— Миша! Телефон! Подойди, у меня руки заняты! — Елена Семёновна высунулась из кухни, где завершались последние приготовления к празднику, юбилею их с Витей свадьбы.
Уже двадцать пять лет вместе… Лена остановилась, задумчиво глядя в окно. Ведь как один день всё пролетает, не успеваешь заметить, а уже четверть века вместе… И сына вон какого вырастили, Мишеньку. Головастый, веселый парень, он сейчас учится в институте, идёт на красный диплом, но знаниями своими не кичится, друзей у него – полным полна записная книжка.
Женщина улыбнулась, глядя на затылок сына. Миша разговаривал с кем–то по телефону.
— Ну, кто там звонит опять? — Лену стало почему–то раздражать, что Михаил говорит тихо, почти шепчет, ничего не разобрать.
В гостиной тем временем, рассевшись на диване и в креслах, ждут начала праздника гости – Ленина сестра с мужем, несколько её же подруг, что гуляли на свадьбе, их мужья. Те, сбившись в тугой пучок, стояли на балконе, не спеша затягивались и выпускали вверх тонкие струйки сигаретного дыма. Кто–то курил с ментолом. Лене всегда нравился этот запах, был он у неё связан с одним легким увлечением, уже когда она была замужем, ничего серьезного, просто пару раз сходили в кафе, один раз в театр… Он был в Москве в командировке, приехал к Лене на работу за документами, она мужчине сразу понравилась. То, что она не свободна, его ни капли не смущало. Это было так захватывающе, щекотало нервы…
— Ну и что?! — пожимал он плечами. — Я же тебя не в ЗАГС зову! Давно ты культурно проводила время? Куда твой, как там его… Ах, да, Виктор, куда тебя водит? В магазин по субботам? А я зову тебя в Большой театр! В конце концов, я у вас проездом, можешь мне показать, чем так прекрасен ваш город, или нет?
Да, с Витей в этом плане было скучновато. Покупка продуктов по выходным, на буднях – вечерний разговор за ужином, потом Витя ложился на диван и смотрел какие–то передачи, Лена на кухне домывала посуду, Мишка в своей комнате занимался или играл в компьютерные игры, нацепив огромные наушники. Тоска!
А с тем командировочным было интересно, как–то помолодела тогда Леночка, даже муж заметил.
— Прямо расцвела на глазах, Ленусь! — прижался он к ней ночью. — Витамины какие секретные купила?
— Ну вроде того. Спи, Витька, завтра рано вставать!
— Ну Ленусь…
— Отстань. Устала я!
Она отвернулась. В памяти все еще всплывал и Большой театр, и сигарета с ментолом, выкуренная во время антракта, и прогулка до метро… Эх, если бы можно было прожить жизнь заново, то, возможно, стоило и «замутить», как выражается нынешняя молодёжь, с тем кавалером, может, и вышло бы что… Но уж нет дороги назад. Да и Бог с ним!..
Елена Семёновна поставила на стол свой фирменный салат, поправила салфетки, недовольно посмотрела на часы.
— Сейчас, дорогие мои! Сейчас начнём! Витя куда–то запропастился только! Еще минут десять…
— А куда ты его отправила–то, Лен? Не за спичками ли? — засмеялся муж Лениной сестры, Иван. — Отправили так одного…
Иван уже порядком опьянел, распив втихаря за здоровье супругов четвертинку, шатался и икал.
— Нет, так, по мелочи. Ничего, сейчас прибежит, и начнём! — быстро ответила Лена, зыркнула на свою сестру, Томку, чтобы та уняла мужа, и вышла в коридор. Там её ждал Миша.
— Ну, кто там звонил? Ты так тихо разговаривал, я уж подумала, что девушка… — подмигнула сыну женщина. «Нет, всё–таки славного парня я вырастила! Такой красавчик, невесту ему хорошую, и тогда внуки красивые получатся!» — подумала Елена Семеновна.
— Мам, это папа звонил. Он… Он…
— Что? Что опять стряслось?! Он должен был просто дойти до магазина за углом и забрать торт, который я заказала. Что случилось? — Лена на миг закрыла глаза, вздохнула. Она, как могла, прогоняла сегодня плохое настроение, ведь день свадьбы, хорошее же событие, радоваться надо! Но получалось не очень, честно говоря…
— Там у дяди Егора, ну из соседнего подъезда, жена скончалась… Сейчас из больницы ему звонили. Папа с ним пока побудет, ты же знаешь, у дяди Егора слабое сердце. А как их дочка приедет, так папка домой и придёт. Он сказал, на полчаса задержится, просил начинать без него… А торт я принесу. Хочешь?
