Колдунья, ведьма, ворожея, чернокнижница — так за глаза называли бабу Марью односельчане. Мол, неспроста же она бродит по лесу, собирая разные травы и коренья, подолгу стоит возле ворот, будто что-то высматривая и никогда не бывает в церкви. Замечали и то, что по ночам окна дома бабы Марьи светятся каким-то странным, пляшущим светом, будто от свечки. А что же можно делать по ночам? Конечно, только колдовать да привечать нечистую силу. Она, по словам односельчан, так и липла к старушке: то черный кот у нее на заборе появится невесть откуда и также внезапно исчезнет, то на крышу слетится целая прорва ворон, и сидит неподвижно, будто чего-то ожидая. Выйдет баба Марья, посмотрит на них своим единственным глазом, шепнет что-то — и вся воронья братия тут же взвивается вверх, галдит, хлопает крыльями и улетает. Да, странная была особа баба Марья, и слухи о ней выходили далеко за пределы маленького села Липовка.
Сама баба Марья знала, что о ней думают и болтают, и потому всячески поддерживала свой образ. Ходила она всегда в черном — в старомодном длинном платье и платке, который завязывала на манер гоголевской Солохи. Левый глаз ее от рождения был незрячим и почти полностью закрыт веком, а правый, невероятно подвижный, блестел и вращался, изучая все вокруг. Когда баба Марья шла по улице, идущие навстречу тут же переходили на другую сторону дороги, а миновав старушку, читали какую-нибудь молитву от сглаза. Несмотря на все эти предрассудки, в минуты нужды и болезни все обращались к бабе Марье, и та никому не отказывала в помощи. Лечила она почти все — радикулит, сильную простуду, женские и мужские недуги, болезни желудка и почек. А тех, кто приходил с серьезными, смертельными болезнями, баба Марья предупреждала прямо, без всяких намеков о том, что им осталось всего ничего, и что помочь она им не в силах. Но даже и этим несчастным баба Марья облегчала страдания и давала какие-то свои настойки или порошки. Когда же заходил вопрос о цене ее услуг, баба Марья говорила следующее:
— Давайте, сколько не жалко. По мере своих возможностей.
Несмотря на это, деньгами бабу Марью никто не обижал. А те, у кого деньги по каким-то причинам отсутствовали, благодарили старушку продуктами или чем-нибудь еще.
О прошлом бабы Марьи толком никто ничего не знал. Известно было, что в молодости она работала скотницей в колхозе, а вот насчет ее личной жизни односельчане были не в курсе. Кто-то утверждал, что у бабы Марьи был муж и дети, а кто-то — что старушка всю жизнь прожила одна из-за своего физического недостатка. Опять же, как считали многие, баба Марья была настоящей ведьмой, а ведьмам семью иметь не положено. Это, так сказать, издержки их нелегкой профессии. Баба Марья эти слухи никак не комментировала, и как бы вообще не замечала их. Особой разговорчивостью она не отличалась, с односельчанами судачить не любила. Жила она в небольшом домике на самом окраине села, почти у самого леса. Сразу за огородом бабы Марьи начиналось большое болото; старушка часто наведывалась туда за разными травами, а по осени собирала там клюкву, которая произрастала там в изобилии. Ходила баба Марья хорошо изученными тропами, совершенно не боясь угодить в трясину и собирала багульник, кукушкин лен, сабельник, таволгу и другие растения, которые были нужны ей для всяких отваров и настоек. Те, кто бывал у бабы Марьи дома, не могли не заметить развешанных в сенях пучках трав. От них исходило такое благоухание, что с непривычки могла закружиться голова. Некоторые травы баба Марья сушила по несколько лет, как было рекомендовано в небольшой книжке с черным кожаным переплетом, которую баба Марья всегда держала у себя на столе. Посторонним в эту книжку она заглядывать не дозволяла, и всякий раз, когда в ее доме кто-нибудь появлялся, заворачивала ее в платок и прятала в старинный сундук со звоном.
