— Ириш, осталась бы еще, а завтра уж поедешь, — Дарья Николаевна грустно смотрела на дочь, укладывающую вещи в машину. — У тебя же еще три выходных, вот и погости. Ну что ты одна в городе будешь делать. Хоть выспись здесь, отдышись… Может, передумаешь, к мужу еще вернешься?
Ира остановилась, с легким вздохом оглядела сад, аккуратно прополотые грядки, веселые кустики флоксов, кивающие ей своими розовато–белыми шапками цветов. Да… Отоспаться, перевести дух — было бы неплохо…
— Нет, мам. Ты же знаешь, пока доеду, надо всё разобрать, у меня все вещи в коробках, а там рабочая неделя, некогда будет. Ну не смотри ты на меня так! Я еще приеду! А к Игорю я вряд ли вернусь. Мы чужие люди, он живет в своем мире. А я так не могу.
— Попробуй понять его!
Ира покачала головой, нежно обняла мать за шею, они постояли так немного, а потом Ирина вдруг спохватилась.
— Ну и где эта негодница? Где Евгешка? Ехать пора, а она опять убежала!
Женщина скользнула взглядом по беседке, по дровнику, по старенькому крыльцу, заглянула в окошко, надеясь увидеть на полу в комнате, в самом центре разлитого желтка солнечного света свою кошку, пушистую, с белой, всегда чисто вылизанной шерсткой, мягкими толстенькими лапами и строгими, каре–зелеными, с серым ободком, глазами.
— Я посмотрю в доме, а ты собирайся. Найдем мы твою Евгешу, тоже еще заботушка! — мать медленно поднялась по ступенькам крыльца, отворила скрипучую дверь и стала звать кошку, а Ира, беспокойно поправляя на плече ремешок сумочки, обошла участок, заглядывая под каждый куст.
— Кис–кис! Евгешка, нам ехать нужно! Домой пора! — ласково уговаривала Ира питомицу выйти из своего тайного места, но та не показывалась.
Кошка не любила ездить в машинах, не любила переноски и коробки, духоту и тряску дорог. Она всегда до последнего пряталась от хозяйки, сидела где–нибудь тихо–тихо, наблюдая, как Ириша нервничает, оглядывается, рыщет по дому в поисках беглянки. Да и другая, их старая с Ирой квартира кошке явно больше не нравилась, она всё ходила по пустым комнатам и мяукала, как будто звала кого–то, а потом забивалась в уголок и дрожала, не желая двигаться с места.
— Мам! Нашла?
— Нет. Как сквозь землю провалилась!
Но тут за домом раздался писк. Кто–то наступил на детскую игрушку со свистулькой, которую давно отдали на растерзание кошке.
— Евгеша, а вот я тебя и нашла. Пойдем, девочка! Нам пора! Да не вырывайся ты!
Ира шла по садовой дорожке, неся в руках кошку с болтающимися внизу толстенькими, холеными ножками. Красный, с подвешенным сердечком ошейник прятался в густой шерстке. Евгеша жалобно мяукала, но хозяйка только качала головой.
— Не спорь, пожалуйста, приедем, ляжешь в свою кроватку, я тебе вкусненького дам, а завтра на балконе тебе сделаем местечко, будешь там хозяйка!
Ира приподняла кошку, зарылась лицом в ее мех и вздохнула.
— Мам, я нашла ее, всё хорошо. — распахнув дверцу машины, Ира одной рукой пыталась вынуть переноску, а другой держала извивающуюся Евгешу. — Перестань, надо сесть в домик. Надо, и не спорь!
Но Евгения, гордо растопырив усы, только фырчала, а потом, извернувшись, вырвалась из хозяйкиных рук и запрыгнула в салон машины. Там она уселась на заднее сидение и отвернулась.
— Так поедешь? Ладно, но смотри, чтобы без глупостей!
Кошка только презрительно, даже с осуждением, взглянула на эту щуплую, веснушчатую женщину в потертых джинсах и толстовке.
— Ты же сама тоже не хочешь ехать! Сейчас приедешь, опять сядешь в прихожей на пол и будешь смотреть в одну точку! И не станешь ты разбирать никакие коробки! И на балконе мне местечка не будет. А будет чай на кухне, сушки на тарелке и твоя грусть! — казалось, говорила питомица, но Ира ее не слушала, она уже обнимала мать, обещая, что позвонит, как доберется, потом забулькал мотор, и красная Ирина «Мазда» осторожно выбралась на дорогу, моргнула на прощание фарами и поехала к шоссе.
Дарья Николаевна вздохнула.
— Что, Даш, проводила свою? — раздался из–за забора голос соседки. — А что она так рано? Еще же выходные у нее?