Елена Семеновна, покачав головой, отвернулась. Опять… Опять у мужа какие–то срочные, совершенно лишние дела, которые идут вразрез с жизнью его собственной семьи!
Этот Егор — известный пьяница! Он сейчас уж, поди, лыка не вяжет, а Виктор тоже напьётся, ведь надо помянуть… Ну есть же другие люди кругом! Соседи есть, пусть они и сидят с этим алкашом, а у Виктора гости дома. Неудобно же! Боже, как неудобно!
Елена Семеновна, понимая, что все уже проголодались и, чтобы мужчины окончательно не напились, надо покормить гостей, натянула свою самую обворожительную улыбку, которой пользовалась только в особых случаях – при встрече иностранных делегаций, в кабинете начальства и у своего стоматолога, который делал ей баснословную скидку, и вот теперь в этой гостиной, где собрались свидетели её никчёмной, по большому счёту, семейной жизни.
— Друзья, прошу к столу! Мишенька, помоги всем рассесться. Витя придёт чуть позже, появились неотложные дела…
— Ну как обычно. Мир пропадёт без него! — Тамара ехидно улыбнулась, покачала головой и подвинула поближе к себе рыбную нарезку. — Что на этот раз? Пожар, наводнение, котёнок на дереве?
— Томка, угомонись! — дернул жену за рукав Иван, виновато улыбнулся. Не надо было наливать жене водки, ох, не надо…
— Нет, а что ты меня одёргиваешь? — сбросила его руку со своего плеча Тамара. — Он же всегда супермен, а Лена так… Подумаешь, стол такой хороший сделала, платье вон какое купила, хотела ему угодить, так нет! Самого жениха–то и нет! Лен, ну, говори, где он?
Елена Семёновна испуганно смотрела на сестру, потом перевела смущенный взгляд на сына.
— Да его по работе дёрнули, что–то там с электричеством, а у них эксперименты идут, институт же, сами понимаете, наука не спит никогда, и у неё нет выходных… — смело пояснил Миша.
Виктор работал электромонтёром в научно–исследовательском институте, сегодня бала не его смена, но вызвать, и правда, могли в любой момент.
— Он скоро приедет. А я тем временем предлагаю налить бокалы и выпить за мою прекрасную маму, за нашу семью, за юбилей! — Михаил плеснул себе и матери шампанского, мужчины за столом засуетились, стали ухаживать за дамами, чокались, кричали поздравления, а Елена Семёновна благодарно кивала, держа дрожащими руками свой бокал…
Муж пришёл домой часа в два ночи, когда Лена уже убрала всё со стола, помыла посуду и легла. Гости разошлись ближе к двенадцати, а Миша с матерью ещё посидели, разглядывая семейный фотоальбом, попили чай с тортом, а потом Миша ушёл к себе дописывать какой–то реферат, а Елена Семеновна осталась одна в гостиной, всё ещё пахнущей сигаретами с ментолом.
Лена поняла, что ненавидит мужа, когда он тихонько юркнул под одеяло и тут же захрапел.
Елена Семёновна привстала на локте, понюхала – не пьян ли супруг. Нет, трезвый, и на том спасибо.
Она толкнула его в бок. Витя прошептал что–то, застонал и снова уснул.
— Виктор! Я вообще–то жду объяснений! — стала тормошить мужа Елена. — Как всё это понимать?!
Виктор вздохнул, повернулся лицом к жене, пожал плечами.
— А что тут понимать? Иду я за твоим тортом, вижу, стоит посреди дороги Егор, растерянный, трясется весь. В руках сотовый держит. Я подошёл узнать, что случилось. Он и сказал, что Аня его… Ну… Ну… Умерла она.
— Боже! Витя, а чего вы все ждали? Что она встанет и пойдёт своими ногами домой?! Егор твой должен был уж год, как готовым быть! Рак не лечится, и у Анны Петровны была такая стадия… Ой, да ну что говорить? Вам лишь бы выпить повод был! А что у тебя сегодня семья родилась, ты ему не напомнил? Миша за тебя весь вечер отдувался, Томка меня взглядом прожигала. А правильно она всё же говорит, ты у нас человек с диагнозом.
