— И чего ты ревешь? — Николай ласково потрепал дочь по щеке, глядя в ее зареванные глаза. — Другие дети вообще отцов не видят, а я вернусь, обещаю тебе!
Отец замолчал. Зря, наверное, он дал такое обещание…
Его семья переехала в поселок, который находился в нескольких десятках километров от его места службы. Николай воспользовался привилегиями своей должности и перевез супругу с двумя детьми поближе к себе.
И дело было не только в желании видеть их рядом. Встречаться они все равно будут редко. Поступили секретные сведения, после которых ему тревожно было оставлять Марию с детьми на прежнем месте. С 1941 года они переезжали четыре раза.
Семье Николая, действительно, повезло, он имел возможность видеть родных. Не часто, но все же… И нужду Коростелевы терпели в меньшей степени, чем многие другие. Помимо офицерских привилегий, этому способствовала профессия жены и матери семейства.
Мария была учительницей младших классов. Ее охотно брали на работу во всех городах и поселках, куда по долгу службы Коростелевых заносила судьба. В селе, котором жила семья предыдущие восемь месяцев, обеспечение школы было вполне сносным.
Основная часть учителей — офицерские жены, а большая часть ребятишек — дети командиров. В школе было организовано питание, предоставлялся продуктовый паек. По сравнению с с голодом и нуждой, в которых жили тысячи других семей, условия здесь были куда мягче…
Мария незаметно сжала руку дочери и сердито дернула ее за подол платья. Нечего тут слезы лить, отцу и так тяжело их оставлять. Четырнадцатилетняя Лида всхлипнула, вытерла глаза рукой и постаралась успокоиться. А вот Севке было всего пять и он, не стесняясь, орал в голос. Папка побыл с ними два дня и уже уезжает. И попытки родителей успокоить сына были бесполезны.
— Тут вам будет намного спокойнее, — прошептал Николай супруге и обнял ее. Он позаботился о них, устроил в хорошую семью. Дом надежный, место спокойное, голод детям не грозит.
Мария кивнула, потому что не хотела волновать мужа своими тревогами. Но предчувствие у нее было не очень хорошее. Чужое место, незнакомый дом, неприветливые люди. Женщина отбросила тревожные мысли и через силу улыбнулась мужу. Она верила в то, что победа не за горами и уж тогда закончатся все их беды, переживания и высохнут слезы на глазах.
*****
Мария попрощалась с мужем и повела детей в дом. Хозяйка дома Антонина выделила им самую маленькую комнату. Кроме Тони и ее мужа Кирьяна в большом доме никто не жил. Николай упомянул, что когда-то у стариков было двое детей. Куда они делись, живы ли, никто не знал. Однако несколько комнат пустовало.
Помещение было темным и мрачным. Стояла одна большая кровать — для Марии и маленького Севки. Узкая тахта была в углу — ее заняла Лида. Девочка присела на краешек и рассеянно озиралась вокруг. Ей было не по себе в этом угрюмом месте.
— Чего расселась, давай вещи разбирать, — сухо произнесла мать. Ее душу разрывали внутренние рыдания, но показывать детям слабость она не хотела.
Лида тут же подскочила и стала помогать матери. Севе было скучно. Здесь не было его друзей, а еще мать не позволила забрать игрушки — и так слишком много вещей нужно было везти. Вихрастый мальчуган прыгал ходил вокруг матери и сестры.
— Я пить хочу, — насупился Севка.
— Лида, иди принеси воды, — сказала мать, продолжая разбирать вещи. Кое-что требовало починки, именно этим она и собиралась заняться сейчас. Вот только окно в комнатушке совсем крохотное, глаза в темноте совсем не видят.
Лида убежала, а через минуту влетела обратно, с широко распахнутыми глазами. Мать строго посмотрела на нее. Ничего нельзя поручить бестолковой девчонке.
— Ну и где вода? — недовольно спросила мать. Дочь подпрыгивала на тощих ногах, кусала губы и явно нервничала.
— Мам, тетя Тоня не дала воды. Сказала, идти в колодце набирать. А колодец далеко, у соседей, — защебетала Лида.