— Вот всё всем надо знать! — шепотом заворчала Даша, пожала плечами и вслух ответила:
— Дела у нее в городе, обустраивает свою квартиру.
— Аааа, — протянула соседка, Галочка. — А с Игорем–то они, что, развелись, или так, просто разбежались?
Галина плюхнула на землю шланг, из того брызнула широким, разлапистым веером вода.
— Не знаю, она мне не сказала, да и я не лезу. Их дело, может, еще и сладится всё… — поджала Даша губы.
— Может, только вряд ли! Я, как он сюда приезжал, сразу поняла, что не пара они! Он такой хмурый, нелюдимый, она всё вилась вокруг, то ягодку ему предложит, то конфетку, а он, знай себе, нос воротит! Нет. Ирочке другой нужен! Вот мой Пашка – рубаха парень!
— Галь, не начинай! Это их дело, молодое, нам не понять. И не надо лезть в чужую жизнь!
Дарья Николаевна развернулась и зашагала по дорожке к дому. Столько дел еще – полить парник, укрыть грядки, а то что–то ночи в этом году холодные, стылые, даже пар иногда изо рта идет, если выйти на крыльцо и стоять так, глядя в ночное, зыбкое, пересыпающее звездами небо… Много дел, но Даша не станет их делать, она просто сядет за стол и будет долго отсутствующим взглядом смотреть перед собой, а потом вздохнет и уйдет на кухню ставить чайник. Плохо Ирочке, мечется, сама, поди, уж и не рада, что от Игоря ушла, да тут ничего не изменишь, только сами они могут опять договориться…
… Поссорившись с мужем, Ирина собрала вещи и уехала на свою старую квартиру, которую уже хотела выставлять на продажу. Хорошо, не успела!
Дарья не знала, что произошло у ребят, с расспросами не лезла, только переживала, вздыхала, пока Ира гостила у нее на выходных.
Дарья Николаевна три года назад, когда умер муж, перебралась жить на дачу, в город наведывалась редко, не любила его суету и душный, тяжелый воздух. И теперь звала к себе Ирину, но та не соглашалась – на работу по утрам ездить неудобно, да и вообще…
… Ирина внимательно следила за дорогой, а Евгеша копошилась на заднем сиденье – то ложилась, то снова садилась, мяукала, беспокойно перебирая лапками, фырчала и как будто вздыхала. Ира то и дело ловила в зеркальце заднего вида ее осуждающий взгляд.
— Перестань! Мы не могли задержаться дольше, ты сама это знаешь. И не заставляй меня оправдываться перед тобой!
Евгеша презрительно отводила глаза. Раньше она ездила в машине по–другому, с комфортом устроившись на коленях Игоря, Ириного мужа.
Иринка любила водить машину, а Игорь дремал на заднем сидении, зарывшись пальцами в теплую, пушистую шерстку и поглаживая Евгешу. Та мурлыкала, Игорь улыбался, а Ира только хмыкала, ревнуя кошку к мужу.
Игорь много работал, смены, замены, подежурить за кого–то, выйти просто так, помочь ребятам… Ира долго это терпела, а однажды поняла, что Игорю она, в сущности, и не нужна. Его жизнь после женитьбы нисколько не изменилась. Он не хотел ее менять. Больница… Ну и что, что больница?! Это просто работа, от нее нужно отдыхать, заниматься собой, домом, семьей, в конце концов! Сколько билетов на концерты и спектакли Ире пришлось отдать знакомым, потому что Игорь «не смог». Сколько раз она одна ходила, гуляла по городу, потому что муж, наобещав примчаться к ней на свидание, так и не являлся.
— Ты незаменим, да? Или ты там один работаешь? Других нет у вас врачей? — в последний вечер, вечер их ссоры Ира плюхнула перед мужем чашку с полуостывшим чаем и сложила руки на груди.
— Ир, не начинай, — устало сказал он и, тремя большими глотками выпив невкусный, кисловатый чай, поблагодарил жену, как обычно, бросив свое «спасибо», и ушел в комнату.
— А я не начинаю, я продолжаю! — взвилась Ира, окончательно выйдя из себя. — Я просто понять не могу, ты зачем вообще женился, если весь в своей работе? Обслугу себе мог бы и просто нанять, дешевле бы вышло. А то, вон, на свадьбу сколько угрохали. Ну что ты опять молчишь!
Но Игорь не отзывался. Когда Ирина влетела в комнату, готовясь отчитать мужа, тот уже спал, укрывшись пледом и свернувшись на неудобном, старом диване. Евгеша сидела рядом. Она строго глянула на Ирину и зашипела, как только та хотела протянуть руку и растолкать мужа.