Она зло посмотрела на мужа. Тот зажмурился, потёр пальцами веки. Жутко болела голова, прямо стреляло в ней что–то, он даже чувствовал, как кровь пульсирующими движениями проходит по сосудам, стучит в висках, потом с каким–то тянущим чувством попадает в затылок и спускается к шее…
— Что ты несешь, Лена?! Я не пил, Егор тоже. У него с сердцем плохо стало, я ждал врача, потом его до больницы провожал. Дочка приехала, я помогал спустить на носилках его. Лена, как же ты не понимаешь?!
— Ну да, кроме тебя никого же не нашлось! Нет у нас дворников, соседей, нет санитаров в конце концов! Нет, у мира есть только ты, Витя Копылов, спаситель и защитник. А я? Что насчёт меня, Виктор? Насчёт Миши? Мы в твоём плане спасения на каком месте?
— Когда ты будешь умирать, я тоже отнесу тебя на руках в карету скорой помощи. Всё, Лена, я устал. Давай отложим разговор до завтра.
Он отвернулся к стенке, опять захрапел, а Елена Семёновна, всхлипнув, ушла пить кофе. Она так старалась, специально купила себе красивое белье, ночную сорочку выбирала, думала оживить прежние пылкие чувства… Но нет, её отложили до завтра. Там и встретятся…
Лена устала от Витиных заскоков, устала прощать, входить в положение, оправдывать в своих глазах и глазах сестры его странные, как им всем казалось, поступки.
Виктор мог, придя с работы, вдруг, вопреки всем планам, сорваться к кому–то на дачу помогать с урожаем или посадкой картошки. Так было перед самым отъездом Копыловых на море. До поезда два дня, а Витя заявляет, что его коллеге надо починить в деревне электрику, мол, мать там живёт, свет вырубило, срочно надо ехать.
— Вить, а что, там людей в радиусе ста километров больше никого? Ты один можешь спасти старуху от неминуемой смерти? — ворчливо спросила Лена, крутясь перед зеркалом и поправляя поясок на новом летнем платье с рукавами – крылышками. — У нас билеты, ты забыл?
— Там сложно, старая проводка, местный электрик сделает опять тяп–ляп, а женщине мучаться. Да я быстро! Если что, поезжайте без меня, я следующим поездом к вам махну. Да я, Лен, к вам, если надо, пешком дойду!..
Елена Семёновна тогда сама вызывала им с Мишей такси до вокзала, нервничала, упаковывая чемоданы, ругала сына, что опять испачкал футболку, а все остальные уже убраны.
— Ой, мам, отстань! Не в этом счастье. Я так поеду! Папа говорит, что… — начал, было, Миша, но тут же схлопотал подзатыльник.
— Сейчас вот это ни к чему ты говоришь! — строго одёрнула его Лена. — Как видишь, отца тут нет, он опять где–то в другом месте, он бросил меня с этими тюками, и ты смеешь его цитировать?! А ну марш к такси. И чемодан захвати, раз умный такой!..
Виктор приехал к ним через три дня, загорелый, искусанный комарами. Лена только скептически оглядела его и велела идти спать на балкон в квартире, которую они снимали на время отдыха.
— Но там прохладно! Лен… Не вредничай, я ж соскучился… — улыбнулся Витя, но жена не нашла его тон уместным.
— Ничего, привык же в деревне, и тут сможешь на свежем воздухе пожить. Соскучился он! А я нет. Всё, тема закрыта.
Так и прожили отпуск — он на балконе, она в спальне, Миша в другой комнатёнке, поменьше…
А пальто… Лена до сих пор не могла простить мужа за то самое пальто с лисьим мехом по воротнику. Его покупали еще до свадьбы, когда Леночка была стройной, худенькой девушкой. Относила его Лена от силы три зимы, а потом, родив Мишку, раздалась. Бедра разошлись, да и полнота по рукам пошла, бюст стал больше. Пальто не застёгивалось, висело теперь в шкафу, в чехле, с привешенным рядом мешочком от моли. Долго висело. Лена всё думала его продать, сфотографировать и выставить в интернете, но руки не доходили. А выручить за него можно было нормальную сумму. Не шуба, конечно, но вещь качественная, тёплая, стильная, приглянулась бы кому–то обязательно. Продать его Лена так и не успела. Виктор отнёс на работу, отдал какой–то сотруднице «за просто так», объяснив это тем, что у неё квартира сгорела, носить нечего, родня вся бедная, пока, мол, на ноги встанет женщина, околеет же!
