История из жизни Валентины Поручиковой: «История моя может и покажется кому-то выдумкой, но пусть считают как хотят, а я -то знаю как оно было. Я родилась в 1939 в Ленинграде, когда началась исторические события папа в первых же рядах ушел на фронт, моя мама жила с родителями отца в их квартире на Литейном проспекте. Но бабушка с мамой поссорились, мама не хотела там жить из-за бабушкиных обидных слов и моя мама собрала меня и мы уехали к ее родителям на Смоленщину.
Потом маме не раз говорили что она бежала от войны , от блокады. Нет, она не от войны бежала, а от обидных слов ее свекрови, так совпало, что она уехала в августе 1941 года, а уже в начале сентября Ленинград оказался в «кольце» блокады. Но и попали мы из огня да в полымя. В родное мамино село вошли фашисты, так что жить нам пришлось при оккупантах, многие дома позанимали, но наш дом не заняли. Больно уж бедная была обстановка, одна комната, низкие оконца,
да лавки, со столом вот и вся обстановка. Из богатств только три стула. Только периодически солдаты захаживали то по одному, то сразу по двое типа патрулем, все только с проверками. Дедушка наш хоть и был немолод, тоже воевал на фронте, остались только мы с бабушкой и мамой. Бабушка маму часто прятала, подальше от глаз немцев, а меня научила поднимать вверх ручки, когда кто-то входил в дом. Я не понимала что это и зачем, но делала как приучили, только потом я узнала, что это значило.
Жили мы бедно. Как-то мама ушла на работы, а бабушка что-то делала во дворе, а я маленькая, да обувки у меня не было, так сидела дома. А сидела я у окошка и кушать так хотелось, так хотелось… Сижу на лавочке у окошечка, плачу, что хочется кушать, а тут раз как упало что-то на пол. Я глянула по полу и вижу, что у печки лежит что-то серо-белое , я подошла взяла в руки и лизнула, оказалось, что это был кусочек сахару. Я его сразу в рот, ох как вкусно было. А потом я подумала что как я так бабушке и маме ни крошки не дала и стало мне очень стыдно. Ну я давай еще горше плакать и тут шебуршание где-то за печкой раздается и снова шлеп- на полу лежит кусочек сахару да крупный такой. А бабушка как раз в дом заходит и я радостная к ней подскакиваю со своим «богатством» и говорю, вот бабушка смотри-смотри, что я нашла. А бабуля удивленно у меня спрашивает «Где ты это взяла, Валя?» а я и говорю на полу нашла. А бабушка потом вечером с мамой поделилась, говорит вот чудеса-то, сахар то колотый, с кусочками сахарной пудры внутри, сто лет такого сахару не видела. А вот гляди ты… Откуда только взялся! Не иначе как соседушка-домовой подкинул из старых запасов.
Это первое такое чудо было, а второе такое- у бабушки висело фото их общее с дедушкой и как-то раз в дом заходит с очередной проверкой какой-то злой рыжий немчина. Дома были только бабушка и я. Снаружи еще оставался второй немец. Рыжий с автоматом зашел и что-то сказал, ни бабушка, ни тем более я не поняли, что он сказал. Мы не понимаем, а он злится, начал кричать, аж лицо перекосило, автоматом в бабушку тычет и что-то повторяет. Я испугалась и как зареву.
Стою плачу, слезы глаза застилают, тут вдруг смотрю у стены с окнами какой-то пушистый зверек типа большой крысы появился, но ни лап ни хвоста не видать, и этот зверек как подпрыгнет и как свалит на пол фотографию, которая высоко на стене висела в картонном плотном паспарту. Немец затих и на это фото на полу смотрит. Потом подошел и перевернул его, там бабуля с дедом на фото, как раз после их свадьбы фотографировались. Улыбаются. И немец повертел фото в руках, заулыбался и на лавку положил. А потом откуда-то из внутреннего кармана достал свое фото. На нем была девочка с красивыми волнистыми волосами и двое белоголовых мальчишек. Немец водил по фото своим пальцем и говорил мне что-то, я разобрала лишь слово фройлян. Немец показал на меня и потом на фото девочки, я поняла что мы показались ему похожими. Этот немец погладил меня по голове и достал из кармана конфету. Я бабушке потом про зверька рассказала, а она только руками всплеснула, точно, говорит, домовой соседушка «руку приложил»!
фото из открытых источников
Потом до самого окончания оккупации этот немец периодически приходил к нам: заходил, здоровался, насыпал мне в ладошку конфет, гладил по голове и уходил. Я тихонько радовалась его приходу, хотя бабушка моя каждый раз пугалась и относилась очень настороженно к этому немцу. Мало ли что у него на уме, фашист же. А мне не столько его конфеты были нужны, хотя они нас очень поддерживали, а то, что я уже почти не помнила отца и жадно ждала этой его скупой ласки- погладить по голове. А когда немец пришел в последний раз( наша армия наступала и немцы вынужденно отступали) он обнял меня и попрощался. Вот не поверите, но когда он обнял меня и я заплакала, то и он смахнул слезу и когда уходил положил на лавку какой-то узелок. Я подскочила к окну и увидела, что он уходя обернулся и помахал мне рукой и я помахала ему в ответ. А он развернулся и быстрым шагом ушел куда-то дальше по улице. Потом я подошла и посмотрела что там, в аккуратно связанном узелочке. Когда я распутала узелок, оказавшийся тканевой салфеткой, там лежали несколько конфет, шоколадка и сухое печенье. Не знаю почему, но я так плакала над этим узелком, я как будто попрощалась с родным мне человеком, а не с чужим захватчиком. Не знаю выжил ли в мясорубке войны тот рыжий немец, я даже не знаю его имени, зато хорошо помню его лицо. А вот мой отец с фронта так и не вернулся, в самом конце 1944 на папу пришла похоронка. На дедушку пришла похоронка в 1945-ом. Так наша семья осиротела, оставшись совсем без мужчин.
После войны мама попыталась было вернуться в Ленинград, но мы и при живом -то отце не были нужны моей бабушке со стороны отца, а когда его не стало- так тем более. Так жили одно время в общежитии с мамой, а потом ее завербовали восстанавливать территорию отвоеванную у финнов, так я и оказалась здесь, в Ленинградской области. То что я выжила в те суровые годы спасибо моим дорогим маме и бабушке, а еще соседушке домовому, дважды позаботившемуся о нас в годы войны и безымянному немцу, пожалевшему маленького голодного ребенка.
