. Да, если уж честно сказать, толком и не знала никогда. Алексей ей всего раз букет ромашек приволок, а остальное считал лишним. Пока влюблена была как кошка, так и не задумывалась об этом, а потом уж не до сантиментов было.
А Николай обходительный был. Ничего особенного, но с пустыми руками никогда в дом не придет. А если уж пришел – так первым делом что-то подправит, в чем-то да пособит. Вот Сима и решила, что хуже, чем было уже точно не будет. Пусть что хотят говорят, а ей от одиночества уже выть хочется. А так… Хоть не одной старость коротать.
От нового брака она ничего не ждала. Но судьба вдруг потопталась на тропинке, выдала пару па и устроила такую пляску, что Симе оставалось только диву даваться да принимать все, что ей подарено было.
С первой дочкой о беременности Сима не догадывалась месяцев до пяти. Мало ли. У нее никогда ничего регулярным не было. Все сикось-накось. Да и ходила легко. Ни токсикоза тебе, ни каких других прелестей.
Именно Клавдия тогда заметила, что с соседкой что-то не так.
— Да ты никак тяжелая, Сима! – ахнула как-то Клава, видя, как Сима пошатнулась, прикрыв глаза от солнца.
— Скажешь тоже! Откуда?! Пустая ведь я…
— Бабка моя говорила, что не всегда на женщине вина-то. Да и врачи тоже так считают. Бывает, что и оба виноваты. Или мужик ледащий попадется. Может это с Алексеем тебе не надо было детей рожать? Кто знает, Сима? Ты бы съездила в город да проверилась. Как знать, может и выйдет тебе радость-то?
Из города Сима вернулась совсем другой. Шла по поселку домой и люди вслед оборачивались. Светится ведь! Как солнышко сияет и улыбается так, что сразу ясно – все хорошо, а будет еще лучше!
Одна дочь, следом вторая, и Сима перестала сутулиться и прятать глаза. Нечего ей теперь стыдится. Матерью стала.
Девочек своих Сима любила так, что все только диву давались. Будни, а они в нарядных платьях да с бантами. Чистенькие всегда, опрятные. Хотя, как и другие ребятишки – и на дерево, и в лужу, и на речку купаться летом. И никогда Сима не поругает, не отшлепает. Воды в тазик наберет, мыло выдаст и учит как носочки стирать. А если порвут что – иголочку даст. Зашивайте. Что не умеете, то научу.
Николая не стало, когда младшая дочь замуж вышла. Поехал проведать ее в город, да домой и не вернулся. Разбился в аварии на обратном пути.
Сима почернела тогда вся. Не было бы детей – за мужем бы и махнула. А так – ничего. Скрепилась. А через год старшая дочка Танюшку родила и к Симе жизнь вернулась. Зацвело снова все вокруг, зазеленело.
Внуками и жила. От младшей дочери далеко, в городе. Только на каникулы да по праздникам наведываются. А Танюшка вот она. Рядом.
Поднялась девчонка – ни дать ни взять – баба Сима. Та же красота, та же стать, только характером потверже будет. Упрямая. Если чего удумает – пиши пропало. Как решила – так и сделает.
Пока дело учебы касалось, Сима радовалась. А как внучка в возраст вошла – тут уж плакать пришлось.
И все потому, что влюбилась Танюшка без оглядки. Да не в кого-нибудь, а в соседа. Егора. Тот на пять лет старше, взрослый уже парень, а Тане всего-ничего – только-только шестнадцать сравнялось. Что бы понимала еще?! Ан нет – заладила, что любит и хоть кол на голове теши.
Егор на Таню внимания никакого не обращал. Кто такая? Соседка. Девчонка совсем еще. А он уже взрослый и любовь у него своя имеется.
Люся, на которую он глаз-то положил, – девка очень видная была. Не так чтобы красавица, но и подать себя может, и одевается лучше всех девчат в поселке. А все отец! Балует дочку. Единственная радость, так как не побаловать?