— Ну давай её к нам позовём жить, а? — развела руками Лена, стоя перед раскрытым шкафом и безуспешно пытаясь понять, как вообще можно распоряжаться вот так её вещами. — А что, накормим, уложим с нами на кровать, ей же нужнее!
— Лена, замолчи! — строго гаркнул Виктор. — Ты не понимаешь, о чём говоришь. Надо бы еще каких вещей женских собрать. У тебя ничего нет?
Лена даже закашлялась от такой наглости.
— Вещей? У меня? Ну дай посмотрю, а то, может, ты всё уже раздал?
Она стала выдвигать ящики, выкидывать оттуда футболки, носки, лифы и полотенца, потом, схватив охапкой висящие на вешалке в шкафу кофты и блузки, кинула их на пол.
— Вот, смотри, сколько для погорельцев насобирала. Чего ж не взял? Бери, сердобольный ты наш!
Ох, как тогда она ненавидела Витьку, этот его тоскливый взгляд, поникшие плечи, спину его ненавидела. Так и хотелось запустить в неё чем–нибудь!
А Тамара, выслушав всё это по телефону, только усмехалась.
— Леночка, ты вышла замуж за ненормального человека. У него диагноз, он всё тащит из семьи. Отведи его к психиатру.
— Том, прекрати, но он же хотел, как лучше… — начинала Лена защищать мужа, потом вспоминала лисий воротник на пальтишке и, закусив губу, тихо всхлипывала.
Ладно, надо вещи, ну ты хоть спроси, можно ли взять! Так нет, расхозяйничался! Своё он не больно–то раздаёт!..
Но это было не так. Своё, как и Ленино, да и старое Мишкино, Виктор мог спокойно подарить, отдать, не требуя ничего взамен.
У Виктора был хороший велосипед, лёгкий, удобное седло, хорошо смазанная и отрегулированная цепь, камеры надуты всегда, шины в порядке. Но он давно висел без дела в холле на крюках. Раньше Витя катался вместе с сыном в парке, теперь уж и не солидно, и некогда, да и колени стали ныть, не выдерживают такой нагрузки…
Лена не сразу заметила пропажу. Полутёмный коридор, в который выходили двери трёх квартир, она всегда проскакивала быстро, спешила домой. А тут закопалась с ключами, подняла глаза, а крюки пустые. Велосипеда нет! Она ворвалась в квартиру, стала кричать, что их ограбили, что срочно нужно делать в двери холла замок.
Миша, заспанный, взъерошенный, высунулся из своей комнаты, попросил не шуметь.
— А я не могу не шуметь, сынок! Нас ограбили! — закричала она. — Отец где? Миша, я спрашиваю, где отец?!
— Уехал к кому–то на квартиру люстру вешать, сказал, будет поздно, — зевнув, ответил Миша. — А что стащили–то?
— Велосипед! Папин велик, Мишка! Он же тебе предназначался! Вот летом на даче как бы ты на нём… А теперь… — Лена прослезилась от обиды на грабителей и на то, что Вити опять нет рядом, когда случается несчастье.
Михаил расстроенно вздохнул. Велосипед отец, действительно, обещал отдать ему…
А вечером Виктор заявил, что суета с воровством здесь лишняя. Он сам забрал велик, подарил сыну своей коллеги, к которой ездил вешать люстру.
— Они, понимаешь, Лен, бедновато живут, отдают много за кооперативную квартиру. А парень давно мечтает о велосипеде. Полина ему обещала на день рождения, оно завтра, а подарка нет… Ну я помог. Ты чего, Лен?
Он смотрел, как по лицу жены текут слёзы.
— Я чего? Да что ж ты всё каких–то убогих везде находишь, им последнее отдаёшь, а? Родного сына на какого–то чужого променял! Не стыдно? Мишка тоже хотел этот велосипед! Да, хотел! Что ты смотришь?! Иуда!
Она что только не плюнула ему на тапки, отвернулась ушла в комнату Миши.
Витя постоял немного, переваривая слова жены, а потом крикнул:
— Да если б он хотел, давно бы взял и катался! Ни разу не подошёл, не попросил. А велик уже пятый год висит! И никого я не менял. Если надо, завтра же пойдём и купим Мише новый велосипед, какой он захочет.
— А надо! Надо! И пойдёшь, и купишь! И не смей деньги из семейного кошелька брать! Сам виноват, сам и ищи средства! Ни копейки из бюджета не брать, понял?! — выскочила Лена из Мишкиной комнаты, встала, гордо подняв подбородок. Так его, Витьку, так! Психопат несчастный!