— Пойду сама наберу, — уставшим голосом ответила мать, понимая, что девчонка сама не пойдет куда-то там к соседям и не сможет достать воду из колодца. — А чего глаза-то вытаращила?
— Мам, она нас оглоедами назвала и посмотрела так злобно. Когда я полезла кружкой в бак с питьевой водой, она меня по спине стукнула, сказала, что эту воду она для деда Кирьяна принесла, — тараторила Лидка, напуганная грубостью хозяйки.
Мария покачала головой. Николай заверил ее, что нашел дом с очень хорошими людьми. Сказал, что они позаботятся о них, в том числе по вопросам пищи и воды. Женщина встала и направилась к выходу.
— Антонина Ивановна, покажите мне, где колодец, и во что я могу набрать воды для детей? — спросила Мария, стараясь держаться приветливо.
Антонина с удивлением посмотрела на нее. Вот странная баба, все ей расскажи да подай. И дочь не лучше. Приехали в чужой дом и ведут себя, как хозяева.
— Колодец сама найдешь, к Терешиным иди, — Антонина махнула рукой куда-то в сторону. — А во что наливать, это уж ты, голубушка, сама думай. Своё иметь нужно.
— Антонина Ивановна, мы приехали издалека, нет у нас с собой ни ведер, ни кастрюль. Не могли бы Вы выделить что-то для нас? — вежливо попросила Мария.
Тетка недовольно покачала головой и полезла в шкаф. Она перебирала посуду, отодвигала большие кастрюли и долго что-то искала. Наконец, она обнаружила крохотный ржавый ковш и подала ему Марии.
— Не вздумайте его испортить! — пригрозила пальцем Антонина и показала направление, в котором идти за водой.
Соседи оказались более доброжелательны и охотно показали Марии, где колодец. Это было довольно далеко. А, учитывая, что единственной посудой у Коростелевых был крохотный ковш, вода станет проблемой. Ну ничего, можно будет и Лидку припрячь — а то без дела ходит.
Вернувшись в дом, Мария спросила у хозяйки, где она может устроиться, чтобы починить одежду. Антонина сделала недовольное лицо.
— Вот у себя и шейте! Приютили на свою голову, — ворчливо ответила хозяйка и отвернулась.
Мария схватилась за голову. Это надо же быть такими людьми! Как же нынешняя хозяйка отличалась от добродушной бабы Любы, у которой они жили на прежнем месте. Странно только, что Николай, устраивая семью к Тоне и Кирьяну сказал, что новые хозяева добродушные и приветливые люди.
Шитьем Мария решила заняться завтра, а вот сегодня надо подумать, чем кормить детей. Уезжая, Николай сказал по всем вопросам обращаться к Тоне и Кирьяну, но как к ним обратишься-то? Бабка злая, сквозь зубы разговаривает, и воды у нее не допросишься.
Вздыхая, Мария полезла в скудные запасы, которые они привезли с собой. Здесь же было кое-что из продовольствия, которое оставил Николай. Пара банок тушенки, пакет крупы, немного сухарей и сушеные яблоки — вот и все их нехитрые запасы. Растерянно женщина смотрела на продукты, думая, что можно из них приготовить.
Варить суп с тушенкой в маленьком ковшике было верхом расточительности. Но даже если найти кастрюлю, где взять огонь? Стояла жара, печка в доме не топилась. В доме у бабы Любы они топили кизяками. Нужно будет уточнить у хозяйки про кизяки.
— Лидка, иди сюда! — Услышала Мария громкий шепот сына. В двери было два отверстия. Возможно, когда-то здесь располагался замок.
В одно из отверстий смотрел Севка. Лида подошла к двери и пристроилась ко второй скважине. Дети неотрывно глядели на что-то, происходящее за пределами комнаты.
Мать подошла к детям и отвесила каждому по шлепку. Вот еще что удумали — за хозяевами подглядывать! Севка отошел от двери, обиженно почесывая то место, по которому прошлась материнская ладонь.
— Мамка, там хлеб! — захныкал мальчуган.
Лида тоже отвернулась от двери. Глаза ее, и без того огромные, превратились в две плошки.