Да только Люсе это на пользу не пошло. Очень уж гонористая была. Если не у ее ног все, то и день не задался.
Егора к себе близко не подпускала поначалу, присматривалась.
А потом случилась там какая-то странная история.
Был у Люси кавалер из соседнего поселка. Такой же баловень у родителей, как и она сама. Ухлестывал за Люсей от нечего делать, а та, вроде как, и рада была. На танцы там или еще куда сходить – никогда не отказывалась. А тут поехали они на мотоцикле в соседний поселок, да и пропали по дороге. Что уж у них там случилось – никто не знал, а только пришла Люся домой лишь под утро. Избитая вся и в разорванном сарафанчике.
Знать об этом никто не знал, кроме Симы. Ей не спалось в ту ночь, и она в огород еще до света собралась, пока не жарко. Вот и увидела, как Люся по окраине пробирается.
Та на Симу даже не глянула. Мимо прошла прямо по грядкам, будто Серафимы там и не было.
А неделю спустя поселок загомонил. Свадьбу играть надумали родители Люси. Да не абы как, а поскорее.
Егор, конечно, на седьмом небе от счастья был, а вот Клавдия не обрадовалась.
— Симочка, неспроста это. А как мне сыну сказать? Слушать ничего не захочет. Я-то что? Это их дело. Если там что и было у Люси, так не от хорошего она к другому парню прислонилась. И не мне ее судить. Но, за Егора обидно. Он-то ее любит. Ночей не спит. Извелся весь.
Сима слушала, кивала, но молчала. О том, что она Люсю видела, никто так и не узнал. Да и не до сплетен ей было. Дома такая драма разыгралась, что впору было не соседку утешать, а самой сочувствия просить.
Танюшка как с ума сошла. То ревела целыми днями, сидя на одном месте и глядя в окошко на соседний двор, где теперь суетились соседи, готовясь к свадьбе сына. То лежала, отвернувшись к стене и тихо выла без слез, словно по покойнику.
Сима уж как ее только не уговаривала. И сулила, все, что захочет, только чтобы уехала Таня в город к тетке. Одна надежда-то и была, что останется там, выучится да замуж выйдет, чтобы никогда уж сюда не возвращаться и не видеть своего любимого, который знать ее не желает. Понимала Сима, что даже если расскажет сейчас обо всем, что видела — толку-то не будет. Любовь у Егора…
Да только Таня слушать бабушку, да и мать, не желала. Отца Тани в живых уж не было, а больше никто над нею власти никогда не имел.
Чего ждала? Чего хотела? То ли думала, что все еще измениться может, то ли еще что. Про то никто не знал.
А только дождалась Таня до самого дня свадьбы, куда пришла вместе с Симой и матерью, удивив их впервые за долгое время сухими глазами. Постояла в стороне, не садясь за стол и не отвечая на вопросы подружек. А потом развернулась и ушла домой.
Мать отсутствие Тани заметила почти сразу и побежала следом. Испугалась очень. Мало ли, что девочке в голову взбредет.
Да только Танюшка и тут ее удивила. Собрала чемодан и обняв напоследок мать и бабу Симу, укатила в город. Те, конечно, отревели, но перекрестили вслед и решили ждать.
Время-то оно такое. Все лечит.
Может, время что и полечило бы, да только не дано было его Танюшке в полной мере. Не успела она освоиться на новом месте, как грянула беда – мать попала в больницу. И своими ногами уже из нее не вышла.
И снова собрала Таня чемодан. Куда деваться-то? Дома Сима одна, а с ее-то здоровьем, где уж с лежачей больной справиться?
Единственное, чего боялась Таня, так это того, что Егор с женой по соседству жить будут. Да только тут уж судьба над ней сжалилась. Не было их в поселке. Уехали куда-то сразу после свадьбы.
Танюшка разобрала свой чемодан, убрала его подальше, навела порядок в доме, устроила мать поудобнее и решила идти работать на ферму. А куда еще? Профессии-то в руках нет, а кому она нужна без диплома, да еще в поселке? Тут и так работы небогато, а после школы так и вовсе только на ферму и дорога.
