Однажды зимой мама потеряла Лизу по дороге из детского сада домой. Девочка укутанным кульком лежала на санках. В спину ей упиралась сумка хозяйственная, заставляя елозить. Мать шла торопливо, на дочь не оглядываясь.
Поворот, санки вкось, Лизу мягко принял сугроб. Она сквозь падающий снег смотрела, как удаляется мама, не заметив, что санки полегчали на целых двадцать кило. Семнадцать весила малоежка Лиза, три — зимняя одежонка.
Из-за шубы девочка была неуклюжей и сама встать не могла. Кричать тоже. Рот с носом были плотно закрыты шарфом («опять холодом надышишься, а мне на больничный нельзя!»). В Лизу вошла философская обречённость.
Она думала:»Если бы сумка с колбасой и картошкой упала, мама бы непременно заметила. Колбасу не нужно готовить, а картошку, наоборот, можно вкусно пожарить. А я на что?» Мать за Лизой, конечно, вернулась. Подняла, отшлёпала и снова впихнула в санки.
Девочке шёл шестой год, но она уже знала, что любить её невозможно. «Несчастье моё,» — так говорила мать, без всякой игры слов. Констатируя.
Оно понятно: любой маме хочется гордиться своим ребёнком — его ангельской красотой, аккуратностью, умением громко и внятно читать на утреннике стихи. Лиза заикалась и нарушала рифму. Не умела ходить чистенькой и причёсанной с утра и до вечера. Наконец, была копией своего «мерзкого папаши.» Лиза спросила у бабушки:»Мерзкий человек, выглядит как?»
Бабуля, предпочитая наглядность, отыскала в книжке изображение Бабы Яги: «Например, так!» Значит Лизин папа, которого девочка никогда не видела, выглядел весьма неприятно! А Лизе выпало быть его копией. Про копию она понимала — видела в садике сестёр — близнецов.
Зеркало, отражавшее маму красавицей, Лизу показывало на чертёнка похожей — маленькой, чёрнявой, во все стороны волосы, ушки слегка торчат. Глаза — коричневые пуговицы. И никакие банты и платья Лизу в куколку не превращали. «На цыганку девчонка похожа,»-заявил, вдруг появившийся в их квартире, противный, усатый дядька.
Он любил обнимать маму, а на Лизу брезгливо смотрел. «В ней еврейская кровь. Глупое увлечение юности, ничем закончившееся,»- голос матери звучал виновато. Ей почему-то было неловко за дочь — Лиза это ухватила сразу и на всю жизнь. Лишняя, некрасивая, не достойная любви и счастья — с этим девочка росла в квартире любимой бабушки.
К ней Лизу отправила мать, чтобы «прошлое» не раздражало приобретённого мужа. Наверное, правильно — начинать, так с чистого листа! Женщина родила новую дочь и нарадоваться ей не могла. Вместе с мужем. Словом, семья. Иногда виделись, разумеется, но не радость встречи между матерью и Лизой присутствовала, а холодная вежливость.
После школы девушка успела многое: выучилась на библиотекаря (где, как не в библиотеке может спрятаться неуверенная в себе девушка?), оплакала рано ушедшую бабушку и получила отречение от матери. На самом деле, оно было с Лизой всегда, но теперь мать его внятно озвучила. Причина заключалась в двухкомнатной квартире хрущёвке, завещанной девушке бабушкой.
Мать полагала, что старшая дочь просто обязана поделиться с младшей сестрой. Не беда, что друг друга почти не знают. «Буду честна, Лиза. Уж под тридцать, а перспектив на личную жизнь у тебя нет и будет справедливым, если продав квартиру, половину денег отдашь сестре. С тебя и малосемейки довольно, а ей пригодятся на свадьбу и будущую семейную жизнь. Она не такая, как ты — от счастья отвёрнутая по заслугам.»
Лиза отчего-то вспомнила, как лежала в сугробе, а мама уходила всё дальше и дальше, не оборачиваясь. Сказала грустно:»Да, колбаса выгодна тем, что не нужно готовить, картошка замечательна жареной, а какой толк от бедной Лизы, правда, мама? Вот разве квартира. Но я привыкла жить для тебя бесполезной и делиться не стану.»
Женщина вспылила:»Что ты несёшь?! Какие колбаса и картошка? Погоди, пройдёт ещё пара десятков лет, скукожишься окончательно и будешь выть в этих стенах. А так, Наташа, помня щедрость твою, пригласит погреться в свою семью. Что делать — такова судьба старых дев! Откажешься — больше матери и сестры у тебя нет!»
Лиза отказалась. Ей не хотелось ни видеть, ни слышать эту чужую, всё ещё красивую женщину. «Отцовская кровь. Холодная и расчётливая,»- прошипела мать. «Спасибо, что ты, тёплая альтруистка,»- ответила Лиза. Закрыв за матерью дверь, девушка грустно подумала:»А не завести ли кота раз уж мне предстоит одной выть в этих стенах?»
И завела, но вместе с хозяином. В библиотеку приходил постоянный читатель — чуть страше Лизы. Молодой, интеллигентный мужчина в очках. Однажды он дождался девушку после работы с букетом цветов. Год спустя, Геннадий и Лизавета поженились. К ней в квартиру он переехал с котом — толстым и симпатичным. Что ж, хеппи энд с бедной Лизой случился? Нет, наступил черёд глупости.
Лиза не позволяла себе стать счастливой. Из зеркала на неё смотрела всё та же неуверенная «маленькая, чёрнявая, во все стороны волосы,» девочка, лишь годами старше. «Девочке» казалось, что муж Геннадий вот-вот одумается и, взяв под мышку кота, уйдёт туда, откуда пришёл — в комнатку общежития.
