Даже в день рождения дочь не нарушила заведенного порядка и повезла его на прогулку. Каждый день в любую погоду, как другие женщины гуляют с детскими колясками, начитавшись умных пособий для молодых мам, так и она тащит его на неизбежную прогулку, заявляя, что так велел врач. Он эти прогулки не любит, но не потому, что не хочет гулять, а из-за неизменных жалобных взглядов прохожих. Но с Юлькой не спорит – знает, что бесполезно.
И вот в тот день, когда ему исполнилось шестьдесят четыре года, они совершали свой обыкновенный круг, когда мимо них прошел его сын Мишка. Не тот, каким он остался на фотографиях – молодой парнишка семнадцати лет от роду, а взрослый мужчина, сверстник Юли, каким и должен быть.
Жена Тоня долго не могла родить – все лечилась, плакала, потом опять лечилась… И только в тридцать пять подарила ему ребенка, да не одного, а сразу двух – сына и дочку, полный набор. Говорят, что сыновья мамины, а дочки папины, но у них все было наоборот – Тоня все с Юлькой возилась, а он в сыне души не чаял, все свободное время с ним проводил.
— Стой!
От его крика дочь испугалась, резко затормозила, так что он чуть не выпал из коляски.
— Там Миша, – простонал он, указывая трясущейся рукой на мужчину, садящегося в автомобиль. – Останови его, это же Миша.
Конечно, он понимал абсурдность своего заявления, но… Во-первых, он же не видел тела Миши, хоронили его в закрытом гробу. А, во-вторых, это точно был он – те же черты лица, те же движения, даже родинка на скуле…
Конечно же, дочь психанула и сказала, что он сходит с ума или это уже старческий склероз. И, конечно же, не позволила ему приблизиться к Мише – напротив, развернула коляску и увезла прочь. Но он успел запомнить номер машины, и вот теперь ждет, когда дочь уйдет на работу, чтобы позвонить в полицию – пусть разберутся, найдут его сына.
— Как ты думаешь, может мне попробовать печь торты? – спрашивает Юля. – Мне все про это говорят, а я не знаю… С другой стороны, ну что я потеряю – работа у меня скучная, денег особо не приносит.
— А где ты работаешь? – спрашивает он.
Нет, никакого склероза у него нет, просто дочь так часто меняет место работы, что запомнить невозможно. Мыкается то туда, то сюда. А ведь он ей говорил – нечего так рано замуж выходить, учиться надо! А она выскочила, не послушала его. А через два года вернулась с дитём и полупустым чемоданом. Эх, вот если бы Тоня была жива, она бы вразумила дочь, а его она совсем не слушает.
— Я же говорила тебе, – обижается Юля. – Днем собираю игрушки, а вечером разношу газеты.
— Ну да, ну да…
Дочь уходит, и он звонит участковому – тот хороший парень, они уже общались . Капитан Зырянов выслушивает его внимательно и обещает разобраться: записывает номер машины, уточняет марку и цвет, день и место встречи, точное время. Знает свое дело, в общем. Несколько дней он ждет звонка – караулит у телефона, чтобы дочь ни о чем не догадалась, но даже внучка, молчаливая Ева, замечает его дежурство и задаёт неудобные вопросы. Еве скоро десять лет, и он прекрасно помнит, что Юля в ее возрасте уже пироги пекла и по дому вовсю Тоне помогала, а эта только сидит в наушниках за своим компьютером и есть чипсы.
— Я сегодня буду позже, хочу заехать в питомник, – сообщает Юля.
— Что? – не понимает он.
— Папа, ну я же тебе говорила – щенка хочу купить, Еве на день рождения. Будет гулять, хоть немного оторвется от своего компьютера.
— Какого щенка?
— Лабрадора, папа! Ты меня совсем не слушаешь, да?
— Почему же слушаю, – он нервно поглядывает на телефон. – Тебе не пора выгуливать собак, кстати?
Юля вздыхает.
— Папа, я больше там не работаю – платят мало, а чужая собака это все же не своя, не особо приятно убирать за ней. Я же, говорила, что днем…
Тут звонок прерывает ее, и Юля хватает трубку своими цепкими пальцами. Слушает, отвечает то «да», то «нет», хмурится. Когда кладет трубку, говорит:
— Ты опять?
— Что? – не понимает он.
