— Ой, пара-а-азит… Тьфу на него, тьфу! Больше он мне не сын, проклинаю его и будь проклят тот день, когда я его родила. Марта, касаточка… ты слышишь меня?
Вдоль и поперёк кровати ползала на коленях вдова Алевтина Прохорова. Она также приходилась матерью единственно выжившему на войне сыну Акиму. На той кровати неподвижно лежала разбитая горем невестка — Акимова жена Марта. Взгляд Марты оцепенел, её натруженные, сложенные крестом на животе руки задубели, пересохшие губы слиплись от долгого молчания. Марта слышала и вой свекрови, и плачь троих малолетних детей, но всё это было далеко, неважно, изжито и не дотягивало до мощного толчка, способного вывести её из состояния шока.
— Придёт — на порог не пущу, — шелестела полубеззубым ртом свекровь, задыхаясь, хватаясь за сердце, — хоть босой вернётся, хоть месяц не евши, вот те крест, Марта, доченька, ну вставай же, вставай, нельзя лежать столько — ноги отнимутся.
— Говорили мне бабы, а я не слушала, — забормотала Марта тихо-тихо, еле разлепляя губы. Свекровь, тяжело дыша, прильнула ухом к самому её рту, выцвевший взгляд её был испуганным, полубезумным.
— Тссс! — цыкнула она на детей и навострила уши по максимуму.
Марта еле шуршала словами:
— Думала так… увлёкся маленько, думала, зачем он нужен ей, городской… А он усы крутил, волосы зачёсывал, сюртук начищал… Одна я слепая была…
— Что ты говоришь, Марта? Ничего не понимаю! Громче давай! Господи, не бред ли у тебя?
Он потрогала невесткин лоб, но кожа на пальцах была слишком грубой, с трещинами. Тогда Алевтина испытующе поцеловала в лоб Марту.
— Уууу! Горишь, касаточка! Дети, смочите тряпицу мне!
— Да не горю я! — скинула с себя Марта руки свекрови, — это вы холодная, кожа что лёд у вас. Опять бурки и жилет не надели?
— Щас, щас, мил моя, — скрипя костями, подорвалась свекровь, и забегала потерянным взглядом по лавкам. Васятка, средненький, уже тряпицу и воду в кадушке нёс для матери. Бабка, заметив его, вновь цыкнула: «Не надо! Спрячси!» Бросилась было искать свои бурки и жилет, позабыв о том, что не в своём доме она.
— Мои наденьте, — сипло сказала Марта, по-прежнему глядя в потолок. — Там в углу они, перед сенями. Платок пуховой на крючке… Ася, ты тут? — обратилась она к старшей дочери.
Грохнулись пятки об пол.
— Да, мама.
— В печку подкинь. Погасла она что ли?
— Почти, мам… Сейчас, мы заново…
Слушала Марта, как заскрипела печная заслонка, как весело забились друг о друга дрова, заготовленные на зиму Акимом. Всех детей по шагам узнавала Марта: восьмилетняя Ася как лошадь «гопала», Васятка, шестой год разменявши, гусёнком ходил, а Валя птичкой порхала, ступала по полу на носочках — совсем мала ещё, всего три годика. И как же ей одной их поднимать? На что жить? Чем ещё, кроме как молоком единым от первородки-коровы, кормиться? Одна Ася по хозяйству помощница, а те двое… эээхх!.. Нет, всё. Не встанет она. Пока Аким домой не вернётся, будет лежать тут. А как придёт, оттягает она его за лохмы, коромыслом по спине оприходует, и будет с него. Ничего, быстро нагуляется! Он до городской жизни не привыкший!
Сибирская зима лютовала, заметала отдельные дома по самые крыши. Волком завывал за окнами хлёсткий ветер, ставни срывал порой, перекашивал снеговым напором заборы, гнул верхушки елей до самой земли. Деревенька, в которой жила Марта, была мала, всего две улицы. Свекровь Алевтина жила от них через несколько домов. На работу в колхоз их возили в соседний посёлок. Набьётся деревенскими полный кузов грузовика — и поехали. Снег жжёт, Марта в платок кутается, жмётся к Акиму, чтобы согреться. Тяжела жизнь в деревне, труд физический с утра до ночи. Ничего, прорвутся!