Уж повелось у них, что всю получку Витя приносил домой, себе ничего не оставлял, деньги лежали в коробке из–под Мишиных детских ботинок. Расходами заведовала Лена, выделяла, благосклонно отслюнявливала мужу на «карманные расходы», они же – покупка того, что она скажет, Мише денег давала всегда щедро, чтобы мальчик не чувствовал себя нищим среди друзей. Себе тоже брала хорошую сумму, ну и плюс её зарплата, которая в «общий» семейный бюджет не шла, вся на себя любимую.
Витя не возражал. На себя тратить ему было как–то ни к чему, если что надо, жена сама купит – ну, сорочки, брюки, носки. Она притаскивала Виктора в магазин распродаж, ставила в примерочной и курсировала по залу, принося бесконечно то одну вещь, то другую, заставляла перемерить всё, что ей понравилось, потом, вскинув глаза к потолку и сложив все ценники, большую часть товара откладывала, выбирала две–три, максимум пять вещей, сама за них расплачивалась. Виктора не спрашивала, будет ли он такое носить. Он и сам не задумывался. Нормальные вещи, приличные, так чего зря Ленку расстраивать?! Она и так, вон, вся заведенная, устала, понятное дело!..
Ну а как же тогда с велосипедом быть?! Виктор порыскал по карманам, денег совсем не было. Нет – значит надо заработать. Мише нужен велосипед? Миша его получит.
Мужчина быстро натянул спортивный костюм, обулся в старые кроссовки, вынул из шкафа рваную куртку.
— Ты куда намылился? Ужин скоро! — крикнула, мельком оглядев супруга, Лена.
— Деньги зарабатывать. На велосипед, — спокойно пояснил Витя и ушёл.
Мишка хотел побежать за ним, сказать, что ничего не надо, что он вообще скейт хочет, но тогда он был еще полностью во власти матери, боялся её расстроить, поэтому слушался беспрекословно.
— Миша, стой! Пусть идёт. Он сам виноват! — спокойно приказала Лена. Сын вздохнул и пошёл мыть руки перед ужином…
Мужчина вернулся домой поздно, долго кряхтел в прихожей, потом охал в ванной.
— Пап, ты где был? Что ты так скрючился? — тихо спросил Миша, дождавшись, пока отец выйдет из ванной.
Витя, на полусогнутых ногах доковылял до кухни, осел на табуретку, положил голову на руки, потом, будто спохватившись, сказал:
— Там в куртке двадцать тысяч лежит. Тебе на велосипед. Ты только сам выбери и купи. Хорошо? Не дойду я до магазина. Спину прихватило.
— Пап! Ну какие деньги, пап! Ты чего?! Мама же пошутила! — Мишка сел рядом с Виктором, стал трясти его за плечо.
— Да не трогай ты меня, больно! — процедил сквозь зубы мужчина. — Не молодеет папка твой… Раньше вагон разгружал на раз–два, потом на танцы бежал, а теперь… Пошутила, говоришь? Ну–ну. Смешно.
Он застонал, по пояснице прокатилась волна жаркой боли, ударила в левую ногу, запульсировала в пальцах.
— Пап, может врача вызвать? Они укол сделают… — не отставал парень.
— Не надо, сынок. Сейчас пройдёт. Ты иди, поздно уже…
Он так и уснул за столом, неловко облокотившись плечом на стену. Уснул, будто провалился туда, в своё детство, когда жили с дедом в деревне и всегда у них в избе было полным–полно людей, все к деду за советом ходили, что–то рассказывали, ждали его одобрения, помощи. И он был на это щедр.
— Через нас Боженька людей любит, Витька! — любил повторять дед. — наши добрые дела — это от Него привет большой. И потом от этих людей добро будет, это тебя Бог так возлюбит!
Дед был религиозный, но науку знающий, начитанный, сочеталась в нём загадочным образом любовь к вере и трезвое видение мира. Как так получалось, он и сам объяснить не мог.
— Просто вера, Витюш, это вера. Ты её никак не хочешь проверять. А наука – это ж совсем другое. И доказывать одно другим я не хочу, — разводил он руками…
Витя вздрогнул, открыл глаза. Рядом с ним стояла Лена, за окном светало. Жена протягивала ему таблетку и стакан с водой.