Впрочем, Таня белоручкой никогда не была. Работы не боялась, а животных всегда любила. Понимая, что на одну зарплату не прожить, завела небольшое хозяйство. Куда деваться?
Так и жили. Танюшка и Клавдии помогала как могла. Та, как мужа схоронила — чуть умом не тронулась. Сын далеко, весточку если и пришлет, то редко. Ничего особо про себя и семью не рассказывает. Только переводы шлет, да спрашивает, как дела у матери. А что там у него, как, Клавдия уж извелась вся. Знает только, что Люся одного за другим двух детей родила. Мальчика и девочку. Только Клавдия внуков так ни разу и не видела. То ли Люся отказывалась возвращаться в родной поселок, то ли у Егора дела шли неважно. Работал он дальнобойщиком. Из рейсов не вылезал, стараясь хоть как-то заработать. И Клавдия нет-нет, а читала между строк в письмах сына, как тому тяжело. Егор никогда не жаловался напрямую, но мать есть мать – поймет и без слов, когда ребенку трудно.
То ли тревога за сына так Клавдию подкосила, то ли еще что, а только слегла она. Танюшка подсуетилась и устроила ее в областную больницу. Ездила, навещала, а потом тихо плакала по дороге домой. Врачи хороших прогнозов не давали.
Егору Сима написала сразу, как только Клавдию забрали. Но, то ли письмо затерялось, то ли еще что, а он не приехал. И не просто не приехал, а даже слуху о себе не подал. Сима написала еще одно письмо, а потом сказала Тане:
— Отказался, видать, он от матери. Ночная кукушка, она завсегда пободрее кукует… Эх, фантик! А я-то его за человека считала!
— Бабушка! Погоди пока! Ты сама меня учила, что нельзя человека дегтем мазать, пока совсем не уверишься, что виноват он. Да и потом не стоит. Своя душа почище будет. Пусть сам над собой кумекает. А теперь что?
— Не знаю, миленькая. Ничего уже не знаю я. Никогда бы не подумала, что он вот так с матерью может поступить. Ведь ласковый всегда был. А уж Клаву любил так, что и сказать нельзя… Куда что девается?
— А почему ты его «фантиком» зовешь?
— Да то история давняя. Кстати, вот еще и поэтому не думала я, что Егор до такого безобразия докатиться может.
— Расскажи!
-Да что тут рассказывать? Он тогда мальчонкой был совсем. Годов шесть-семь ему было. В то время все ребятишки фантики собирать любили. Целые коллекции складывали. А достать-то их было непросто. Времена сложные были, жили от получки до получки, да когда она еще бывала-то… Конфеты видели дети только по праздникам, да и то все больше какие попроще. А чтобы хорошие, шоколадные какие – так то пореже бывало. Баловали, конечно, детвору, старались. Но, если вопрос стоял – конфет купить или обувку новую справить – тут уж сама понимаешь. Так что фантики ценились чуть не на вес золота. Всякий, кто собирал их, хранил бережно, а если и менялся, то на что-то стоящее. Ну вот… А у Клавдии в то время куры были. Да не какие-нибудь, а породистые. Всего-то две штучки, но такие уж хорошие – не описать! Белоснежные, словно снежком их припорошило только что, а на головах корона из перьев. Красивые – сил нет! Клава в них души не чаяла. Где уж муж ее курочек этих раздобыл – не знаю, а только берегла их Клавдия как зеницу ока. Мечтала развести таких же. А тут беда случилась. У Егорова дружка лучшего, пес был. Охламон, каких свет не видывал. Породистый какой-то. Отец этого щенка из города сыну привез. Вроде как охотничий, а там кто его. Только по поселку его водить нельзя было. Кидался на любую живность как скаженный. Егор как-то паренька того в гости позвал, а тот с собакой своей пришел. И полетели по двору Клавдии белые перышки…
— Бабуль, неужели…
— Да, Танечка, задрал он обеих курочек. Как же Клава плакала! Сына ругать, конечно, не стала, но пару дней разговаривать ни с кем вообще не хотела. А Егор знаешь, что сделал?
