У маленькой Ирочки дар проявился ещё в раннем детстве: девочка сидела в обнимку со своей любимой игрушкой, как вдруг подскочила и чётко сказала:— Бабе плохо!– Что ты такое говоришь, дочь? С бабушкой я говорила полчаса назад, у неё всё нормально. — но Ирочка упрямо смотрит на мать своими карими глазами, как бы говоря: «Мама, я права, почему ты мне не веришь?» — от этого взгляда маме Полине становится не по себе. Она берёт телефон, лежащий поблизости, на комоде, и набирает номер своей матери, шестидесятилетней пенсионерки Зои Петровны.В ответ слышит лишь гудки и голос женщины-робота по ту сторону:» Аппарат вызываемого абонента занят. Перезвоните позже.» — холодок пробегает по коже: мама всегда в зоне доступа, а тут… Словно прочитав её мысли, Ирочка вновь повторяет:
— Бабе плохо.Что-то внутри Полины настойчиво приказывает послушать дочь. Она оставляет её на соседку бабу Клаву и на такси добирается до мамы.Та лежит с закрытыми глазами, сама белее наволочки, на которой покоится ее голова.
— Мама? – ответа нет, и Полина повторяет снова – мам?
Зоя Петровна чуть приоткрывает глаза, но смотрит словно бы мимо дочери:
— Плохо… Воды. – шепчет она одними губами. Полина бежит на кухню, набирает в кружку воды и подносит к губам матери. Зоя Петровна приподнимается, делает два больших, жадных глотка, и снова откидывается на подушку. Полина трясущимися руками набирает номер «скорой помощи».
Врачи приезжают быстро, и тут же увозят мать в больницу с подозрением на инфаркт. Полина же
в смятении и слезах возвращается домой: «Главное – не показать Ире своего горя. Детям ни к чему взрослые проблемы». – думает молодая женщина по пути домой. Однако, Ирочка сразу замечает подвох, проницательно глядя на мать глазами-бусинками:
— Ей ведь плохо, да? – в тоне Ирочки читается сочувствие
— Да, дочь. Если бы не… – Полина не заканчивает фразу – слушай, а откуда ты узнала, что бабушке плохо?
— Не знаю – пожала плечами Ирина, и было видно, что она не врет – просто знала.
Зою Петровну выписали из больницы через месяц, и казалось, что она стала еще тоньше, чем была. В остальном же старушка чувствовала себя хорошо, и все время удивлялась про себя: «Как Ирочка узнала, что мне плохо? Если бы не она, нести б на мою могилу венки…»
Следующее проявление дара у Иры случилось ночью: девочка мирно спала в своей кровати, но вдруг подскочила и вскрикнула:
— Мама! Мама! Пожар!! – на этот раз Полина отнеслась к словам дочери серьезно, и выбежала на улицу. Так и есть: полыхал сарай рядом с их домом. Еще бы чуть-чуть – и перекинется на них, но обошлось и тут.
Полина стала ловить себя на мысли, что побаивается свою дочь: откуда малышка может знать о событиях, которые только должны произойти? Она еще раз пробовала поговорить с дочерью, но Ира только качала головой: не знаю, мол, откуда это берется. В конце концов не выдержала, отправилась за советом к матери, Зое Петровне.
— Мам, у нас в роду колдунов не было? – сходу начала Полина.
— Да нет вроде… – задумалась Зоя Петровна, откусывая плюшку и запивая чаем с мелиссой – хотя…
— Что?
— Слышала я от матери, будто ее мать говорила, что бабка колдуньей считалась. Но дар у нее был добрый: она людям помогала – Зоя Петровна сделала глубокий вдох – а что? Ты думаешь, у Ирочки такой же дар?
Полина согласно кивнула:
— Не знаешь, можно ли это как-то… убрать? Ирочке тяжело будет с этим… даром.
— Бабка говорила, что нет. Что такова уж наша бабья доля.
— Но что тогда с этим делать?
— Жить и развивать – пожала плечами Зоя Петровна.
Теперь Ире уже четырнадцать, и дар по-прежнему с ней. Она принимает людей и исцеляет их. Правда, денег за свой труд не берет: говорит, так дар может уйти…