— Если дочка будет — назовем ее Томочка, царица Тамара, — Василий, деревенский парень, понятия не имел, почему ему так нравилось это имя!
Он одной рукой обнимал свою Машу, а другой, держа сенную травинку, водил по ее лицу, словно пытаясь запомнить ее глаза и каждую чёрточку ее юного лица.
В щели между досок сарая пробивалось яркое солнце, и его насыщенные медовые августовские лучики были последними свидетелями их любви.
Назавтра Василий уходил на фронт.
До конца войны тогда оставалось всего девять месяцев.
Томочка родилась весной.
— у кого это такие папины глазки, — ворковала молодая мамочка, — скоро папочка к нам вернётся и увидит свою Томочку, свою красавицу, свою царицу Тамару, — приговаривала она, все поглядывая в окошечко, «вдруг сейчас он войдет?»
Ведь Победа, кончилась же война то!
Если бы она только знала, что ей придется пережить, чтобы увидеть своего Васечку.
Через несколько дней ей принесли повестку, что ее муж Василий Федоров, пропал без вести…….
Томочка росла яркой, шумной и очень-очень смекалистый девочкой.
— вся в отца, — гладя ее темные крутые кудри, говорила Мария, — вот вернётся папа, как же он удивится, какая ты уже большая, да какая красавица!
Она ждала его. Плакала, тихо звала его ночами, просыпалась, вздрогнув от малейшего стука, — Вася?
Но сердцем она всегда чувствовала — он жив. Жив он, ее Васечка, он скоро придет, обнимет ее и они опять будут вместе.
Томочка уже закончила сельскую восьмилетку и они решили, что она поедет в соседний город поступать в техникум. Это недалеко, на выходные она всегда будет приезжать домой, к маме.
Маша осталась совсем одна. Но вот бывают же такие удивительные женщины — нежные, хрупкие, но ничем не сломленные.
Ожидание любимого не сломало ее, не ожесточило ее сердце. Да, она уже не вздрагивала от каждого стука в дверь, ей уже реже снились его прикосновения, но она не забыла его.
Томочке в городе нравилось все! Учеба, новые друзья, жизнь в общежитии — это была новая, взрослая, будоражащая ее жизнь.
Кто же из нас не переживал это прекрасное чувство?!
Любимым ее развлечением стали танцы.
Тамара прекрасно двигалась. Яркая, гибкая, с темными кудрями она всегда была на виду.
Танцы были по пятницам и субботам, в клубе.
Там Томочка и увидела ее.
На секунду ей показалось, что она просто видит себя в зеркале.
Но нет, та, другая девушка, была тоже живая, а не зеркальное отражение.
Яркая, гибкая, с темными кудрями.
— Томочка, — услышала она, и оглянулась. Та девушка тоже откликнулась, и именно к ней и подошёл высокий, средних лет мужчина, кудрявый, темноволосый, — Томочка, дочка, что же ты без моего разрешения на танцы убежала, — он обнял ее, подталкивая к выходу, — ну ка пошли домой, рано тебе ещё на танцульки бегать.
Он оглянулся, скользнув взглядом, и в глазах его промелькнуло удивление.
— кто это? , — спросила ошарашенная Тома у ребят.
— да это Томка, с первого курса, слушай, странно, вы с ней очень похожи, и даже имя такое же!
— а кто ее увел, эту девушку?,
— да отец это ее, мать то давно умерла, отец ее и пасет, волнуется, молодая, красивая же, — ответил кто-то.
В выходные она не удержалась и рассказала матери про девушку, так похожую на нее, Томочку, да ещё и с таким же именем, и про ее отца.
— я поеду с тобой, — помолчав, побелевшими от волнения губами лишь и смогла произнести Мария.
****************
Это было обычное воскресное утро.
Василий одной рукой обнимал свою Машеньку, а другой рукой, держа сенную травинку, водил по ее лицу, словно вспоминая любимые черты.
Солнце пробивалось между досок их старого сарая наполняя медовым светом сеновал.
— я чувствовала, что ты жив, что ты где-то рядом, — шептала она
— прости меня, прости, я теперь почти все вспомнил. А ведь тогда, когда нас везли в госпиталь, поезд разбомбили, и я потерял память.
Приехал я потом в наш город, его то я почему-то вспомнил, и навстречу мне шла женщина, и ведь мне показалось……
Прости!
Я искал тебя, и мне тогда показалось, что это ты!
Я окликнул женщину, — Маша!, — и она обернулась, подошла и обняла меня. Я подумал, что это ты. Прости, прости, что я все забыл….. Я потерялся в этой жизни, прости меня.
Мне снилась ты, настоящая ты, словно в тумане, пелена была на глазах.
И, просыпаясь, я никак не мог понять, почему во сне ты настоящая, а в жизни — нет?
Никак не мог это понять!
Она долго молчала, словно прокручивая в памяти эти две линии жизни, вновь сошедшиеся в одну.
А потом провела лёгкой, нежной рукой по его седеющим темным кудрям,
— пошли лучше к дочкам, у нас теперь много времени, чтобы все вспомнить, — и она улыбнулась, поправив свои светлые, с почти невидимой сединой волосы.