Исходя из всего этого можно было понять одно — природу баба Марья любила куда больше, чем людей. Порой в лес она уходила на несколько дней, и ночевала там в старой сторожке. Часто такие походы случались перед весенним и осенним полнолунием или же в середине лета — перед Ивановым днем, когда, по народным поверьям, травы набирались особенной силой. Некоторые грибники, рыбаки или охотники иногда замечали бабу Марью, гуляющую по лесным полянам и лужкам и собирающую травы или грибы. Это было необычное и даже жутковатое зрелище: одетая во все черная старушка с охапкой трав в руках, бродила от дерева к дереву, настолько увлеченная своим занятиям, что не замечала ничего вокруг. На самом деле, баба Марья замечала многое, что было скрыто от глаз других. Каждую вспорхнувшую птичку, каждый надломленный кустик, каждого ползущего под ногами жучка видел единственный глаз старушки, и все это баба Марья сохраняла в памяти, словно нечто важное. Не так-то проста была она, эта худая, сгорбленная старушка, и что таится у нее на душе не знал никто.
Однажды весной, гуляя по оживающему после долгого зимнего сна лесу, баба Марья услышала чей-то протяжный скулеж, доносившийся из чащи. Перейдя по старому, перекинутому через ручей мостику, баба Марья оказалась в небольшой сырой ложбине, заваленной буреломом. Продравшись через целую стену полусгнившего хвороста, она обнаружила маленького щенка, который угодил в забытый кем-то из охотников заячий капкан. Петля из тонкой проволоки сильно сжимала шею малыша, и тот метался от испуга и удушья, скуля и воя из последних сил. Подобравшись к щенку поближе, баба Марья одной рукой прижала его к земле, а другой ослабила петлю. Освободив несчастное животное, старушка взяла его на руки и долгое время пристально рассматривала, не зная, что делать с ним дальше.
— Ишь, какой вертлявый, — усмехнулась она, держа дрожащего щенка на вытянутых руках. — И как ты здесь оказался-то?
Щенок пискнул и облизнул сухой нос. Его серая, как у волка, шерсть стояла дыбом, а острые уши были прижаты к голове. Поняв, что старушка ничего плохого ему не сделает, щенок обмяк и пошевелил носом, ловя исходивший от бабы Марьи запах. Та, поразмыслив, сунула его за пазуху и побрела обратно. Оказавшись в тепле, щенок перестал дрожать и, найдя пуговицу на кофте, стал посасывать ее, приняв за материнскую грудь. Придя домой, баба Марья налила найденышу немного молока и помазала стертую петлей шею какой-то неприятно пахнущей мазью. Вдоволь налакавшись, щенок забрался под печку и уснул. Так у бабы Марьи появился новый жилец, которого она нарекла Апрелем, по тому месяцу, когда он был обнаружен.
Апрель рос быстро, и вскоре превратился в огромного бугая, напоминавшего медведя. Чужаков он не любил, и лаял на них хриплым басом, порываясь укусить. От греха подальше баба Марья отселила Апреля в огород, где он целый день лежал возле бани или ловил сновавших в высокой траве мышей. А когда баба Марья шла в лес, Апрель всякий раз увязывался за ней, и брел следом, будто тень, и никогда не убегал от нее далеко, словно боялся оставить хозяйку одну без присмотра.