— И ты туда же?! Значит, ты с ним заодно? А вот и зря! Он про тебя и не вспомнит, когда придет очередной раз с работы! Слышишь, не вспомнит, ты будешь сидеть голодная, мяукать, а он и не подумает тебя покормить!
Ирина пнула ногой стоящий рядом журнальный столик, выскочила из комнаты и, набросив куртку, ушла на улицу. Моросил дождь, ветер лизал холодным языком голую шею, кроссовки быстро промокли и стали тяжелыми, как кандалы. В таких же кандалах жила и Ириша. Или ей так казалось…
Женщина тогда долго бродила по улицам, просто так, без цели и с роем колючих мыслей в голове. Может быть, когда она вернется, Игорь поймет всё, попросит прощение, укутает ее в теплое одеяло и сделает что–нибудь поесть? Может, всё вдруг начнется заново и по–другому? Хотя так никогда и не было… С чего сейчас он одумается?..
И правда, когда Ирина, продрогшая до костей и злая, вернулась домой, Игорь мирно спал, перебравшись на кровать. Евгеша лежала у его ног и подергивала кончиком хвоста.
— Предательница! — процедила сквозь зубы Ира, скинула кошку с кровати и ушла в ванную, греться под горячим душем.
А когда легла в кровать, кошка, мурлыкнув, прижалась к ней своей волосатой мордочкой.
— Ни предательница я! Нет, ты ничего не понимаешь! — казалось, хотела сказать Евгения, но Ира ее уже не слушала. Хозяйка, уткнувшись лицом в подушку, спала, а по щекам ее текли и текли слезы…
Через два дня, подгадав, когда у Игоря смена, Ирина собрала вещи и ушла от него. Евгешу она захватила с собой, не смотря на протесты и визг…
Уже сидя в машине, Ириша получила сообщение от мужа, что тот останется еще на одну смену, «так уж вышло, прости, малыш!» …
… Вечером Игорь пытался дозвониться до жены, но та трубку не брала. А через двое суток, вернувшись в квартиру, мужчина застал там только голые полки и чистую, пустую обувницу, где раньше толпились Ирины туфли, кроссовки, сапожки и ботинки… Игорь крепко напился …
… Ира вошла в пахнущую картоном и старыми книгами квартиру. Коробки стройными рядами толпились в коридоре. Уходя от мужа, Ира собрала свои вещи, пока мужа очередной раз не было дома, перевезла всё сюда и теперь сидела в своей старой квартирке, как в укрытии, жалея себя и то время, которое она «потеряла», живя с мужем.
— Ладно, дорогая, не вешать нос! — наконец, пробормотала она, набрала матери, сообщила, что добралась до дома и пошла на кухню. Есть не хотелось. Вскипятив чайник, Ира заварила свой любимый, с бергамотом, чай и встала у окна. С пятнадцатого этажа было хорошо видно, как по магистралям, как по венам, текут реки машин, ка моргают светофоры, останавливая потоки, как из них, этих рокочущих и жующих бензин железок, формируется плотный тромб, а потом, оторвавшись, устремляется дальше, бибикая и клокоча выхлопными трубами. Вдалеке сияло огнями «Чертово колесо», а по небу, мигая маячками, летел куда–то самолет. Всё так обыденно и просто… И пусто…
Евгеша ходила по квартире, тыкалась носом в углы, замирала, потом снова бродила, пугая Ирину своими вздохами.
— Ты что? Ну как собачонка, правда! Вон твоя корзинка, вот я тебе еды поставила. Угомонись.
Кошка не обращала на хозяйку никакого внимания. Она искала Игоря. Он был ее. Просто её. Он гладил ей мягкое пузико так, как не могла сделать это Ириша своими длинными, лакированными ногтями, он понимал, когда она хочет есть, а когда питомице просто нужно отдохнуть. И она понимала его. Он без нее не мог.
Придя домой после очередного суматошного дня, Игорь садился на диван и закрывал глаза. Его сердце гулко стучало прямо в Евгешиной голове. А мысли становились картинками перед глазами белой питомицы. Кошка видела их всех – и ту женщину, что, лежа на каталке, с ненавистью смотрела, как Игорь читает ее историю болезни.
… — Все вы одним миром мазаны! — выплюнула пациентка упреки. — Мужа моего сгноили, теперь за меня принялись! Не трогай меня! Не трогай, слышишь?..
Игорю нужно было ее осмотреть, но женщина не давалась, отпихивая протянутые к ней теплые руки… А у Игоря руки особые, Евгеша знала. Его пальцы чувствовали боль и уводили ее куда–то далеко–далеко, как будто впитывали. Его руки всегда были теплыми и легкими, их иногда даже не чувствовалось, и Евгеше приходилось поворачиваться и изгибаться, чтобы поглядеть, гладит ли всё еще ее мужчина, или уже ушел. И он гладил, нежно и бережно перебирая рукой по тонкой, пронизанной венками коже Евгешиного животика.