— Что?
— Отдал все свои фантики другому своему другу. У того отец в город частенько мотался. Вот Егор и уговорила того пацана, чтобы тот его в город с собой за компанию взял, как отец снова туда соберется. Вытряс копилку, куда собирал денежку на новый велосипед и привез матери такую же курочку.
— Молодец!
— Да куда уж лучше… Клава счастлива была до беспамятства! И не потому, что мечта ее исполнилась, вон они, хохлатые, бегают по двору у нее, а потому, что сын человеком себя показал. А теперь что? Куда что девается в людях, Танечка? – Сима поохала, но возражения внучки слушать не стала.
Что это за сын такой, что мать болеет, а он носа не кажет? Разве дело это?
Но дар речи она потеряла через неделю после того как Клавдию привезли из больницы. Таня, договорившись с местным фельдшером, съездила в город и организовала перевозку.
А что делать было? Ждать больше нельзя, а определить Клавдию куда-то без согласия родственников, она тоже не могла.
Егор приехал неожиданно для всех. К тому времени Таня уже приспособилась управляться с двумя больными. Сначала с мамой разберется, а потом и к Клаве забежит. Много ли надо? Сил хватает пока. Бабушка, конечно, ругается, что Таня устает, но как бросить человека? Тем более не чужая ведь она. Мать Егора…
Таня домывала полы в доме Клавдии, когда дверь в сенях стукнула, и маленький мальчик пробежал по чистому, только что вымытому полу, оставляя грязные следы, встал напротив Тани, заглянул ей в глаза и спросил:
— Ты моя мама?
Вопрос этот был так просто в своей наивности и правоте, что Таня невольно растерялась, да так и застыла с тряпкой в руках.
— Соседка… — Егор придержал за плечо дочь и поздоровался с Таней. – Ты прости, что я так поздно явился. Виноват. Максим в больнице лежал, а я не мог уехать и оставить его одного. Да и Милочку девать некуда было.
— А как же Люся? – невольно вырвалось у Тани, и она тут же пожалела об этом.
Какое ей дело до семейной жизни Егора?
— Нет Люси больше. Бросила она нас. Уехала с новым мужем. Я теперь один.
— Как же один. А дети? – Таня вдруг отмерла, выдохнув. Она почему-то больше не стеснялась этого высокого крепкого мужчины, который держал за руку глазастую маленькую девчонку так похожую на него.
— И то верно. Что это я? Совсем что-то я себя растерял, Танюша. Спит? – кивнув на кровать, Егор присел на корточки и стащил с дочери сапожки.
— Спит. Намаялась. Ей отдыхать больше надо. Врачи сказали, что так лучше будет. А по мне – расходилась бы. Мама твоя всегда деятельной была. Секунды на месте не сидела. А тут лежи да лежи.
— Все бока уж отлежала! – подала голос Клавдия, и Таня заторопилась. Егор здесь, а ей домой пора.
Наскоро домыв пол, она поставила на стол кастрюльку со свежесваренной лапшой и молоко для детей, а потом убежала, забыв попрощаться с Егором. Сил на то, чтобы вести беседы у нее не осталось.
Таня думала, что за то время, пока она не видела Егора, сердце ее успокоилось, ан нет… И ей стало страшно. Ведь теперь он уже не тот молодой парень, который дергал ее за косу, протянув руку через низенький забор, разделявший их участки. Да и она уже не та молоденькая девчонка, что краснела, стоило ему только поздороваться с ней. Они слишком изменились. Стали старше. Умнее ли – это другой вопрос. Но, точно – другими.
А еще через день Клавдия сказала Симе, которая приковыляла ее навестить, что хочет попросить сына отвезти ее в дом престарелых.