Кого только не встретишь в лесу! То лось стрелой промчится между деревьев, ломая все на своем пути, то мелькнет рыжий лисий хвост и затеряется в чаще, то белка испуганно вскарабкается по стволу огромной сосны и притаится на ветке, глядя вниз, на проходившего путника. Да и других людей в лесу тоже немало. Грибники, бредущие с полными корзинами, вооруженные длинными посохами, будто друиды; охотники, выслеживающие дичь, с ружьями наперевес; ищущие новые места рыбаки в длинных зеленых дождевиках. Натыкалась баба Марья и на тех, кому нужна была помощь. Заблудятся грибники или охотники, мыкаются между деревьев, жалобно аукают, надеясь услышать ответ. Встретит баба Марья такого заблудшего, ухмыльнется, нальет чаю из старого термоса, угостит куском пирога да и укажет верную дорогу. И смеется радостно спасенный, и благодарит бабу Марью, а сам корит себя за глупость, что заблудился в трех соснах и запаниковал. А баба Марья идет дальше, раздвигая перед собой кусты и папоротник своей тростью, отыскивая редкие травы и коренья. И верный Апрель семенит следом, сердито урча на прячущихся от человеческих глаз зайцев, которые дают деру, едва учуяв тяжелый собачий запах. Баба Марья не считала себя хозяйкой леса, как думали про нее многие. Она просто знала лес и понимала его, как ребенок понимает своего родителя. И любила его, как своего родного отца.
Однажды, в конце лета, теплым августовским утром, баба Марья и Апрель спозаранку выдвинулись в путь. На этот раз старушку интересовали не травы, а грибы, которые, по ее мнению, должны были пойти от продолжавшихся целую неделю дождей. Углубившись по тропинке в лес, они вместе с псом свернули на песчаную прогалину, надеясь отыскать маслят. Чутье не обмануло опытную бабу Марью: вся прогалина была усеяна маленькими, чуть побольше пуговицы, блестящими шляпками. Насобирав почти четверть своего лукошка, баба Марья оставила прогалину и спустилась в сырой овраг, поросший каким-то мелким кустарником. Вглядываясь в увешанную паутиной траву, баба Марья нашла первый подберезовик, затем еще один, и еще. Кое-где, прячась у самых корней, стояли крепкие красавцы-подосиновики и белые. Отправляя один гриб за другим в свое лукошко, баба Марья не заметила, как забрела очень далеко к северу, на берег небольшой речки Камышовки. Устало присев на поваленное дерево, баба Марья удивленно охнула — она прошагала больше пяти километров и находилась недалеко от соседней деревни, которая стояла на противоположном берегу. Камышовка была узенькой, шириной всего в сто метров речкой, и баба Марья сейчас была у самого ее устья, которое начиналось с маленького ручейка. Обойдя вдоль него, баба Марья услышала отдаленный шум деревни — крики петухов, лай собак, тарахтение какой-то техники. Несмотря на то, что все эти звуки были слышны довольно хорошо, до деревни оставалось еще несколько километров. Солнце тем временем уже преодолело больше своего пути к западу и теперь висело почти над самыми деревьями. Опасаясь, что не удастся попасть домой до темноты, баба Марья подхватила свое лукошко и побрела назад, решив срезать путь, пройдя по старой проселочной дороге.
— Пойдем, дружок, — окликнула она Апреля. — Давай, беги вперед.
Солнце садилось все ниже, и от деревьев тянулись огромные тени. Подул холодный западный ветер; он нагнал на небо множество небольших рваных тучек, из которых заморосил мелкий, колючий дождик. Баба Марья, опираясь на свою клюку, торопливо шла вперед по всеми забытому зимнику, который проходил вдоль реки и небольшого озера. Когда по нему ездили лесовозы, теперь же зимник зарос травой, кое-где обвалился и никаких следов других людей на нем не было.
Преодолев зимник почти до половины, баба Марья вдруг остановилась и прислушалась. В кронах деревьев шумел ветер, но вовсе не он привлек ее внимание. Откуда-то справа, из глубокого оврага донесся похожий на человеческий голос звук. Апрель, глядя на хозяйку, тоже замер и навострил уши.
— Помогите, — разобрала баба Марья далекие, едва слышимые слова. — Кто-нибудь!
Велев Апрелю оставаться на месте, баба Марья осторожно спустилась вниз по крутому косогору и стала продираться вперед сквозь высоченный папоротник. Ноги ее вязли в глубоком мху, а по лицу хлестали колючие еловые ветки. Пристально вглядываясь вперед, баба Марья пыталась установить, откуда исходит голос и позвала в ответ.