— Мам, там правда хлеб. Один маленький, а второй …Караваище вот такой, — прошептала дочь показывая матери руками размер каравая.
Мария нахмурилась. Не стала она смотреть в скважину, а чуть приоткрыла дверь, и сама чуть не ахнула. За столом сидел дед Кирьян, а перед ним стоял огромный каравай хлеба. Головокружительный аромат доносился через узкую щель. На минуту женщина прикрыла глаза, вспоминая вкус свежего хлеба. Желудок громко заурчал требуя заполнить его хоть че-то.
— Мамка, мой живот тоже квакает как лягушка… А нам хлеба дадут? У них два каравая, — спросил Севка. Он стал как галчонок открывать рот, а ручонками стучать себе по животу.
Мать приложила палец к губам, чтобы дети замолчали. Она продолжала наблюдать за ужином стариков. Антонина порезала большой каравай на шесть частей. Дед быстро съел первый кусок, и уже медленнее стал жевать второй, затем и третий.
Антонина стояла рядом. В ее руках был каравай поменьше. Она направилась в сторону комнаты, где находились Коростелевы. Мария поспешила отойти от двери. Вот сейчас хозяйка постучит и даст им хлеб. А кому же еще? Зачем им так много хлеба? Ах, до чего восхитительно он пахнет.
Но шаги затихли. В комнату никто не постучал. Севка ринулся к двери и заглянул в отверстие.
— Мамка, она его в шкаф убрала, другой шкаф, который на ключ закрывается! — громко крикнул Севка, а мать поспешила прикрыть ему рот ладонью.
— Молчи, слышишь? Молчи! Это не наш хлеб. Я тебя сейчас покормлю, — шептала на ухо сыну мать, стараясь угомонить.
Мария открыла банку тушенки и разделила ее между детьми. Конечно, не стоило так расточительно распоряжаться скудными запасами, но иного выхода сейчас не было. Еще она дала ребятам по сухарю из мешка. Себе тоже достала сухарь и с наслаждением его понюхала. Вот бы сейчас горячего чаю! Под веселое чавканье ребятишек и аромат мясной тушенки женщина задремала.
*****
На следующий день Мария договорилась с соседями насчет пользования уличной печкой. Они же одолжили ей что-то типа глубокой сковороды, а еще рассказали, где взять “коровьи лепешки” для изготовления нехитрого топлива. За дело взялась вся семья. И несмотря на то, что перед возвращением в дом мать помылась сама и выкупала ребят, бабка Тоня спустила на нее собак.
— Весь дом из-за вас провоняет! — кричала старуха, страшно недовольная.
Мария закатила глаза, но промолчала. Она здесь на птичьих правах, поэтому возражать и ссориться с ней она не станет. Надо терпеть…
Дед Кирьян приходил поздно. Где он работал, Мария не знала. Но когда он возвращался, это замечали все. У него был какой-то особенный неприятный кашель, а хромота делала походку шумной.
Севка тут же юркнул к замочной скважине. Стараясь не привлекать внимание матери, он тихонько махнул рукой сестре. Лида тоже стала смотреть.
— Дети, уйдите от двери, — строго произнесла Мария. Она ведь только что накормила детей, но ребята снова были голодны.
— Мамка, там снова хлеб. Два! — Сева показал матери два пальца.
— Отойди оттуда, — глухо повторила мать.
В тот раз дети послушались, но “развлечение” повторялось каждый вечер. Иногда от подглядывания не могла удержаться и Мария. Каждый их них наизусть знал всю очередность действий. Вот дед Кирьян сел за стол, вот Антонина разрезала хлеб. Потом он быстро съедал первый кусок, затем медленно жевал второй, третий, четвертый… Когда супруг наедался, к ужину приступала жена.
Затем Тоня заворачивала каравай поменьше и уносила его в шкаф под ключ. По пути она проходила мимо комнаты, где вся семья Коростелевых с надеждой слушала приближающиеся шаги. Может быть, сегодня им дадут хлеб? У них же два!
Но звук поворачивающегося ключа означал одно — хлеба не будет. Видимо, он полагался хозяевам на завтрак.