Сима так возмутилась, что даже слушать дальше не стала. Откуда только силы взялись?! Вышла на крыльцо, подозвала к себе Егора, плюнула ему под ноги и ушла к себе. Ни видеть его, ни слышать не хотела! И Тане даже вопроса задать не дала.
— Нечего его выгораживать! Чай, не маленький! Это что ж за человек такой, что родную мать как… на помойку… — Сима, не выдержав, все-таки разревелась.
А Таня, как была, в стареньком халатике, в котором обычно управлялась по дому, выскочила в сени, сунула ноги в галоши и понеслась на соседский двор.
— Егор! Егор! Ты где? – она распахнула дверь и встала на пороге. Растрепанная, гневная и прекрасная, как сама весна. – Ты что это удумал, а? Не отдам я тебе тетю Клаву! Даже не думай! Поезжай, откуда приехал! Сами справимся! Мне что за одной ухаживать, что за двумя – все одно! Еще одну кровать к маме в комнату поставим и весь сказ! Эх, ты! А я-то тебя…
Таня вдруг осеклась, глядя, как смеется, вытирая слезы Клавдия, и улыбается Егор.
— Развоевалась! Остынь, Танюшка! – Клава вытерла слезы. – Никуда он меня сдавать не собирался! Это я хотела. Вот Симе и сказала, что не хочу сыну в тягость быть. А она не дослушала и осерчала!
— Я тут остаюсь, Тань. Куда я от матери?
— Да? – Таня вдруг растерялась, закрутила головой по сторонам, и запнувшись взглядом о собранную сумку, нахмурилась. – А это что? Куда собрался-то тогда?
— Так домой надо съездить все-таки. С работой все уладить, расчет получить. Вещи забрать. Не знаю, сколько по времени это займет, да и ребята со мной. Я уже с фельдшером нашим договорился – он за мамой присмотрит пока.
И тут Таня показала себя во всей красе.
Она подошла к Егору, встала напротив, заглянула в глаза, и отрезала:
— Нечего детей таскать туда-сюда! Пусть остаются. Я присмотрю. И ждать тебя буду. Понял меня?
— Понял… — Егор разглядывал ее так, словно увидел впервые в своей жизни. – Как же я тебя просмотрел-то, а? Как не заметил?
— Очки себе справь там, в городе. А то мало ли. Еще чего не разглядишь… — Таня подхватила на руки девочку, которая обняла ее за ноги. – Пойдем к бабе Симе? Она тесто на пирожки поставила. Любите пирожки? Вот и хорошо!
А спустя несколько лет Егор выведет на крыльцо сначала Клавдию, а потом и свою тещу.
— Ну-с, мамоньки! Давайте, потихонечку. Вон, какие кресла я вам из города привез!
Хочешь – сиди, а хочешь – лежи. И все на свежем воздухе! Красота же?
Осторожно, приноравливаясь под неспешный шаг Клавы, Егор поможет матери усесться в шезлонг, а потом прислушается.
— Проснулись младшие! А Танюшки еще нет. Пойду, гляну, чего голосят.
— А скоро Танечка приедет?
— У нее сегодня последний экзамен. Сказала, что пойдет в первой «пятерке», чтобы побыстрее. Значит, скоро уже дома будет.
Машина затормозит у калитки, и детвора, которая, сидя на раскидистой вишне, будет выполнять поручение бабы Симы, наполняя ведерки отборной ягодой для будущего варенья, скатится с дерева, вопя:
— Мама! Мама приехала!
И Таня, совершенно непохожая теперь на ту робкую девочку, что стояла когда-то перед Егором, раскроет объятия, ловя свое вихрастое счастье, и подмигнет мужу:
— Пять!
— Да кто бы сомневался! – Егор кивнет и пойдет в дом.
Близнецы – ребята, конечно, сознательные, все в мать, да только долго ждать все равно не любят. Этим уж они в него, в Егора.
Те еще фантики!
***
Автор: Lara’s Stories