— Папа, Миша погиб! И ты прекрасно это знаешь. Мы же уже проходили подобное – сначала был тот, в телевизоре, потом на фотографии у тети Марины и вот теперь…
— Юля, ты не понимаешь – это точно Миша!
От отчаянья он так стискивает колеса коляски пальцами, что хрустят суставы – неужели капитан Зырянов послушал ее и не будет проверять?
Дочь подходит, гладит его по щеке.
— Папа, ты не виноват, что вы попали в аварию. Это нелепая случайность, правда…
Как будто он говорил ей, что виноват…
Когда дочь уходит, и он все же набирает номер Зырянова. И тот – вот где отличный человек! – обещает довести дело до конца.
И опять ждет несколько дней, мимоходом слушает дочь: про щенка, про цены на рынке – так взлетели, теперь только курицу им и есть! Наблюдает, как Ева таскает в свою комнату чипсы, но не заговаривает с ней – эта девочка кажется ему чужой, непонятно в кого пошла, видимо, в своего отца. Пересматривает фотографии Миши в фотоальбомах – ну точно он, вот и родинка, и размах бровей, и разрез глаз… Где-то была еще фотография, где сын постарше, но где она? Можно бы спросить у Юльки, но толку – ей все равно, она никогда не вспоминает брата.
Наконец, не выдерживает и звонит Зырянову.
— Должен вас расстроить, Владимир Павлович, но это точно не он – я проверил. Я вашей дочери все отдал, разве она вам не передавала?
Вот предательница!
Он ждет дочь, а та сегодня задерживается и приходит с пакетом, сразу протискивается в ванную комнату. Когда, наконец, появляется, то идет к зеркалу и крутится перед ним.
— Пап, скажи, я толстая?
— Что?
— Ах, я ужасно поправилась – ну кому может понравиться такая корова? Купила новое платье, а теперь не знаю – то ли вернуть его? Ты что думаешь?
— Разве вам в супермаркете не выдают форму?
— Папа, я уже давно не работаю в супермаркете! И вообще, я не про то тебя спрашиваю – скажи, я хоть немного красивая?
Он шарит глазами по комнате – куда она могла спрятать документы? Наконец, не выдерживает и прямо спрашивает:
— Капитан Зырянов отдал тебе бумаги – где они?
Дочь вскидывает руки, кричит:
— Миша умер, папа, слышишь, умер? А я жива, я здесь, но ты никогда не видишь меня!
Руки безвольно падают на колени, пальцы дрожат. Как же она к нему несправедлива! Разве он не говорит с ней каждый день, не смотрит на нее? Он разворачивает кресло и едет к себе в комнату. Юля просто ревнует, все бабы такие, не хочет, чтобы брат нашелся…
В своей комнате он разрешает слезам смочить шершавые от щетины щеки. Все кончено, дочь даже капитану Зырянову мозги заморочила.
— Деда… А хочешь, я тебя к этому дяде отвезу?
От неожиданности он вздрагивает, поспешно трет лицо рукавом.
— Что?
Внучка стоит в дверях – на шее висят наушники, их длинный провод волочится до самого пола.
— Отвезу к тому дядьке. Участковый оставил маме бумаги, я видела адрес. Это недалеко.
Какая же она все-таки лапочка, его внучка! Он всегда так говорил, разве нет?
Приходится ждать, пока Юля уйдет на работу, пока тонкие птичьи ручки Евы протащат коляску через все пороги. По этому случаю он надел чистую синюю рубашку, правда, мятую – внучка пыталась ее погладить, но не справилась, только еще больше складок наделала. Выбритые щеки саднило – опять дочь куда-то спрятала одеколон, а мазаться новомодным бальзамом он не стал, не нравилась ему эта мода на бальзамы.
Листок с адресом он держит в руках, хотя Ева сказала, что «вбила адрес в гугл-карты, и маршрут уже построен». Вторая часть предложения ему понятна, а вот первая…
— Деда, смотри, вот этот дом! – радостно восклицает она.
Что делать дальше – непонятно. Ждать у подъезда? Позвонить в домофон? Нет, ждать глупо, но сможет ли Ева втащить его по этому ужасному крыльцу? Он редко чувствует такую ненависть к своей беспомощности, но сейчас яростное чувство давит на грудь и мешает дышать.
— Погоди, я мигом!