— Где ты? — спросила она, оглядываясь по сторонам.
— Помогите, — почти тут же раздался ответ откуда-то спереди.
И снова ноги бабы Марьи торопливо зашагали по мху, а руки раздвигали тяжелые ветви, словно занавеси. Наконец, за огромным поваленным дубом она обнаружила ту, что звала на помощь. Это была молодая, черноволосая девушка в грязной и изодранной легкой куртке и таких же изодранных джинсах. Она сидела на мху, поджав под себя босые ноги и испуганно смотрела на бабу Марью, повернув к ней усеянное синяками лицо.
— Кто это тебя так, голубушка? — ахнула старушка, вглядываясь в лицо девушки. — Что же с тобой случилось?
Кроме синяков и ссадин внимание бабы Марьи привлек широкий багровый след на ее шее девушки. Он словно ожерелье опоясывал всю ее шею, наводя на единственную мысль — бедняжку пытались задушить. Да и то, что земля вокруг девушки была разрыта, тоже говорило само за себя. Это было какое-то подобие могилы, в которой девушку пытались похоронить.
— Помогите, — снова пролепетала девушка, протягивая к бабе Марье руки. — Я боюсь! Вдруг они вернутся!
Баба Марья, не задавая вопросов, подошла к девушке и помогла ей подняться. Потом, обхватив ее за плечи, осторожно повела обратно к дороге. Идти было тяжело, но баба Марья терпела и продолжала тащить девушку на себе, боясь лишь одного — не добраться домой до ночи.
— Апрель, беги вперед, — скомандовала баба Марья, когда они с девушкой выбрались на зимник.
Пес, недоверчиво взглянув на незнакомку, глухо рыкнул, но послушался хозяйку и помчался вперед, задрав вверх изогнутый хвост. Баба Марья торопилась изо всех сил и чуть ли не бежала. Девушка, обвив рукой ее шею, тяжело дышала и постанывала от боли. Было понятно, что каждое движение дается ей с большим трудом.
Наконец, зимник остался позади. Баба Марья свернула на хорошо знакомую поляну, пересекла ее и оказалась у болота. Впереди был виден забор ее огорода. Добравшись до него, баба Марья отодвинула одну из досок, открывая проход внутрь.
— Давай, милая, сюда, осторожно, — сказала она, помогая девушке пролезть в огород. — Еще немного, потерпи.
Они прошли огород и оказались на крыльце. Баба Марья быстро отперла тяжелый, висевший на входной двери замок и зажгла свет. Девушка была настолько измученная дорогой, что засыпала на ходу. Буквально втащив ее на себе в дом, баба Марья уложила ее на свою кровать и поставила на плиту чайник, а сама принялась искать в шкафу какие-то травы. Она выкладывала на стол разные пакетики и коробочки, открывала некоторые из них, брала из каждой по щепотке и бросала в глиняную посудину. Когда все ингредиенты были собраны, баба Марья поднесла посудину к губам и что-то беззвучно прошептала. Затем сняла с плиты закипевший чайник и наполнила посудину до самых краев крутым кипятком.
— Выпей, голубушка, полегчает, — велела баба Марья, разбудив девушку, когда травы настоялись. — На вкус оно, конечно, так себе, но лекарства редко бывают вкусными.
Девушка сделала осторожный глоток и едва не выплюнула жидкость обратно в посудину. Вкус был мерзкий: как будто полынь смешали с калиной и залили все это жидким мылом. Но баба Марья настояла, чтобы девушка выпила все до самого дна и только после этого оставила ее в покое. Когда девушка снова уснула, баба Марья накрыла ее тяжелым ватным одеялом и принялась разбирать грибы. Мучить бедняжку расспросами она не хотела. Этим она займется утром, когда девушка придет в себя. А настойка ей в этом поможет.