— Не надо. Отпустило уже, — буркнул Витя и пошёл собираться на работу. — Деньги на столе я оставил! — бросил он и захлопнул входную дверь…
Велосипед Миша тогда себе покупать не стал. Тех денег даже в руки не взял. Было как–то неудобно, стыдно что ли… Он с осуждением смотрел на мать, а она обиду это запомнила и теперь, нахмурившись, лежала рядом с храпящим мужем, вспоминая его прегрешения…
Он мог привести домой совершенно чужого человека, усадить его за стол, выставить всё, что есть вкусного, что Лена наготовила чуть ли не на неделю.
— Кто это? — испуганно спрашивала жена, разглядывая грязного мужчину или замухрышку–женщину, сидящую на её кухне. — Витя, пусть немедленно уходит!
— Голодный человек, ты же видишь. Сейчас поест и уйдёт. Я всё уберу, ты не волнуйся!
Елена Семёновна сглатывала, закрывала глаза и уходила подальше, боясь, что не выдержит и сорвётся – схватит веник и выгонит беспризорных этих на улицу. И выгнала бы, но стеснялась, не любила шума, скандалов, пересудов соседей…
А Виктор продолжал в том же духе – раздавал вещи, которые считал кому–то более нужными, чем им, помогал.
Уборщице, Тарыне, без паспорта и с выводком детей, которая сбежала от мужа и теперь обреталась в подвале их института, он добился места в общежитии, все инстанции прошёл, хотел писать министрам, но тут Тарына пришла, положила на стол перед Витей пшеничную лепёшку, встала на колени и хотела уж ноги ему целовать.
— Ты что, Тарына?! В своём ли уме? — на манер деда испуганно прошептал Виктор.
— Дали нам с детьми комнату, душ там, туэлэт есть, жить теперь есть, где! — радостно, плача и смеясь, зашептала женщина.
— Туалет, — поправил ей Витя. — Ну и хорошо. Видишь, мир не без добрых людей! Ну ты встань, встань, неудобно же! Теперь надо бы прописку какую или что там… Я узнаю.
Тарына с тех пор на каждый праздник приносила в каморку Вити какие–то угощения, баловала его, а ночами молилась за своего спасителя…
Много чего могла вспомнить Лена, но уснула. Может и хорошо, а то бы прямо сейчас ушла бы от Виктора, развелась бы…
Прошёл юбилей свадьбы, дотянули уж и до тридцати лет совместной жизни. Лена дурнела, но не лицом, там изменений Витя и не замечал. А вот характер… Жена становилась всё более нетерпима к Витиным поступкам, во всём видела угрозу своему благополучию. Миша к тому времени уже давно отселился от них, снимал вместе с девушкой квартиру, работал. Отца с матерью навещал мало, а если приезжал, то вынужден был слушать, какой Виктор ужасный муж, как он разоряет семью…
Витя раздавал старые вещи, обустраивал чей–то чужой быт. У Лены лежал отрез ткани, уже старый, немодного раскраса, да и ткань теперь считалась бы простоватой, но женщина его не то, чтобы берегла, но, увидев в шкафу, каждый раз думала, что, может, родится у неё внук, будет она из этой ткани пеленки ему шить. Вздыхала благоговейно и снова запихивала тряпочку в дальний угол.
А в одну из таких ревизий ткани не досчиталась. Пакет от отреза на месте, а самого полотна и след простыл.
— Ты взял? — сварливо набросилась она на мужа. — Мне теперь что, запирать шкафы? Долго ещё это продолжаться будет? Таскаешь и таскаешь Мишино приданое!
— Взял я. Да эти тряпки уж сколько лежат, аж пропахли все тленом. А я на работу отнёс, там у нас у сотрудницы дочке на урок надо, сарафан какой–то они шьют, что ли… Ну чего покупать, если есть ненужный кусок?! Я отдал.
Лена, закусив губу, еле сдержалась, чтобы не разрыдаться. Сарафан! Из её отреза!!! Нет, она не бедствовала, но таких вот порывов мужниной души постить не могла. Не спросил её, сам, всё сам, с чужими людьми он был, кажется, ласковее, чем с ней!..
…Всё решил сервиз. Он поставил точку в браке Елены Семёновны, вызвал очередную ухмылку на губах семь лет как разведённой Тамары и растерянность в глазах Михаила.
У Лены в серванте стоял чайный сервиз. Она его не любила, говорила, что аляповатый, что чашки неудобные, а у чайника из носика постоянно подтекает заварка. Сервизом никто никогда не пользовался, он достался Лене от какой–то дальней родственницы, фамильной ценности не представлял, равно как и ценности антикварной. Обычный, дешёвый фарфор, без изысков.