Ева проворно влетает на подъездные ступеньки и с чрезвычайно серьезным видом набирает нужный квартирный номер. Коляска стоит достаточно далеко, и он не может расслышать, что она там говорит, но точно что-то говорит, а с другой стороны ей отвечают. Как ему хочется сейчас встать, пройти ногами эти несчастные несколько метров и услышать голос – он же узнает голос собственного сына, ведь так?
Наконец, Ева кивает и слетает вниз, широко ему улыбаясь.
— Сейчас спустится.
— Кто?
— Этот человек. Послушай, я бы не особо надеялась – он говорит, что всю жизнь жил в этом доме, так что…
Странно – он никогда не замечал, что Ева точно так же морщит нос, как это делала его жена Тоня и как делал сын. Юля никогда так не морщит, так откуда девочка это взяла?
— Ничего, разберемся.
Внучка встает рядом, а еще через несколько минут подъездная дверь пиликает, и оттуда выходит он.
Сначала ему кажется, что это и правда сын Миша. Именно таким он мог быть, не будь той автокатастрофы – высокий, крепкий, с коротким ежиком волос и походкой кавалериста. Было что-то неуловимо знакомое в повороте головы, мимике и движениях рук, но… Когда мужчина приближается, становится ясно – это не его сын. Глаза светлые, а не карие, как были у Миши, и родинка (ну как он мог спутать!) не на правой, а на левой скуле. От стыда хочется вдавить свое тело в инвалидную коляску и навсегда исчезнуть.
— Здрасте, – говорит мужчина, вполне дружелюбно рассматривая странную парочку, и даже протягивает руку. – Я – Антон.
— Владимир Павлович, – чуть ли не шепчет он в ответ. – Простите меня, я… Обознался. Зря я вас потревожил, да и вообще всех…
Но мужчина мотает головой, не дает ему закончить фразу.
— Я уже говорил с Юлей, все в порядке. Бывает, что уж. Она показала мне фотографии – я и правда на него похож.
От этих слов у него на несколько секунд перехватывает дыхание. Юля говорила? Показывала фотографии?
— А ты, наверное, Ева, – обращается Антон к девочке. – Решила, значит, деду помочь? Молодец. Я, кстати, предлагал Юле прийти к вам, чтобы развеять это недоразумение, но она подумала, что будет только хуже.
— Вы знакомы с моей мамой?
Он удивляется тому, как изменилась интонация внучки – голос вдруг стал напряженным и опасливым. И чего это она?
— Теперь, получается, знаком.
Антон улыбается и как-то беспомощно разводит руками, отчего сразу становится понятно, что прозорливая внучка угадала раньше его, старика.
— Спасибо, что согласились встретиться, – начинает он, еще не решив, что будет говорить дальше.
Как угадать, нравится дочери этот, неплохой, вроде бы, мужчина, или нет? Вот она его обвинила в том, что он никогда не видит ее и не слушает… Может, она в чем-то и права. Он пытается вспомнить, что в последнее время говорила дочь, как себя вела. Хотела печь торты – нет, это не то. Размышляла, не подарить ли Еве щенка – опять мимо. А про щенка, кстати, он ничего не ответил, хотя было бы неплохо, наверное, у него самого был в детстве пес. Работа, цены на рынке, новое платье и «ах, я ужасно поправилась – ну кому может понравиться такая корова?»… Вот оно! Разве Юля когда-то покупает себе платья? Он ее, кроме как в джинсах, и не видел уже много лет.
— Вы знаете, Еве трудно затаскивать коляску – может, проводите нас? Это недалеко. К тому же надо бы объяснить Юле, куда мы пропали.
Тут он кривит душой – дочь вернется только через час, не раньше, но можно же напоить гостя чаем…
— С удовольствием! – радуется Антон и поворачивается к девочке. – Но только если юная дама будет не против.
Ева смотрит на него своим долгим серьезным взглядом, словно решает что-то, а потом вдруг улыбается и говорит:
— Я не против. Только давайте купим каких-нибудь пирожных, чтобы мама не злилась.
Тем вечером, наблюдая за тем, как его дочь с раскрасневшимися щеками и блестящими глазами рассказывает Антону о своих кондитерских планах, он вдруг понимает – его сын погиб, и никогда уже не вернется. И никто не сможет заменить его – ни безотказная Юлька, ни странная, но добрая Ева, ни даже этот Антон, который мгновенно попал кусочком пазла в их сиротскую семью. Но это не значит, что жизнь закончилась и что в ней никогда уже не будет ничего хорошего…