А та женщина плюнула в лицо склонившегося над ней врача и отвернулась к стене… Игорю было неприятно, он разозлился тогда, бросил бумаги на тумбочку и вышел из палаты…
Евгеша, свернувшись на коленях мужчины, забирала в себя всё – боль, обиду, разочарование. И Игорь засыпал, проваливался в темный, тягучий мир без снов.
Знала Евгеша и о том мужчине, что так поразил Игоря, знала, но помочь не успела…
Кирилл Олегович, так, кажется, его звали. Операция была назначена на вторник. У операционного стола должен был стоять профессор Темников, «с большой буквы врач», а Игорь тогда свою смену уже сдал, собирался домой.
Мужчину выловили уже на проходной.
— Погоди! — запыхавшаяся медсестра схватила Игоря за руку. — Чего телефон не берешь?! Темников там от операции отказался. Не может он, говорит, с руками что–то. Велел тебя звать, а он ассистировать будет.
— Рит, я устал. Я сам уже ничего не вижу. Пусть ребят возьмет. Сегодня же в оперблоке Егоровские. Они ни хуже меня.
— Нет, там сложная операция. Говорит, чтобы ты делал. В общем, пойдем!..
Игорь тогда включил телефон, три раза набирал Ирину, чтобы предупредить – в театр он не попадет. Ира трубку не взяла…
— Игорь Семенович! — Темников поймал коллегу в коридоре и, взяв под локоть, отвел в сторону. — Наш с вами сегодняшний пациент – непростой человек. Он, знаете, из высших кругов. И…
— Если он из высших кругов, то что делает здесь, в обычной больнице? Разве для таких нет других мест? — огрызнулся Игорь. Он прекрасно знал, что профессор абы кого не оперирует, о его услугах нужно специально договариваться, приносить конверты и подобострастно заглядывать в глаза, чтобы он, светило медицинских наук, согласился хотя бы пошевелить пальцем. Темников много публиковался, ездил по конференциям, выступал, доказывал, спорил, получал грамоты и потом пил шампанское на банкетах. Вот и вчера, как догадался по синякам под глазами профессора, был очередной слет великих мужей, где–нибудь в ресторане. Много говорили, много, пели и пили… От того и руки сегодня уж ни те… Годы, батенька, годы берут своё! Так недалеко и до профнепригодности!
— Не будьте таким придирчивым! Кирилл Олегович специально лег к нам, в обычную палату, он верит в нашу помощь. Вы уж подготовьтесь получше, дорогой. Я вам буду ассистировать.
Лестно? Нет, нет и нет! Если бы к Игорю обратился с такой просьбой любой из его товарищей – Петька Ляпин, Ромка Нарченко или даже заносчивый Андрей из третьего отделения, — там вообще не вопрос! Люди, такие же, как сам Игорь, работяги, мало ли, что, надо прикрыть, значит, надо! Но Темников… Мягко он стелет, да жестко спать. Говорили, что так однажды он подставил одного своего коллегу. Тоже отвел под локоток в сторонку, попросил помочь на операции, предварительно убедившись, что пациент перевел на его, Темникова, счет кругленькую сумму, а больной взял, да и умер. Родственники всполошились. Что? Как? Ведь обещали, что будет, как новенький, а он скончался!.. А Темников это знал заранее, потому сам и не проводил операцию. Ушел в тень, так сказать, мол, был срочно вызван к руководству, оперировал другой человек, вот с него и весь спрос. Того врача, понятное дело, уволили, служит теперь лекарем в каком–то поселке. Говорят, добился больших успехов – теперь под его руководством не три, а четыре человека – уборщица, медсестра и педиатр…
Игорь, глядя в спину удаляющегося Темникова, покачал головой.
— Теперь со мной такое решил провернуть? А мы еще посмотрим!
Мужчина сел на банкетку и раскрыл толстую, потрепанную карту больного. Кирилл Олегович был, кажется, уже прооперирован вдоль и поперек. Две клинические смерти, два инфаркта, микроинсульт. И метастазы… Они были везде, но Темников, тем не менее, назначает операцию.
«Рак – бомба замедленного действия… Чем больше его вскрываешь, тем активнее он прорастает в тело!» — вспомнил Игорь слова своего учителя. Того уже не было в живых, умер от того, что сам лечил на протяжении сорока лет у других…
Игорь понял, что шансов на хороший исход операции ноль. Такой организм просто не выдержит наркоза, сердце – как истонченная, нежная паутина, оно остановится, даже не среагировав на вводимые препараты.