Ранним утром следующего дня на зимнике появился огромный черный внедорожник. Из него вышли трое мужчин весьма угрожающего вида и друг за другом направились к тому месту, где накануне баба Марья обнаружила девушку. Добравшись до него, все трое остановились и долго молчали, изучая местность.
— И где она? — спросил один, круглолицый и лысый, выше остальных на голову. — Петруха, ты же сказал, что замочил ее?
Петруха, тощий и узкоплечий, вытаращил из без того большие глаза и пожал плечами.
— Да, замочил вроде как, — отозвался он возбужденно. – Пр*душил ее ремнем и прикопал. Ты же сам видал, Антох. Я же проверил, она не двигалась.
Первый, которого звали Антохой, наградил его ненавистным взглядом.
— И где она? — повторил он свой вопрос. — Яма пустая, бабы нету. Она что, воскресла по-твоему, придурок?
— Я сделал, как ты сказал, — продолжал оправдываться Петруха. — Откуда я знал, что она оживет? Я вообще баб ни разу до этого не уби*ал. Может, ей помог кто?
— Оно и видно, что не уб*вал, — сплюнул Антоха себе под ноги. — Кто ей тут помог? Медведь? Или леший? Ты совсем дурачок, что ли?
Третий, рыжий и толстый, указал рукой куда-то в сторону.
— Мужики, тут деревня недалеко, — наконец вмешался он. — Даже две. Я эту местность знаю. Тут часто люди ходят. Охотники, рыбаки. Может, ее нашел кто-нибудь. Теперь, небось, отдыхает в больничке и показания дает. Встряли мы, пацаны, по полной программе. Лепила свалил, баба его тоже. Надо было их на месте кончать, а не цацкаться.
Антоха повернулся к товарищу и злобно цыкнул.
— Ты, Конопатый, вообще помалкивай, — огрызнулся он. — Твое дело баранку крутить. Это вообще твой косяк, что они разбежались. Ты, каскадер хренов, даже машину их толком в кювет не сбросил. «Я смогу, я смогу», — тьфу! Теперь вот из-за тебя мы по уши в навозе.
Конопатый побагровел и сжал кулаки.
— У тебя все виноваты, — выпалил он в ответ. — Сам-то что делал? Сидел и командовал! Твоя была идея мочкануть лепилу, вот сам бы и мочил, раз такой киллер. Баба его вообще не при чем была, она полностью на твоей совести. Вот сам и разгребай теперь эту канитель, умник!
Антоха, не выдержав такой дерзости, хотел ударить Конопатого, но тот, несмотря на свою комплекцию, ловко увернулся и врезал Антохе по печени. Антоха согнулся и заохал; Конопатый хотел добить его апперкотом под нижнюю челюсть, но Петруха изловчился и в последний момент поймал его руку.
— Так парни, кончай барагозить, — скомандовал он, призывая обоих успокоиться. — Вот что. Сейчас сядем в тачку и прошерстим обе деревни. Баба наверняка там, если она живой из леса выбралась. Найдем ее, как-нибудь сцапаем, сунем в багажник и доделаем вчерашнее дело. А может, она вообще сейчас где-нибудь в лесу дохлая валяется, что еще лучше.
— А с лепилой что делать? — хрипло спросил Антоха, все еще держась за правый бок. — Тоже найти и в багажник? Он наверняка всех ментов в городе на уши поставил.
— Найдем и его, если нужно, — ответил Конопатый. — И тоже в расход. А потом разбег и на дно. Ну, погнали, пацаны.
Они выбрались обратно на зимник, сели в машину и та медленно двинулась вперед.