****
Когда у Коростелевых была еда, “хлебный час” воспринимался, как ежедневный спектакль с грустным концом. Но потом наступили по-настоящему голодные времена. Мария сумела купить у соседки два яйца и замесила оладьи с крапивой и остатками муки. Этого хватило на завтрак и обед.
Спать все легли голодными. А на утро у них не осталось ничего. Севка ходил и непрестанно ныл. Лида держалась, хотя во рту от голода ощущалась противная горечь.
Под угрозой страшной кары мать предупредила детей, чтобы не смели подходить к замочной скважине! Однако она уснула, и ребята вновь прильнули к двери.
Следующий день был еще хуже. У Севки не было сил даже озорничать и канючить. У Марии оставались деньги, но толку в них не было.
— Мы никому ничего не продаем и не даем в долг, самим есть нечего, — такой ответ получала женщина от всех соседей, к которым обращалась.
Вечером, едва услышав кашель Кирьяна, Севка проскочил к своему “посту” у замочной скважины. Лида тянула его от двери, но мальчик не слушался. Она схватила его за майку, но парнишка вывернулся и укусил сестру за руку.
Даже мать не могла помешать Севе просмотреть весь “хлебный ритуал” от начала до конца. Она лишь вяло шевелила губами: “не надо, сынок, уйди, не смотри”. И хотя Мария не видела то, что происходило за дверью, она, как и дети, наизусть знала каждый шаг ежедневного “спектакля”. Вот Кирьян быстро проглотил один кусок, вот он медленно жует второй и третий…
— Тихо, сынок, тихо, потерпи. Завтра будет еда, я что-нибудь придумаю, — шептала Мария, прижимая Севку к себе. У нее оставалось обручальное кольцо, с которым она не находила в себе сил расставаться. Украшений нынче днем с огнем не сыщешь. Может, кто-то согласится обменять кольцо на продукты.
Севка плакал в голос. За дверью раздалось недовольное ворчание. Это Кирьян выговаривал супруге за шумных соседей. Через минуту в дверь постучались. Лида открыла дверь. Она еще надеялась, что им перепадет кусок каравая. Как бы ни болел ее собственный живот, она бы все до крошки отдала Севе. Невыносимо было видеть эти огромные голодные глаза…
Это пришла Антонина. В руках она держала маленькое блюдце, на дне которого была какая-то мутная жидкость, наподобие овсяного киселя. С недовольным лицом хозяйка протянула тарелку Лиде.
— Угомоните мальца. Спать не дает. Это вода на муке, для желудка полезно, дед пьет когда язва, — сказала Антонина.
Как же Мария хотела взять блюдце и швырнуть его в недовольную физиономию хозяйки. Если бы голодала только она, то так бы и поступила. Но рядом бился в истерике Сева, поэтому мать кивнула и приняла “дар”. Мальчишка жадно схватил блюдце и вылизал дно. Через минуту он уснул.
Марии повезло, в одной из соседских семей планировалась свадьба. Молодая девушка выходила замуж контуженного фронтовика. Они голодали, как и все, но все же кое-какие запасы к свадьбе у них были. За обручальное кольцо Мария получила немного картошки, пшено и мешок сухарей.
Эти запасы позволили семье продержаться еще некоторое время. Жили впроголодь, и мать семейства с ужасом думала о том, что ждет их впереди. Однако к концу лета весточку прислал Николай. Его переводят на новое место службы, а семья последует за ним.
***
За Коростелевыми по поручению своего командира прибыл молодой солдатик. Он помог им собраться и добраться до станции. Семье предстояло какое-то время добираться поездом.
Никто не знал, чем встретит их новое место, возможно, там будет даже хуже. Однако Мария с облегчением покидала этот дом, в особенности мрачную темную комнатушку с ненавистными отверстиями в двери. К ее огромному удивлению, Антонина вышла во двор, чтобы проводить их. На лице хозяйке читалось расстройство и почему-то ужас.
— Как же так, Машенька…дети, как же так? Вы куда?
Парнишка в форме показал хозяйке какие-то бумаги о том, что ее жильцов перевозят на новое место жительства вслед за офицером Николаем Коростелевым. Казалось бы, Антонина могла вздохнуть свободно из-за отъезда постояльцев, но на лице ее читалось абсолютно искреннее расстройство. Марии это показалось очень странным.