Но Кирилл Олегович уже поставил свою подпись под согласием на операцию. Наверняка Темников ему расписал, как всё будет хорошо, как удачно всё сложится, и пациент еще спляшет на свадьбе своих правнуков…
Игорь уже стоял перед дверью главврача, решив добиться отмены операции, но того не было на месте, уехал в Горздрав…
Игорь Семенович, постояв у запертой двери, развернулся и зашагал к лифту, спустился на третий этаж и уверенно направился к шестой палате, к Кириллу Олеговичу. Восьмидесятилетний мужчина лежал на койке, накрывшись одеялом почти с головой. В окно било солнце, оно заливало комнату жаром, искрилось на металлических стойках капельниц и бисером рассыпалось по потолку, отражаясь в забытой кем–то чашке с остывшим чаем. Ветер, врывающийся в распахнутые створки, не приносил прохлады, а Кириллу Олеговичу всё равно было холодно. Это продолжалось уже давно. Мурашек не было, кожа просто не могла больше выпячивать их на своей поверхности. Было холодно изнутри. Болезнь сжирала Кирилла Олеговича, забиралась в кости, останавливала кровь и заставляла гулко кашлять.
— Здравствуйте, извините, я пришел с вами поговорить, — начал, кашлянув, Игорь Семенович и, подвинув стул, сел рядом с койкой пациента.
Старик, медленно открыв глаза, бледные, без ресниц, впалые, но такие добрые, как будто в них сосредоточилось доброта всего мира, чуть повернул голову и улыбнулся.
— Давайте, только я помолчу, а вы говорите. Сил что–то нет, – прошептал он.
— Хорошо. Я считаю, — начал с главного Игорь, — вам нельзя делать операцию! Такие показатели, организм просто не выдержит! Откажитесь, есть альтернативные методы помощи, вам станет легче. Профессор, возможно, приукрасил наши возможности, он…
— Он взял с меня пятьсот тысяч, дорогой мой, за свои услуги, — приподнял брови больной, потом закашлялся и отвернулся. — Извините, я, наверное, вызываю отвращение… Болезнь проклятая… Темников обещал, что после операции я проживу еще два–три года. Танечка очень рассчитывает на такой прогноз… Таня моя старшая дочь. — Но это ложь! Такого не будет, потому что вы… Вы… — Игорь вдруг испугался сказать правду.
— Я уже не жилец? Это вы хотите сказать? Но мои родные не хотят этого признавать, к сожалению. Меня возили к лучшим врачам по всему миру, меня не отпускают, понимаете? Я не мог отказаться от предложения Темникова.
— Вы, что, не понимаете, что он просто взял с вас деньги, передал операцию мне, сказав, что сегодня руки у него не столь ловкие, а потом, если что–то случится, то виноватым будет кто угодно, только ни он. Вы подписали себе смертный приговор!
Игорь хотел продолжить, но Кирилл Олегович мирно положил на его руку свои иссохшие, холодные пальцы, чуть похлопал и снова улыбнулся.
— Я всё знаю. Знаю, как всё будет. И я этого хочу. Я устал, я просто усну, и мне станет легче. Я хочу, чтобы всё закончилось.
Игорь испуганно смотрел на пациента. Он видел в его глазах желание уйти, не наигранное, пафосное, а искреннее и простое. Кирилл Олегович всё рассчитал, он готов и даже будет рад, тому, что произойдет сегодня в оперблоке…
— Любовь, мой, дорогой, это прекрасно. Любовь твоих детей, внуков и жены, она обволакивает и смягчает удары, что наотмашь раздает жизнь. Но иногда любовь превращается в паутину. Она давит и душит, вырваться ты не можешь, да и уж поздно, ты с головы до ног укутан заботой, ты куколка, пора превращаться в бабочку. Мне, по крайней мере, пора… Они, мои родные, я знаю это, боятся той боли, что принесет мой уход. Они слишком привязаны ко мне. Я сам, видимо, виноват, но уж так я умею любить… Отпусти меня, просто отпусти, и всё.
— Вы не понимаете! Любая неудачная операция – это плохо для больницы. Это разбирательства и допросы, это скандалы со стороны родственников, возможно, меня уволят, пустят в расход, так сказать. За Темникова.