Поженились они, когда Аким с фронта вернулся. Марта ждала его все четыре года войны, берегла скупые письма. Всю семью потеряла Марта в те годы — отец с братьями полёг на поле боя, мать умерла от болезни и горя, сердце не выдержало стольких потерь. А с Акимом они ничего, девять лет прожили… Пока не увели его, как телка на привязи. Ну конечно! Куда ей, Марте, обыкновенной доярке, простой на вид и бесхитростной бабе, до моложавого счетовода! Галка у них в колхозе как бельмо у всех на глазу была: симпатичная, похожая на норочку, тёмные короткие волосы всегда завиты, уложены, перевязаны плотной алой лентой, как ободком. Фигура у ней тоже имелась, но так, на любителя — тонкая, почти девичья, не знавшая родов, хотя было ей, как и Марте, под тридцатник. Поговаривали, что муж её бросил из-за невозможности иметь детей и Галка, как и всякая свободная женщина, была в постоянном поиске, но тут её и винить не в чем — возраст такой, что сама природа зовёт.
Марте всё равно на Галку было, а сотрудницы ей:
— Смотри, Марта, твой-то опять от Галки вышел, больно много трётся там.
— Да зачем он нужен ей, мой орёл не её полёта, — отмахивалась Марта, — может узнать что хотел.
А потом видит: идёт её муж рядом с Галкой по территории колхоза, весь из себя припомаженный, бравый, спина прямая, лицо задорное. Марта его только по молодости таким и видела. Марта — к ним. А Акиму видно, что не в радость её присутствие, сразу стушёвывается, сереет лицом, словно стыдно ему за жену.
— А что вы тут гуляете?
— Трактор мой на починке, дай, думаю, разомну пока спину, — оправдывался Аким.
— А у меня перерыв, — скалила своё норочье личико Галка, оценивая на ходу непритязательный вид Марты. Волосы у Марты под платок убраны, на лице ни грамма косметики, брови никогда в жизни не бывали выщипаны, под рабочим халатом скрывалась фигура обычной сбитой женщины-крестьянки… Галка играла тонкими, подведёнными бровями, Марта растерянно смотрела на парочку, не зная что ещё предъявить.
— Иди работай, Аким, начальству твои прогулки вряд ли понравятся. Ты и сам умеешь чинить тракторы.
— Сейчас пойду.
Охладевал к ней Аким, по ночам всё меньше ласкался.
— Не нравлюсь я тебе больше?
— Нравишься.
— Не такая я, как Галка-счетовод, да? Духами не пахну, губы от помады не блестят…
— Да при чём тут… Отстань, не выдумывай.
Исчезла Галка из колхоза резко, говорили, отец её получил квартиру в городе за работу на стройке. Аким замкнутым стал, ходил нос повесив и всё думы думал, секреты держал при себе. Марта радовалась в душе — перебесится, остынет, слава Богу, что уехала эта выдра. А в один день возвращалась Марта домой без Акима — сказали ей, что как пришёл он утром, так и уехал вскоре, а Марта и не заметила… Дома дети плачут, говорят, папка пришёл, молча вещи собрал и уехал. Куда? Вскоре выяснилось — укатил к Галке в город. Тут и слегла Марта, все силы разом её и покинули.
Три дня пластом пролежав, Марта пришла в себя. Винила она в случившемся не Акима, а себя.
— Вот была бы я такой же, как Галка — красивой, ухоженной, весёлой… Не ушёл бы от меня Аким. А так я что ему? Только и знал он со мной, что работал: в колхозе на хлеб для детей, дома по хозяйству без конца… Не жалела его, не говорила: присядь, отдохни, Акимушка…
— Да что ж ты говоришь такое, все так живут! — не соглашалась свекровь. — разве ты меньше его трудишься? Да ты же как белка с утра до ночи, поболее его не покладаешь рук! Жалеть его! Ишь ты! А он тебя пожалел хоть раз? Сказал хоть единожды: иди, Марта, я сам без тебя тут с детками? Нет! Одного за другим ты рожала, он и не подходил к тем детям.