Лида и Севка с большой радостью покидали это место. У них будет новый дом, и, скорее всего, хотя бы на пару дней, но они увидят отца. Николай передал семье провизию в дорогу. Чего здесь только не было — и тушенка, и сухари, и сушеные яблоки!
Глава семьи Коростелевых встречал жену и детей на станции. Был всего один день, который они могли провести вместе. Через несколько часов Марии и ребятишкам предстояло в сопровождении двух солдат отправиться в дальнейший путь. После объятий, поцелуев и радостных визгов Николай повел семью в самую настоящую офицерскую столовую. Дети были в полном восторге.
— Я одного не могу понять, как вы могли голодать? — удивился Николай. — Мне, как офицеру полагается хлеб, на себя и на семью ежедневно. Оба каравая я отписал на ваш адрес. Я лично видел квитанции о том, что вы их получали.
Изумленная до глубины души Мария подняла глаза на мужа. Николай говорил о том, что с Кирьяном и Антониной была договоренность о том, что они размещают семью у себя в обмен на малый каравай. Большой предназначался семье Коростелева, и хозяева дома об этом отлично знали.
“Вот почему бабка Тоня так расстроилась из-за нашего отъезда”, — подумала Мария. Перед ее глазами проплыли картины долгих голодных недель, которые семья провела под крышей странного дома.
Она слушала мужа и не спешила рассказывать ему о том, как подло поступили с его семьей Кирьян и Антонина. Мария и сама не понимала, почему…Бог им судья…
Возможно, потому что думала, что вот-вот будет одержана победа, а, значит, скоро все это станет неважным. А, может быть, потому что ее женское сердце чувствовало — она видит мужа последний раз. Потому и не хотела терять драгоценные минуты на неприятные разговоры.
Через несколько месяцев Николая Коростелева расстреляли по ложному доносу. Та, встреча советского офицера с семьей стала, действительно, последней.
*****
Теперь её жизнь превратилась в кошмар… В городах она не могла работать — едва узнавали о том, что она вдова Коростелева, сразу же выяснялось, что учителей в школах хватает. Могут взять уборщицей, но чуть позже. Через месяц, два…
Мария с детьми подалась к своей пожилой тетушке, которая жила неподалеку от Тулы в маленьком городке.
– Ты, Машка, не горюй, что-нибудь придумаем… Вот в нашей школе учителей не хватает, вчера Ефима Борисыча встретила, жаловался, – успокаивала её тетка.
– Едва узнают, что я вдова приговоренного к вышке офицера, как тут же находятся причины, чтобы не брать меня на работу, — отвечала Мария.
– Ну, ежели Ефим Борисович не примет в школу, пойдешь на хлебозавод. Тоже польза – хоть немного поправишься, а то худющая, аж жуть берет.
Мария невольно поежилась, вспомнив хлеб в доме Антонины. Хлеб, который, как она думала, был чужим. Хлеб, который был платой Николая за их проживание.
Но зря боялась Мария – Ефим Борисович, старинный приятель тетки, Елены Захаровны, был директором школы, в которой остро не хватало учителей.
Не то чтобы с радостью, но он принял Марию на должность учителя младших классов, правда за ней велся особо тщательный контроль.
А Мария тем временем писала письма куда только можно. Она хотела обелить память своего супруга, который честно вел свою службу, который немало сделал для этой Великой Победы.
Многие его друзья и однополчане отвернулись от семьи Коростылевых, но нашелся тот, который не верил в его предательство и знал, что всё подставили так, чтобы убрать честного офицера с дороги. Для этого и был написан ложный донос и подделаны фальшивые доказательства.
Это был Егор Свиридов, который после Победы подался в прокуратуру…
Именно он, большими усилиями и неимоверным трудом смог к 1950 году доказать, что Николай Коростелев был не виновен. Имя его было реабилитировано…
****
1953 год.
Мария держала в руках документ с назначением и тихо вздыхала. Как же судьба интересно так поворачивается, что за игры она устраивает?
