( реальная история из жизни).
Шура вторые сутки не отходила от кровати Маруси. Маленькое тельце было буквально приковано к больничной кровати, опутанное жёлтыми вонючими бинтами, правая ножка была привязана к железной штанге, а правая ручка закреплена на странной конструкции в виде колеса.
Белоснежные курчавые волосики слиплись в неряшливые пряди и распластались по подушке. Глаза были закрыты, а на лбу и курносом носишке, время от времени, выступала испарина. Шура аккуратненько вытирала её мокрой марлечкой и, не сводя глаз с Маруси, тихо молилась.
_______________
В эту забытую Богом деревню (так, казалось, с первого взгляда) Шуру занесла судьба. Когда муж в изрядном подпитии начал её поколачивать, собрала нехитрые пожитки , дочурку, и, пока тот был на работе, рванула в областной центр. Оттуда пришла разнарядка на повышение квалификации работников отделений связи, коим она и работала.
После окончания курсов, Шура получила направление в эту деревеньку
в качестве начальника отделения связи, на место «нечаянно свалившей» с этого места мадам, уехавшей искать счастья в более тёплые места.
Самое главное — почта была второй половиной дома, где Шуре с дочкой предстояло жить. Работа за дверью, да ещё и начальником, можно было только мечтать о таком счастье.
Кроме того, почта располагалась прямо в центре деревни, рядом и магазин, и сельсовет, и котельная, отапливающая некоторые дома, школу, детский сад и интернат, и столовая, в которой кормили интернатовских детей и приезжавших на сезонные работы рабочих. Жизнь налаживалась.
Маруся была пристроена в детский сад, но ровно через неделю, вцепившись руками и ногами в косяки двери, заявила, что больше туда не пойдёт, там её поят наипротивнейшим рыбьим жиром каждое утро.
Так она и осталась «работать» на почте вместе с мамой. Сидела на посылочном ящике, поставленном на рабочий стол, чтоб её было видно из-за высокого барьера, разделявшего помещение для посетителей и работников почты, и «работала».
Специально для неё Шура придумала «беспроигрышную» лотерею. Корреспонденция, поступающая в розничную продажу, а не по подписке, и не проданная вовремя, распределялась по самодельным лотерейным билетикам — скатанным в трубочку бумажкам, и сложенным в картонную коробочку, которой заведовала Маруся.
Ангелочку в белых кудряшках, с небесно- голубыми глазами и ямочками на пухлых щеках, при её просьбе: «Купите, билетик, всего 10 копеек», не мог отказать никто. Покупали.
В три года Маруся уже хорошо считала, а ближе к четырём бегло читала. Через месяц её знали все и вся, а прозвище «Маруся почтовская» к ней прилепилось надолго.
________________
В тот злополучный вечер Маруся затянула песню: «Мам, пойдём в душу, к дяде Коле». По субботам Шура с Марусей ходили или в общественную баню (такая тоже была в деревне) или к Шуриной подруге Вале (в свою), но в этот раз «не случилось», а душ в котельной у дяди Коли (там они тоже время от времени мылись), был всегда восторгом для Маруси. Тёплый дождь сверху! Счастье! Дядя Коля кочегарил в котельной, и после звонка Шуры, назначил время, когда подходить, благо дело, котельная через дорогу.
Нагревшись и намывшись, Шура посадила чистую Марусю в тазик на полок, а сама пошла под прохладный душ, через несколько минут раздался пронзительный крик дочери.
Распаренная Маруся, прикорнув, скользнула из тазика за полок, там проходили трубы, с водой, нагретой котлом. Шура в мгновенье ока метнулась под полок, за Марусей, но её там не было! Опять же за мгновенье, показавшееся ей вечностью, она подскочила на полок и рванула на себя Марусю, которая лежала на трубах с кипятком между стеной и полком. Заходившуюся в крике от боли Марусю, она сразу же сунула в струи прохладного душа, а потом вообще выключила тёплую воду и держа Марусю под холодным душем, заорала: «Коля, звони Ефим Михалычу, Маруся ошпарилась!»
__________________
Ефим Михайлович, жил в деревне уже пятый год, и три из них возглавлял деревенскую больницу, после выхода на пенсию Анны Борисовны, глав.врача.
Приехал он из города, был врачом от Бога, но сколько местные кумушки не пытались выведать причины бегства от городской жизни, им это не удавалось. Как и добиться личного внимания симпатичного молодого доктора.
Из-за бородки клинышком (наверное, для солидности) и круглых очёчков, местные окрестили его «Айболитом», но сказать так ему в глаза, или даже обратиться без отчества к Ефиму Михайловичу, никто себе не позволял. Уважали. Было за что.