— Это все из-за моего мужа Макса, — начала свою историю девушка, которая представилась бабе Марье Олесей. — Он хирургом работает в городской больнице. В общем, недавно к ним привезли человека с огнестрельным ранением, он бредил и что-то болтал. Это был не совсем бред; по его словам Макс понял, что этот человек — преступник, которого за какие-то грехи подстрелили свои же. Болтал он довольно долго, называл какие-то имена, фамилии, а Макс их запомнил. Человеку этому помочь уже было нельзя: пуля застряла в легком, и он умер. А Макс тут же позвонил в полицию и сообщил обо всем. А вчера…
Девушка вытерла уголком пододеяльника мокрые глаза и продолжила:
— Вчера утром мы решили уехать на время из города. Решили подождать, пока все не уляжется. Тут, недалеко, есть хорошая база отдыха, и мы с Максом поехали туда. И тут вдруг… Господи… В нас влетела машина, мы перевернулись, вылетели в кювет, а дальше… Дальше какие-то мужики вытащили меня и Макса из машины, избили и хотели похитить. Макса сунули на заднее сиденье, меня в багажник, куда долго везли, а когда остановились, Макса уже не было. Наверное… наверное его уб*ли и выбросили на ходу из машины. Меня привезли куда-то в лес, вытащили, долго волокли по земле, а потом стали д*шить. Я потеряла сознание, и эти… наверное решили, что я умерла. Я правда чуть не умерла, даже думала о том, что я мертва и все мне просто кажется, пока вы меня не нашли. А Макс… Он был таким хорошим, таким добрым…
Олеся снова расплакалась, и баба Марья налила ей травяного чаю. Олеся приняла из ее рук чашку и едва не расплескала ее содержимое. Ее собственные руки все еще дрожали от пережитого стресса.
— Если они вернутся обратно и поймут, что я жива, то будут меня искать, — произнесла Олеся, испуганно посмотрев на бабу Марью. — Мне почему-то кажется, что они это сделают.
Баба Марья кивнула и задумчиво посмотрела в окно. Тихое село теперь не казалось ей таким же безопасным, как прежде. Внутри нее тоже зрело какое-то смутное, тяжелое предчувствие. Нужно было что-то делать. Прямо сейчас.
— Ты лежи здесь и никуда не выходи, — сказала баба Марья, накидывая на плечи шаль. — Я ненадолго отойду. А ты пока поспи еще.
Она вышла из дома, тихо затворив за собой входную дверь. Подозвав Апреля, она велела ему сторожить крыльцо. Верный пес растянулся у входа и стал караулить, как ему было приказано.
Черный, забрызганной грязью внедорожник медленно полз по главной улице, оставляя на грунтовой дороге глубокие колеи от колес. Четверо деревенских охотников — Василий, Митька, Федор и Григорий держали его на мушке, направляя свои ружья на колеса и стекла. Они заняли удобные позиции, спрятавшись в нескольких заброшенных домах сразу после того, как баба Марья рассказала им обо всем случившемся с Олесей. Это были суровые деревенские мужики, которым было все равно, в кого стрелять — в лося, медведя или дурного человека. Они дожидались подходящего момента, чтобы открыть огонь.
Когда машина поравнялась с домом бабы Марьи, та вышла из ворот и демонстративно уселась на лавочку возле палисадника. Огромный Апрель улегся у ее ног и скалился в сторону зловещей машины. Баба Марья чесала его могучую шею и что-то тихо приговаривала. Внедорожник затормозил у лужайки и из него вышел высокий человек в черной спортивной куртке. Это был Антоха.
— Здравствуй, мать, — произнес он, немного приблизившись к бабе Марье и с подозрением косясь на пса. — Ты тут девушку не видела? Темненькая такая, стройная, в светлой курточке.
Баба Марья медленно подняла на него взгляд и еле заметно качнула головой.
— Шел бы отсель, сынок, подобру-поздорову, — ответила она с нескрываемой неприязнью. — Места тут глухие, всякое может быть.
Антоха опешил и вытянул шею.
— Ты чего это, мать? — переспросил он.
— А того, что человек ты дурной, сразу видно. — Баба Марья поднялась и выпрямилась во весь рост. — Душегуб ты. Нутро у тебя черное, дьявольское. И смерть за тобой идет, того и гляди сцапает.