Но Кирилл Олегович уже как будто не слышал врача, он сделал вид, что спит. Он слишком долго жил для кого–то, учитывал, просчитывал, как лучше для других, попреки своим желаниям. А теперь уже нет на это сил…
— Вы эгоист! — в сердцах кинул напоследок Игорь Семенович и вышел из палаты, захлопнув за собой дверь…
… Вечером Игорь, сидя на диване, уже «после», всё прокручивал в голове ход операции, свои действия, команды Темникова, вспоминал, что говорил Барсуков, анестезиолог, что лепетала операционная медсестра… А еще вспомнил, как увидел стоящего рядом с операционным столом Кирилла Олеговича. Бред? Наваждение? Глюки после тяжелой смены? Кто знает, только пациент там точно стоял, помолодевший, с румянцем и спокойным, умиротворенным лицом. Он смотрел на свое ставшее пустым тело, а потом развернулся и ушел. Сквозь стену, как показывают в мистических фильмах…
Темников как будто растерянно посмотрел на Игоря, пожал плечами, мол, голубчик, вы напортачили, и, сбросив операционную амуницию, вышел…
— Отмучился, — тихо сказала сестра, Вера Игнатьевна. — Жалко его было!
— Да… — протянул Игорь Семенович.
… И вот теперь, сидя с Евгешей на коленях, мужчина переживал всё снова и снова, вспоминал счастливые глаза пациента, его спокойное лицо, и не мог понять, что было лучше – вернуть его к жизни электрическими разрядами, или оставить всё, как есть? Ответ очевиден. И он для каждого свой.
А вот что будет с самим Игорем? Родственники уже оповещены, они уже звонили главному, тот пытался связаться с хирургом, но Игорь просто не брал трубку. Уволит… Как пить дать, уволит.
Игорь поморщился и закопался руками в шерсть своей любимицы. И стало ему спокойно, легко и мирно. А тело Евгении сотрясала легкая, навязчивая дрожь. Но она потерпит. Хозяину сейчас нужно помочь…
Ирина ничего этого не знала, она и не спрашивала, как у Игоря на работе, отчего он такой хмурый, что всё шепчет по ночам, отвернувшись к стене.
— Работа есть работа, у каждого она своя, та, что выбрал когда–то. А жизнь – она шире! Не стоит переносить в нее свои профессиональные проблемы! — твердила она, ворча и строго посматривая на мужа…
… И вот Ирина ушла, забрала с собой Евгешу, а Игорь покатился по наклонной, на работе его пока отстранили, так как довел до операции человека безнадежного, не объяснил ему всей опасности, подставил клинику. Родственники шумели, руководство больницы решало, советовалось, снова что–то решало, а Игоря отправили домой. Дома было пусто и холодно, зато в шкафчике был «НЗ». Пометавшись, Игорь стал пить…
… Евгеша всё маялась, бродила по квартире, мяукала и терлась о ноги хозяйки.
— Отстань, надоела ты мне! И без тебя забот полон рот! — Ира тоже ходила по дому, бесцельно переставляя на полках книги, статуэтки, свои кубки за победы в танцах. Это было в прошлом. Там, на очередных соревнованиях, она и познакомилась с Игорем. Он дежурил в качестве медбрата, а Ирка, легкая, стройная, крутилась перед ним в зажигательных ритмах Латины…
Ира, то ли нарочно, то ли случайно, подвернула ногу, Игорь помогал, накладывал повязку. Познакомились, обменялись телефонами…
И завертелось…
… А вот и их с Игорем общее фото, сделали сразу после свадьбы, на фоне моря. И зачем Ира взяла ее с собой?..
Телефон зазвонил настолько громко, что Ирина вздрогнула.
— Алло!
— Ирина, извините, что беспокою, знаю, что взяли выходные, но давайте–ка их перенесем. А завтра мы вас отправляем в командировку. Слетаете в Екатеринбург, сделаете работу, вернетесь и догуляете! — услышала женщина голос начальника.
— Но… Я не могу, мне нужно отвезти тогда кошку маме, да и не готова я, у меня все вещи в коробках. Я же переехала, — залепетала Ира, но начальник ничего не хотел слушать.
— Извините, Ирина, но билеты уже куплены, так получилось. Я выплачу вам премию. Всё, вылет завтра в семь утра. До свидания!
— До свидания…
Ирина бросила телефон на диван и растерянно огляделась. Все офисные костюмы и туфли, уместные в ситуации командировки, были где–то здесь, но в каком тюке, она не знала. Вот говорил ей Игорь, чтоб подписывала контейнеры…
— Евгеша, а что с тобой–то делать? Тебя куда?
Если бы кошка могла говорить, она бы, встав на колени, умоляла хозяйку отвезти ее к Игорю. Ей было плохо, а он мог помочь…
— К матери не успею, а к кому еще?
Ира еще постояла, потом вдруг улыбнулась и, выйдя из квартиры, позвонила в дверь напротив.
— Янусик, привет! — весело сказала она появившейся перед ней женщине.
— Привет, Ирка, а ты что тут делаешь?
— А я тут теперь живу.
Яна сунула, было, голову, чтобы рассмотреть мужа соседки, но того не было видно.