— Нет, всё равно я должна была его жалеть. У мужчин организация другая, более тонкая…
Свекровь подумала, пожевала хлебный мякиш и сказала:
— Ничего, душа моя. Вернётся он, никуда не денется. Уж я ему тогда покажу! Всё, что упустила в его воспитании, наверстаю!
Художник В.Г. Гремитских
***
Месяц прошёл. Только вернулась Марта домой с колхоза, едва за порог ступила, как свекровь к ней бросилась, потрясая письмом.
— Аким написал мне!
У Марты сердце кольнуло.
— Едет?
— Нет, душенька… Он с этой живёт… в городе. Написал, что работает на заводе, всё хорошо у него, проклятого.
Марта разделась, приласкала детей.
— Дайте конверт. Адрес есть там?
— Адрес? Адрес, адрес… Есть! Напиши ему, подлецу, правильно! Сама напиши! Пусть знает как тяжко тут нам, пусть вспомнит о детях, шельмец.
— Не буду я ничего писать.
Марта взяла письмо, с болью перечитала. Ни единым словом не поинтересовался он ею или детьми. Отыскала на конверте адрес.
— Мы поедем к нему все вместе. Посмотрит на меня и детей — одумается.
— Ох, далеко ведь!
— А я и не на такое готова! Люблю я его, мама! И без мужика в деревне нам не прожить!
Разволновавшись, Алевтина прижала к себе внука, посмотрела на невестку испуганно.
— А что если он не захочет, Марта?
— Я без него не вернусь!
Собрала Марта детей, сама принарядилась и отправилась с ними в город. Взяла она с собой на первое время и вещей, и продуктов, мало ли сколько понадобиться времени на то, чтобы вернуть мужа? До этого ни разу в жизни не была Марта в городе. А там гремят по улицам трамваи, пыхтят машины и автобусы, люди кругом культурные… Дороги новенькие, тротуары красивые, дома высокие, и слышно, стройка идёт поблизости, возвышаются над крышами башенные краны. Шла Марта по городу, разинув рот, очень ей здесь понравилось. Жизнь кипит, идёт в ногу со временем! Это не деревня, где за сто лет мало чего меняется!
Непросто было отыскать семье адрес, по которому проживал Аким, много пришлось походить, поприставать с расспросами к прохожим. Уже вечером Марта поднималась с непрекращающимся изумлением на пятый этаж новёхонькой пятиэтажки, постучала в нужную дверь и замерла. Позади неё также затихли дети.
Им открыла Галина, ойкнула. Женщина явно не ожидала таких гостей и сильно изменилась в лице, попятилась в испуге от Марты.
— Акима позови, — сказала Марта, волком глядя на соперницу.
Аким вышел к ним в майке и семейных трусах, и Марта понимала почему: из квартиры тянуло теплом, топили на совесть, это не то, что они предстали перед отцом семейства, закутанные по подбородки от холода. Аким не пригласил их внутрь. Накинул пальто и вышел за дверь, прикрыв её. Он был неприятно удивлён визитом.
— Аким, — хриплым от волнения голосом начала Марта, — мы за тобой приехали, собирайся домой.
Аким поплотнее закутался в пальто, сгорбился.
— Уезжай, Марта, я домой не вернусь. Здесь я впервые себя человеком почувствовал. Что ты выдумала? Зачем детей притащила?
— Это твои дети или забыл? Так я напомню!
Дети неуверенно взирали на отца без тени улыбки или радости. Они устали и чувствовали глубокую обиду.
— Уходи, Марта.
— Папа… — подалась вперёд Ася, — не надо…
— Не лезь, дочка. Папа тоже человек и имеет право… У каждого есть выбор. Я выбираю другую жизнь.