– Мама, отчего ты такая задумчивая? — Дочка, которая выучилась в педагогическом и работала в школе с матерью, увидела перемены в её настроении. – Опять Севка что-то выкинул?
У Севки был подростковый возраст, который проявлялся во всей красе. Но Мария покачала головой:
– В этот раз Севка не при делах. На, читай, – Она протянула дочери лист бумаги.
– Назначить директором школы…– Лида шевелила губами, читая документ. — Мама, так директором же! На повышение пойдешь.
— А ты адрес прочти…
Лида прочитала адрес, потом посмотрела на мать своими огромными глазами.
– Вот так дела!
– А знаешь, противиться не буду. Тут вот написано, что жилье мне положено. Да и Севке полезно будет сменить место жительства, от дружков подальше увезу его. Кто бы мог подумать, что сын офицера и учительницы станет хулиганом?
Севка хотел остаться с Еленой Захаровной и сестрой, но Мария была тверда в своем намерении. К тому же она разумно заметила:
– А кто же будет мне по хозяйству помогать? Как мне в деревне без мужских рук? Ты хоть на первых порах мне поможешь, а там уж подумаю, может и вернешься сюда.
Вещи были собраны, по пути на станцию Мария вошла в булочную и купила три каравая хлеба.
– Зачем нам столько, мама? – удивленно спросил сын.
– Один нам, два других в гостинец.
Они приехали в село, где Мария в сорок четвертом году провела несколько мучительных для себя недель. Нового директора школы встретили приветливо, кто-то даже узнал её. Глава сельского совета выделил ей небольшой, но добротный дом.
– Кунцевы здесь жили, да вот глава семьи голову свою сложил в сорок пятом, аккурат за неделю до Победы, а супруга его с дитем год назад в город подалась к деду своему. Болеет тот шибко.
Мария вошла в дом, который ей выделили и улыбнулась – несмотря на то, что здесь год никто не жил, в доме царил уют. Только пылью все покрыто, да паутину сплели проворные пауки.
Она огляделась – на полках стоит посуда, на окнах даже занавески висели. В сенях корыто висит на стене… Совсем не так, как у Антонины…
Вечером, сметя паутину, вытерев пыль и вымыв полы, Мария взяла два каравая и пошла к знакомому дому. Он был на другой стороне улицы. Интересно, живы ли Антонина и её муж Кирьян? Подходя ближе, она вдруг засомневалась – правильно ли она делает? Но, вспомнив голодные глаза своих детей, плачущего Севку и то злополучное блюдце с водой на муке, она ускорила шаг.
Они сидели во дворе. Почти за десять прошедших лет они изменились, но Мария их сразу узнала.
– Здравствуйте, Антонина и Кирьян!
– Кто така? – То, как посмотрел Кирьян, наводило на мысль, что он ослеп с годами. А вот Антонина её узнала.
— Машка это, наша бывшая жиличка. — Ответила ему Антонина, затем повернулась к Марии. — И тебе не хворать! Чего приехала? Опять хочешь у нас жить?
– Нет, жить я у вас не стану. Я вам хлеба принесла, помяните мужа моего, Николая.
Она положила на лавку два каравая хлеба — один поменьше, другой побольше. Антонина, увидев гостинец, вспыхнула и покраснела. Мария не стала больше ничего говорить, она пошла к калитке и вдруг услышала дрожащий от волнения голос Антонины:
— Дочка, прости.. Бес попутал, времена тяжкие были. Это вы на офицерских пайках, а мы, сельский люд, на траве да на сушенках сидели.
– Бог простит, — ответила Маша и вышла из калитки.
Нет, она все сделала правильно. Пусть Антонина и Кирьян помянут Коленьку хлебом. Пусть помянут того, кто кормил их несколько недель…
*****
ЭПИЛОГ
Мария так и осталась в этом селе директором, работала на этой должности до 70 лет, пока по здоровью не ушла на покой.
Севка же, когда подрос, ушел в армию, да так и остался на службе, пойдя по стопам своего покойного отца. Лида же преподавала в школе историю, вышла замуж за коллегу и жила более спокойной жизнью, чем её мать в молодые годы.
