У Тоси, что живёт на том конце деревни, сынок младший, что в городе живёт, надумал жениться. «Хорошее дело», — скажете вы.
А я вздохну про себя: хорошее-то, конечно, хорошее, спорить не стану, только сынок-то тот уже был один раз женат. Вот ведь что настораживает-то…
Молодушка была с умом, это все в деревне сразу отметили, а по внешности даже взялись судить да рядить, мужики с бабами взялись спорить, так и понять не могли, чего она за него такого невидного пошла.
Сначала она на каждый выходной в деревню ездила, по хозяйству Тосе помогала. В огороде и то сё другое, разное, а потом по деревне слух пошёл, что молодушка-то чем-то не понравилась родителям, хоть они, правда, вида и не показали, но она же девочка не глупая, всё сразу почувствовала.
Сначала в деревню ездить перестала, а потом и совсем от мужа к матери ушла. Так и распался брак. Долго он один жил, родители уж думали, что так один и останется.
Отец мужикам так и объяснил: «А чего ему, работа есть, денежная работа, не бедствует, квартира, хоть и однокомнатная, есть, личная, а для утехи бабёнок в городе не проблема найти…»
Мужики чесали в затылках и соглашались, а бабы плевались и винили во всём Тосю, мол, если не женится больше сын, то ей и внуков не видать, как своих ушей.
А он, гляди-тко, всем нос утёр, второй раз жениться надумал, значит, путную бабёнку встретил, и всё у них устроилось по-серьёзному. Только вот, оказывается, у новой-то молодушки от предыдущего брака девчушечка имеется.
Никуда не денешься, имеется и имеется, привезли её на выходные в деревню, вот вам, пожалуйста, внучка, любите и жалуйте. Жаловать-то они, конечно, стараются, а вот с любовью труднее, чужой ребёнок.
Приходит вчера ко мне Антонина и своими печалями делится:
— Представляешь, увидела она у меня коробку с помидорами и берёт сразу три, да недозрелые берёт, жёлтые ещё. Я ей говорю: «Положи обратно, вон на окне тарелка с красными стоит…». А она: «Мне такие больше нравятся…».Ну, ладно, больше и больше, мне разве жалко? А она ест, давится, помидоры-то невкусные…
Не доела последнюю, на стол положила, а сын-то мой ей и говорит, мол, доедай, тебе же такие больше нравятся… Как молодуха-то взвилась, дерзко так и говорит ему: «Тебе надо, ты и доедай!». Взяла и бросила эту недоеденную помидорину в помойное ведро.
Он-то смолчал, а во мне всё так и взыграло, еле удержалась, чтобы паршивку маленькую по попе не шлёпнуть, своей бы обязательно шлёпнула…
Выслушала я её монолог и говорю:
— Ты сыну желаешь счастья?
— Еще бы…
— Так вот и терпи, вспомни, нас-то наши свекрови сильно любили?
— Моя любила, она и умереть хотела только на моих руках…
— Так это, когда ты с её сыном уже тридцать лет прожила, а сначала?
— Сначала, конечно…
— Ну, так вот, и у твоих детей всё «сначала», им ещё труднее, между ними эта девочка, которая маму обязательно будет ревновать, и за её любовь остервенело будет бороться. Она вам всем чужая, но ведь и вы ей чужие. Терпения надо набраться, вот пройдёт время, станет она вам родной и перестанете вы мелочи в её поведении замечать. Ведь помидорки эти – мелочь? Согласись!
Тося согласно кивает головой, а у самой глаза полны слез…