— Я одна. Яна, у тебя же нет аллергии на кошек?
— Нет, — неуверенно ответила Яна. — И что с того?
— Возьми на несколько дней мою Евгешу, — Ирина показала соседке свою пушистую питомицу. Я всё оставлю – еду, подстилку, – в общем, всё! На пять дней. Она самостоятельная, чистоплотная.
— Нет, Ириш, не могу. От нее шерсти много. Не хочу.
— Ну… Ну тогда… А, давай, я тебе ключи от своей квартиры оставлю, приходи, корми ее. Ну, раз в два дня насыпать корм, вынести от нее… Ну, ты понимаешь…
Яна скривилась.
— Я заплачу! Давай пять тысяч дам, — Ирина знала любовь соседки к деньгам.
— Хорошо, договорились.
— Тогда вот запасная связка ключей, пойдем, покажу, что и как открывается.
Яна и Ира были знакомы с детства, так что недоверия между ними не было, но и особой дружбы тоже.
— Ты развелась? — поинтересовалась знакомая.
— Не знаю пока, разъехались, а там…
… Игорь, промаявшись безделием и узнав, что отец с матерью уехали в деревню, протрезвел и, прыгнув в машину, уехал к ним.
— Ты чего такой отекший? — испуганно спросила его мать, встретив у калитки.
— Да так… На работе проблемы. И Ирка ушла от меня.
—Ладно, — женщина приподнялась на цыпочки, чмокнула сына в лоб и велела идти к отцу. — Поработай, разгони кровушку, потом поговорим. Да?
— Да, да. Там продукты…
— Разберусь. Иди!
Отец, Семен, все поняв без слов, кивнул на лопату.
Потом до ужина делали новые грядки, таскали тележки с удобрением, утрамбовывали и выстилали дорожки резиновыми лентами. А потом дрова, и пилить старые ветки, полить огород и собрать огурчики к ужину.
Солнце щедро расцеловало спину, лицо и икры на теле Игоря, всё покраснело, засаднило. Вода в душе показалась кипятком. Мужчина охал и покрикивал, но воду не выключал, пытаясь смыть свое плохое настроение.
Ужинали почти что молча. Отец как будто специально поговорил с женой, чтобы дала Игорю время отмолчаться, а уж потом, вечером, у костерка в глубине сада, началась та беседа, которую ждал Игорь весь день.
— Ну, привет, батя!
— Садись. Рассказывай, как твоё житье–бытье.
— Ирина ушла от меня. На звонки не отвечает.
— Почему? Хотя, не объясняй, я сам скажу. Она не поняла, что тебя не стоит трогать сразу после смены? Мать тоже уходила. После года совместной жизни. Потом вернулась. Но ведь ни это главное. Я всё знаю, Игоряша.
— А… Ну, да. Я и забыл про твои связи… — поморщился мужчина.
Отец Игоря работал в той же безнадежно тяжелой сфере медицины, когда ты говоришь, что шансы есть, но они невелики… Только говорил он это не взрослым о взрослых, а родителям об их детях. Сейчас Семен был уже на пенсии, инсульт увел его домой, подальше от чужой боли, но до сих пор врача приглашали на консультации в Центр.
— Я не понимаю, отец. Не понимаю этого пациента. Он сам отправил себя в последний путь. Хорошо, он устал, возможно. Жить так, как жил он – мучение. Но зачем моими руками?! Эта смерть на моей совести! И расхлебывать теперь это всё тоже мне… Это всё его родня! Тянули старика, мучали, они просто измывались над ним! В–основном, дочки. Они, что, не видели, как он страдает?!
— Тише, тише! Темников подставил тебя. Это подло, я понимаю. Кто подписывал все бумаги? Ты или он?
— Я.
— Плохо. Но я думаю, разберутся. Что операцию должен был делать профессор, разве что, собаки не знали. Почему ты изначально не отказался от операции? Только не надо говорить, что не было на месте главного, что не с кем было утрясти вопрос. Почему?
Игорь задумался, глядя в темное, с висящей прямо над ними Большой медведицей, небо. Там, с севера на юг, отсвечивая ровными, аккуратными окошками, летел самолет. Он чиркал крыльями по звездам, те покачивались, а потом снова замирали, всё такие же холодные и яркие…
— Я думал, что всё получится. Я хотел его спасти…
— От чего? Он этого не хотел.
— Я не могу иначе. Не хотеть спасти – это противоестественно. А для врача – особенно.