Его пропажу Лена обнаружила, вернувшись из санатория, где грязевыми ваннами лечила нервы, а беседами с интересными мужчинами – душу. Мужчины курили, Лена дышала, грязи обволакивали, Лена расслаблялась и прямо чувствовала, как молодеет, но ощущение парения прошло, когда, вернувшись домой, она заметила краем глаза непривычную пустоту в серванте.
— Виктор! — медленно пошла она в спальню, увидела мужа, лежащего под пледом.
— Что? Лен, принеси таблеточку, что–то опять спину прихватило, аж нога немеет, — прошептал мужчина.
— Спина? Ага, побежала я уже! Где сервиз? Где эти дурацкие пионы на моём фарфоре? — она стояла у кровати, ждала. Муж молчал.
Она забралась коленями на одеяло, повернула мужа к себе. Его будто перекосило от боли, но Елене Семёновне сейчас все равно. Он опять раздаёт её вещи! Опять, как психически больной, растаскивает их дом!
— Я ещё раз повторяю, где?
— Подарил.
— Кому? Кому, изверг, ты всё там даришь? Может, у тебя кто есть? И пальтишко, может, она и носит? А ты тут плетёшь про своё человеколюбие мне, а?
— У Лапановых, ты их не знаешь, дочка замуж вышла, я подарил им сервиз. Ты из него ни разу не пила чай. И из чайника там не течёт. Ты врала. Отстань, Лена, мне плохо что–то… Да, там денег я еще брал. Надо было на лекарства помочь. У нас на работе мужчина один просил…
И тут Елена Семёновна, закатив глаза, поняла, что больше так продолжаться не может. Она стала вынимать из шкафа вещи мужа, топтать их, рвать своими острыми ноготками, а потом смахнула одним движением все фотографии с комода. Рамки упали на пол, из них брызнуло стекло, оставив оголенными выцветшие фотографии.
— Вот мне, мне ты хоть раз что–то подарил? Ну хоть что–нибудь, а? Хорошее, просто для души? Никогда. Зато для чужих – ты весь…
— У тебя и так всё есть. А у других — нет. — Витя поморщился.
— Ну вот пусть эти чужие и будут теперь с тобой. А я ухожу. Мише скажу сама, не утруждайся! — процедила женщина уже на пороге. — А тебя в психушку надо. Там таких добрых любят…
Виктор сам вызвал себе скорую, сам, как мог, доковылял до лифта, потом, улегшись на каталку, попытался улыбнуться фельдшеру.
— Ну вот и свиделись, — прошептал он пареньку, с которым вместе тогда тащили дядьку Егора с восьмого этажа на волокушах.
— Эк вас… Ну ничего, Виктор Андреевич, ничего! А мы сейчас вот так…
Фельдшер сделал укол, Витя благодарно кивнул, а потом отключился.
— Знаешь, что ли, его? — поинтересовался врач приёмного покоя. — Как за родного беспокоишься, все уши мне прожужжал!
— Знаю. Хороший человек. Очень хороший. Он однажды старика одного с того света мне помог вытащить.
— Тоже врач что ли? — заинтересованно уточнил доктор.
— Нет, просто, я же говорю, очень хороший человек. Ну ладно, пора мне. Виктор Андреевич, вы тут держитесь! Жене–то сообщить? — наклонился попрощаться фельдшер.
Витя чуть заметно помотал головой…
… — Эй, вы к кому? Ишь, шустрая какая! Пропуск надо выписать! — окликнула медсестра мчащуюся по лестнице маленькую женщину, со спины — так вообще ребенок, только коса уж больно взрослая.
— К Копылову я. К нему. Надо поскорее, остынет всё! — пролепетала Тарына, подняв вверх завернутый в полотенце котелок. — Под плащом несла, берегла. Остынет плов!
— К Копылову? Ожидайте. У него уж таких посетителей семь человек! — возмутилась администратор. — Кто ж он такой? И женщины к нему, и мужчины… Может, какой гипнотизёр, целитель? Был у нас тут один такой… К нему очереди выстраивались, мы не пускали, так они в окна лезли… Да кто он, этот ваш Копылов?
Тарына, смущенно пожав плечами, ответила:
— Электрик он. Девоньки, милые, плов же стынет! Пустите!
— Электрик… Ну ничего в этих мужчинах не разобрать… Ладно, иди ты со своим пловом, а то пахнет, я сейчас сама всё съем! — пробурчала администратор. — Да куда припустилась! Пропуск возьми! Вот!