У Нюры- библиотекарши принял преждевременные роды, Петра- охотника заштопал после встречи с медведем, Зою Ивановну- учительницу экстренно вывез в городскую хирургию с начинающимся перитонитом, наверное, и апендикс бы сам вырезал, если бы была в больнице операционная. Вывихи, ушибы, блокады, когда спину заклинило, делал всё. Разве только зубы не дёргал и не лечил, отправлял к стоматологу в город. А местные бабульки с утра выстраивались к нему в очередь «с давлением».
________________
Шура, в плащике на голое тело и в резиновых сапогах на босу ногу, бежала рядом с Колей, который бережно нёс в руках завёрнутую в простынку и истошно кричащую от боли Марусю.
Вдруг она замокла.
— Коля, почему она молчит, почему она молчит?!!! Коля, она не…,- закончить фразу Шура боялась, размазывая слёзы ладошкой, ещё больше боялась услышать утвердительный ответ.
— Нет, нет, дышит, наверное, сознание потеряла,- и Коля ускорил свои и без того широченные шаги.
Ефим Михайлович встретил их уже на пороге больницы, в белом халате, отдал короткую команду Николаю: «В процедурный!»
И как только Коля положил Марусю на стол, захлопнул дверь кабинета перед их с Шурой носом.
Время превратилось в тягучую резину и сколько прошло, пять минут или пять часов, Шура не смогла бы сказать даже под страхом смерти. За дверью слышались постанывания Маруси, невнятные переговоры полушёпотом Ефима Михайловича и медсестры Анечки.
Наконец, Ефим Михайлович, вышел из процедурного. Шура и Коля вскочили со стульев.
— Состояние тяжёлое, болевой шок, ожоги 1-4 степени, до города можем не довезти. Придётся прямо сейчас удалять некоторые участки кожи и тканей, но иначе — мы её просто не вытащим. Будем выхаживать здесь.
Он повернулся к Шуре и голосом, не терпящим возражений, сказал: «Александра Афанасьевна, сейчас отправляетесь домой, с утра решаете все рабочие вопросы, берёте отпуск минимум на неделю и будете находиться круглосуточно рядом с Марусей в палате, лучше Вас никто не обеспечит ей необходимый уход. Процедуры по перевязке будут очень болезненными, и ей будет спокойней, если Вы будете рядом. Готовьтесь к тому, что и лечение и восстановление будет долгим».
Увидев в глазах Шуры решительный протест относительно «отправки до дому», даже рта ей не дал открыть.
— Я всё сказал. Сегодня Вам здесь делать нечего. Вы будете нужны Марусе завтра. До свидания.
— Николай Петрович, проводите Александру Афанасьевну до дома, а то ещё по дороге в обморок упадёт. Всё, идите, мне некогда, — он, резко развернувшись, опять скрылся в процедурном кабинете.
_______________
Маруся пришла в себя только на третий день и, первым делом, спросила: «Мама, а где мой Мишка?» Коричневый плюшевый медвежонок с рождения был другом Маруси, она без него не укладывалась спать, пока не пристроит его рядышком . Неизвестно где и когда, потерявший один глаз, он сейчас сидел у подушки Маруси с новым, чуть большим по размеру, но чёрным блестящим глазом- пуговкой.
— Ой, Мишке глазик вылечили! Значит и меня вылечат! – Маруся обхватила Мишку здоровой ручкой и, впервые за последние дни, просто уснула.
Весть о том, что случилось с Марусей молниеносно разнеслась по деревне, и теперь к кабинету Ефима Михайловича потянулась очередь из бабулек не для того, чтобы померить давление, почти у каждой с собой была баночка с мазью, отваром трав, или просто каким-нибудь витаминным лесным вареньем.
Ефим Михайлович внимательно выслушивал всех, записывая состав и правила приёма, абсолютно серьёзно расспрашивал, как и где собиралась та или иная травка, или как готовилась мазь. Народная мудрость, иной раз, сильней вездесущих медикаментов, а применять или нет, он уже решал сам, на свой страх и риск.
_______________
Через месяц в кабинет Ефима Михайловича буквально «влетела» повариха тётя Поля:
— Ефим Михалыч, Ефим Михалыч! Там Маруся САМА! пришла в кухню и просит сырой картошки!
Ефим Михайлович, снял свои круглые очёчки, устало потёр переносицу, и, прищурившись, улыбнулся:
— Раз просит- дайте ей сырой картошки. Хочет- значит выздоравливает. А раз выздоравливает, значит будет жить. Дайте ей самую большую сырую картофелину, тётя Поля!