— А как же мы? У нас есть выбор? У меня разве есть? — повышала голос Марта. Она напрочь позабыла о том, что хотела ему высказать, хотелось только рыдать, истерить, а ведь она столько слов заготовила для него! Где они теперь? Почему не может ничего возразить толком? Почему чувствует себя так глупо?
— Погулял и хватит, Аким, собирай вещи, мы здесь подождём тебя.
— Тю, глупая баба! — взбеленился Аким, — я никуда с тобой не поеду! Разведёмся и точка! Не нужна ты мне, не люблю я тебя, понимаешь? Более того, никогда и не любил! Я другой жизни хочу! Уезжайте!
Он оттолкнул схватившую его за ворот Марту, залетел назад в квартиру и закрыл дверь перед её носом, оградил себя и от неё, и от детей. Марта забарабанила в дверь, позабыв о гордости, умоляя его одуматься… Дети принялись плакать. Но ответом им была тишина. Прошло полчаса прежде, чем она начала спускаться по лестнице, дети за ней, гуськом…
Ночевать решили на вокзале — в такой поздний час они никак не могли выехать назад домой. Сидя в зале ожидания, Марта громко и неудержимо рыдала. Боль обиды сжигала её, да и как жить дальше, как одной поднимать детей, она не знала. К ним подошла женщина с тележкой и предложила купить пирожков.
— Да какие нам пирожки, меня муж бросил! А вы тут с пирожками, — прорыдала в исступлении Марта.
Женщина оказалась назойливой и разговорилась с Мартой. Марта призналась ей, что не хочет возвращаться в деревню. Выяснив, что у Марты есть образование маляра, женщина предложила ей работу на стройке, у неё там сын работал, мог помочь с трудоустройством.
— А жить у меня можете, у меня свой дом на окраине и есть неплохой сарай. Я могу сдать вам его недорого. Год-два поработаешь на стройке и тебе комнату дадут, а то и целую квартиру.
Она оставила Марте свой адрес, чтобы та подумала…
Вернувшись домой, Марта думала недолго. Она понимала перспективы города, ей хотелось лучшего будущего и для себя, и для своих детей. Спустя месяц она полностью была готова к переезду. Свекровь негодовала:
— Оставь мне хотя бы детей, как же они будут жить там! Загубишь!
— Нет, дети со мной, я без них никуда, — упёрлась Марта.
В сарае, который сдала им та женщина, не было двери и хозяйка завесила проём одеялом. В холодное время вся семья спала, не раздеваясь — в пальтишках, тёплых платьях, сапогах, шапках… Спали все на одном тюфяке, чтобы было теплее — мама и трое детей. Встречались они только вечером, после работы, школы и детского сада, лежали и мечтали о том, как хорошо им будет в своей комнате, где тепло, есть вода, плита и у каждого собственная постель.
Только через полтора года им дали собственную квартиру.
— Мы впервые попали в тепло и смогли раздеться до трусов, — со слезами говорила Марта своим внукам, уже будучи бабушкой, — много лишений пришлось пережить, но я ни о чём не жалею. Через время меня сделали начальником участка, дети выросли, выбились в люди, получили достойное образование. А вы говорите, что вам сейчас тяжело… Всё хорошо у вас, и будет хорошо, только живите, живите…
— А как же дед Аким, бабушка? Твой муж?
— После того, как развелись, я больше ничего о нём не слышала. Матери он не писал, хотя может и писал впоследствии, но откуда ему было знать наш новый адрес. Прабабушка Алевтина ведь с нами жила, я уговорила её переехать.
— Но она же никто тебе по сути…
— Как никто? Она мать моя. Самая настоящая мать. И подруга лучшая. Сколько у нас с ней бывало разговоров душевных, она во всём меня поддерживала, помогала… Только об Акиме с той поры ни слова — он для нас хуже, чем мёртвый стал. Словно его и не было.
— И ты больше никогда не выходила замуж?
— Ой, да зачем мне те мужики? Одного раза было достаточно!
Завершала Марта любой разговор много лет успокаивающими её саму словами: «Всё будет хорошо, только живите, живите…»