Тарына быстро пробежала по этажу, распахнула дверь нужной палаты, улыбнулась. Виктор, бледный, уставший от постоянной ноющей боли в ногах, оглянулся, кивнул.
Ну вот прав был дед! Через людей Бог нас вот так и любит, помогает, посылает добро нам. А мы всё ждём какого–то чуда. А оно вот, в палате толпится. Кто сюда только ни приходил! Все, кому Витя помогал, сторицей ему отплатили.
И Миша приходил, садился на кровать, гладил отца по руке, улыбался.
— Пап, ты на мать не сердись… Не хочет она навестить тебя, ну вот так…
— Да я и не сержусь. Давно она это в себе носила, разлад наш.
Помолчали.
— Пап, спасибо тебе, — вдруг прошептал Миша.
— За что? Я ж только дом растаскивал. Я семью разрушил, маму твою обидел.
— Ты меня настоящим вырастил, живым, добрым… Пап, а я жениться собрался. Ты выздоравливай, мы свадьбу пока не назначаем. Как выпишут, как окрепнешь, так и отпразднуем, хорошо?
Виктор улыбнулся, зажмурился, потому что от слёз стало больно глазам.
— Ой, чертёнок! Совсем ты у меня взрослый стал! Ну наклонись, Мишук, поцеловать хочу.
Миша послушно наклонился. Виктор обхватил его плечи рукой, погладил по спине, неловко чмокнул в щёку.
— Ладно, ты иди, наверное, сынок. Маме привет большой передавай. Попроси, чтобы простила меня. Пожалуйста. Я думал много, понял, что как–то отдельно мы с ней всё же жили. Каждый своим умом. Виноват я…
— Неправда, папа! Ну хорошо, передам. Пока…
Лена увиделась с бывшим мужем только на свадьбе Михаила. Она была не одна. Её спутник курил сигареты с ментолом и хрипло смеялся, он всё нёс в дом, был прижимист и расчётлив. Он вел учёт трат Елены Семёновны и выдавал ей каждый месяц определенную сумму, забирая всю Ленину зарплату в «семейный бюджет».
Ни единой кофточки или туфель она не выкидывала, не спросив у него разрешения. Скоро запах ментола стал раздражать, захотелось домой, к Вите, и Бог с ними, с вещами!
Лена позвонила бывшему мужу, но дома его не застала. Какая–то женщина на ломаном русском сообщила, что Виктор Андреевич в санатории, у какого–то известного врача проходит реабилитацию.
— Адрес! Дай мне адрес! Кто ты там? Прислуга? Он, что, совсем с ума сошёл?! Прочь из нашей квартиры! — закричала Елена, но ей не ответили.
Елена Семёновна, недовольно поджав губы, пошла заваривать кофе. Её новый муж всегда пил кофе в пять вечера. Всегда из чашечки с лилиями на боку, всегда в одиночестве. Лена в его кабинет входить могла только два раза в день – когда приносит кофе и когда приходит поцеловать на ночь… Зато новое пальто с соболиным мехом висит в гардеробе. Его Лена не носит, потому что вдруг разонравились ей меха…
Тарына положила трубку и, напевая, стала протирать пыль со стеклянных дверок серванта. Там, на месте подаренного сервиза, теперь стояла огромная ракушка, привезенная Мишей отцу в подарок.
— Ах, красота! Море хоть так послушать! — Тарына хотела, было, вынуть ракушку и приложить её к уху, но постеснялась. Надо спросить Виктора Андреевича. А он когда еще приедет… Друг–то его, тот, кому электричество в деревне Витя делал, стал тестем хорошего врача, вот и взяли Виктора в санаторий.
Добро вернулось, описав огромный круг, дотянувшись лучами до неба и спустившись обратно теплыми волнами, греющими сердце…
Много у Виктора друзей, много рядом тех людей, которые помогут. И он им поможет. А как иначе? Круговорот добра в природе, так ещё дед говорил, мудрый был человек. Вите его часто не хватает… Давно умер старик, но всё же приходит он к своему Витюшке, во сне, в дрёме, садится рядом и гладит внучка по голове, шепча что–то загадочное, родное, утешает, уговаривает, чтобы не грустил Виктор, что Леночка ушла. Так им обоим легче же! Витя слышит сквозь сон, кивает, а когда просыпается, вспомнить уже не может, но на душе такая благодать, будто заново родился. Это, наверное, и есть любовь, настоящая, безусловная. И она вечна…