— Вот и его родственники так думали. Не осуждай их. Мне тоже приходилось быть на твоем месте. Знаешь, ты выполнил свой долг, ты сделал всё, что нужно. А дальше все решается не на нашем уровне. Такая усталость бывает только у взрослых. У детей я никогда не видел уставших глаз. Они все хотели жить. Кого–то забирал к себе Бог, тогда на небе появлялась новая звезда. Кто–то оставался на Земле. И те, и другие хотели одного и того же. Но решали ни они. И здесь, я думаю, не сам твой пациент ушел. Просто пришло его время. Это совпало с тобой. Бывает…
— Я видел его, папа. Как он взглянул на самого себя и… Может быть, я сошел с ума?
— Я видел всех своих детей. Я прощался с ними, Игорек. Они кивали мне. Может, у нас это семейное… Сложно вообще оценивать, кто прав, кто виноват. Темников захапал себе денег. Но он несчастлив. Ты пережил это, ты еще не черствый. Всё хорошо.
— Я убил человека, папа.
— Нет, ты пытался его спасти. И точка…
Игорь встал, пожелал отцу спокойной ночи и ушел спать.
… Яна не стала признаваться позвонившей на следующий вечер Ирине, что Евгеша каким–то образом выскочила из квартиры и сбежала.
— Как там моя котяра? — поинтересовалась хозяйка.
— Да, знаешь, скучает по тебе. Всё бродит, мяукает.
— Она так весь вчерашний день делала… Ладно, я скоро вернусь. Спасибо, Янка ты меня выручаешь!
Евгешу мутило, казалось, что внутри все ходит ходуном, а от запаха привычной еды становилось отвратительно. Нырнув в приоткрытую дверь квартиры, кошка скатилась по лестнице на первый этаж. Дверь подъезда предусмотрительно была открыта.
На улице Евгеша немного потерялась, села, задумчиво оглядываясь, а потом рванула по улице, на перекрестке направо, дальше через сквер, прошла какими–то дворами, измазалась в грязи, потеряв на ветке колючего куста шиповника свой ошейник, потом, запыхавшись и нахватав репейника в шерсть, нашла нужный дом.
Этаж? Какой этаж?..
Она узнала дверь по облезлой обивке. Теперь нужно дождаться Игоря…
Хозяина не было всю ночь. Евгеша, свернувшись комком, лежала на полу, ей было холодно и больно. Живот тянуло и скручивало все больше и больше…
Игорь вернулся на следующий день к обеду. Поднявшись по лестнице, он испуганно замер, разглядывая грязное, лохматое существо у своей двери.
— Евгеша? Ты? Да что с тобой? Боже мой!
Игорь открыл дверь, внес кошку и уложил ее на коврик.
— Девочка моя! Милая, где болит? Где?
Он водил руками по ее дрожащему тельцу, наконец, нащупал что–то в животе. И оно шевелилось…
— Золото мое, да ты скоро станешь мамочкой! Ишь ты, скрывала! Кто папа? Ладно, давай–ка к ветеринару сходим…
Он нежно завернул кошку в плед и отнес в клинику.
— Один котенок погиб. Еще двое живы. Ваша Евгеша в процессе, так сказать. Ждем–с…
К середине следующего дня Игорь догадался позвонить Ирине.
— Слушай, а где наша кошка? — спросил он ее безразличным тоном.
— Наша? Евгеша моя кошка. Она дома.
— Да. Вот это в точку! Евгеша родила двух очаровательных котят. Она пришла к нам домой и родила.
— Что Евгеша? Куда пришла?! Повиси немного на линии! Янка! Янка, где моя кошка?!
— Ира, ты не переключилась на свою подругу. Наша кошка у нас дома. И ты возвращайся. Может быть, меня скоро уволят, и мы отправимся в село, я буду работать сельским лекарем, а ты моей помощницей. Но я хочу, чтобы мы были вместе.
Евгеша внимательно поглядела на хозяина и моргнула.
Ирина ничего не сказала, даже, что подумает…
Кошка, устроившись рядом с Игорем, позволила ему потрогать своих деток, а потом прижалась к нему, даря покой и мир. Евгеша вернулась домой, а Ира…
Ирина завезла вещи обратно через неделю. Вернувшись из командировки, она имела строгий, часовой разговор с матерью мужа, а потом позвонила Игорю, попросила о встрече, закончившейся поцелуями…
На работе все подозрения с Игоря Семеновича сняли. Темников предлагал ему за молчание половину денег старика, но Игорь отказался.
Через месяц профессор полностью ушел в бумажную работу, отказавшись от практики.
А Игорь, возвращаясь домой после очередной смены, теперь сидел с двумя своими женщинами – Ириной и Евгешей. Обе теперь умели, ничего не спрашивая, помогать ему жить дальше.
Котят решили пока не отдавать, уж очень они были славные…
А к следующей весне Евгеша перестала быть единственной мамашей в этом доме…