Антоха было двинулся к ней, но тут же был остановлен злобным оскалом Апреля. Товарищи Антохи, увидев его замешательство, тоже вылезли из машины и приблизились к нему.
— Если девка у тебя, мы ее заберем и уедем, — произнес Антоха, немного приободренный появлением товарищей. — Отдай нам ее, и мы тебя не тронем.
— Ты меня и так не тронешь, — ухмыльнулась баба Марья, поглаживая пса. — Не тебе со мной тягаться, щенок паршивый.
Антоха, покраснев как рак, грязно выругался и двинулся вперед. Выхватив из-за пазухи пистолет, он направил его на Апреля и намеревался нажать на спусковой крючок, как вдруг грянул выстрел и по его щеке сбежала струйка крови. Федор, который стрелял первым, промазал и пуля задела лишь Антохино ухо. Тут же загрохотали новые выстрелы; пули застучали по машине, по забору, по воротам. Все трое, истошно завопив от ужаса, бросились в сторону болота, спасая свои шкуры. Это было фатальной ошибкой.
Первым угодил в трясину Петруха. Едва ступив на ровную, будто газон, изумрудно-зеленую поляну, он почувствовал, как обе его ноги вязнут в липкой и зловонной болотной жиже. Судорожно дергаясь, Петруха проваливался все глубже и глубже, пока, наконец, трясина не сомкнулась над его головой, оставив напоследок лишь несколько больших пузырей.
Антоха был следующим. Споткнувшись о кочку, он кубарем слетел с тропинки в ржавую болотную воду и едва не захлебнулся ею. Вынырнув, он попытался ухватиться за какую-то корягу, но ладони его соскользнули и он снова исчез под водой. Выныривая и снова скрываясь несколько раз подряд, он совершенно обессилел и пошел ко дну. Снова забурлили пузыри, потом на мгновение из воды показалась скрюченная Антохина пятерня и тут же снова исчезла. Все стихло.
Из всей троицы спасся только Конопатый. Он каким-то чудом преодолел болото, добежал до леса и исчез среди деревьев. Федор, целясь ему в спину, хотел выстрелить, но баба Марья удержала его.
— Не надо, — сказала она, закрыв дуло ладонью. — Ему и так недолго осталось.
Федор не стал узнавать о том, что это значит и опустил ружье. Все было кончено.
— Ну что мужички, расходимся, — свистнул он остальным. — Поохотились немножко, и будет. Дичь ушла, да и нам пора. Бывай, баба Марья.
Он повернулся и хотел было уйти, как вдруг боковым зрением уловил какое-то движение в стороне леса и снова вскинул ружье. Из-за деревьев, немного левее того места, где скрылся Конопатый, вышел человек и, шатаясь как пьяный, побрел через болото.
— Не стреляйте, — раздался вдруг громкий, пронзительный окрик. — Не стреляйте! Это Макс!
Олеся, которая вышла на улицу, когда стихли выстрелы и стоявшая за спиной охотников, теперь стрелой помчалась к бредущему по узенькой тропинке мужу, рискуя в любой момент оступиться и угодить в болотную западню. Порхая, словно бабочка, она за минуту добежала до Макса и бросилась к нему на шею. Опустившись на колени, они принялись обниматься и ощупывать друг друга так, будто не верили, что оба живы, осязаемы и существуют на самом деле.
— Ну вот и сказочке конец, — усмехнулся Федор, закинув ружье за спину. — Эх, баба Марья, какие страсти в нашей деревне творятся. Если бы сам не видал — не поверил бы.
— А с машиной-то что делать? — перебил его Василий. — Не тут же ее оставлять.
— К хозяевам ее, в болото, — махнул рукой Федор. — Ну ее к чертовой матери.
Избавившись от внедорожника, охотники ушли, а баба Марья еще долго стояла и смотрела, как два едва не потерявших друг друга человека наслаждаются своим счастьем. И лицо ее, впервые за очень долгое время, тоже светилось от счастья.
Автор: Антон Марков