«Возможно, он на мне из-за квартиры женился. Иначе, чем объяснить этот сумасшедший поступок?»- терзала себя Лиза сомненьями. Рождение первенца молодую женщину не успокоило. Во время беременности она набрала десять непривычных килограммов, а может и больше.
Во всяком случае, ей пришлось отказаться от прежней одежды и на талии, при повороте тела, образовывалась приличная такая складочка. А ещё округлилось лицо, заиграв непривычным румянцем.
«Раньше я хотя бы была стильно худой, а теперь, как баба на чайнике,»- тревожно думала Лиза. Нежное и заботливое отношение мужа она принимала за деликатность. Наверняка Геннадий считает себя обманутым — женился, пусть на не особо красивой, но хотя бы стройной девушке, а год спустя получил толстую тётку в постели!
Лиза бы прямо на другой день после выписки из роддома села на самую эффективную диету — вода и воздух, но следовало кормить сына Юру. Он уродился в отца, но не в своего — блондинистого, а в Лизиного — чернявого, смуглого и кареглазого. Молодая мать считала, что Геннадия это должно раздражать. Вот — вот и скажет:»Что-то сын на цыганёнка похож!»
Но муж, вернувшись с работы (технолог в пельменного цеха), тщательно вымыв руки, восторженно склонялся над малышом, говоря разные глупости:»Всё-таки мы волшебники, Лизонька. Взяли да и сообразили такого потрясающего ребёнка! Когда в поликлинике были, я заметил, с какой тонкой иронией во взгляде он на других детишек посматривал!»
Муж вообще, как-то умело изображал любовь к семье. Лиза, изо всех сил зарабатывающая баллы тщательной уборкой квартиры, приготовлением замысловатого ужина, расстроенно наблюдала в выходные, как Гена на раз два расправляется с домашними делами на которые у неё уходили часы. И готовил Гена вкуснее — никогда ничего не пригорало и не пересаливалось.
Правда, ей-то приходилось всё время отвлекаться на Юру, призывно агукающего в кроватке, но это никак не оправдывало: Геннадий много работал, содержал семью и в выходные имел право на приятное безделье у телевизора с баночкой пива. Супруг пиву предпочитал мятный чай, передачи смотрел выборочно и утратил досвадебную привычку зависать с приятелями.
К последним Лиза мужа прямо гнала:»Сходи на рыбалку или на футбол с друзьями. Ты нас обеспечиваешь, заботишься и в свободное время вполне можешь расслабиться.» Геннадий притягивал к себе жену, шутливо сдувал непослушную чёлку со лба, говорил:
«Я, Лизок, своё отгулял, а вернее понял, что жизнь лишённая громкости, не скучна, а наполняет счастливым покоем.» Тут раздавался басовитый крик сынишки и Геннадий со смехом добавлял:»К тому же, не такая она и тихая!» На час или два в Лизу входили разумные мысли:»Не притворяется Гена — любит нас. Вот и мне нужно жить в радости, а не так, будто вечный экзамен сдаю и при этом невидимым судьям у себя в голове, доказываю, что я распоследняя неудачница.» Но вскоре вновь в паранойю впадала.
Она не слишком удивилась, когда начались молчаливые звонки на домашний телефон. Это происходило ближе к вечеру, когда муж ещё не вернулся с работы. Лиза нервно кричала в трубку:»Вас не слышно! Говорите уже!» Но на том конце раздавался глубокий, явно девичий вздох и шли гудки. Любовница или просто заинтересованная в Геннадии женщина, желающая пощекотать нервишки жене?
Конечно, по уму, следовало открыто рассказать мужу о странных звонках, но у Лизы был период неуверенной глупости, и она предпочитала копить подозрения. И даже, когда в почтовом ящике стали появляться вырезанные из алой бумаги сердечки, молодая женщина промолчала. Лиза предчувствовала приближение окончания истории под названием:»Брак с некрасивой и даже уже не стройной Лизой, которая никогда никому не была нужна.»
И то, что в двадцать семь, до встречи с Геной, она оставалась невинной девушкой, тому подтвержденьем служило. Очень скоро Лиза будет смотреть мужу вслед «сквозь падающий снег.»
У неё пропало молоко. Сын Юра надрывно плакал, выплёвывая наспех купленное детское питание. У Лизы всё валилось из рук даже поднялась температура. Так прошёл день и ещё целая ночь. А утром она испуганно подскочила в кровати: десять часов! Юрочка наверняка мокрый и голодный. Вон даже писка не слышно — обессилел совсем! Да она не только в жёны не годится, но и мать никудышная!
Мальчика в кроватке не оказалось. Геннадий из-за неё дома остался? Ну вот зачем?! Лиза поймала себя на остром нежелании предстать перед мужем растрёпанной, с припухшими веками, потрескавшимися губами и затравленным взглядом. Села на кровать, поджав к подбородку коленки, а слух ловил звуки из большой комнаты: ласковый, тихий голос Геннадия, постукивание погремушки, смешной чих сынишки.
«Сдохни, страус!» — приказала Лиза и решительно вышла из спальни. «Лизонька, как ты? А я, знаешь, по старинке, сварил Юрику манную кашку жиденькую. Без масла, соли и сахара, разумеется. Например, я вырос на ней. Он навернул с таким аппетитом, что я и нам наварил кастрюльку — погуще, послаще и с маслицем.»
И, не обращая внимания на неумытость жены, поцеловал в щёку. Пошёл накладывать кашу. Юрка болтался у отца за спиной. Это ноу- хау — размещать сынишку в подобии рюкзачка, Геннадий совсем недавно придумал и очень своей «эврикой» гордился.
«Давай, Лизок, наворачивай пока не остыла кашенция. Марафет потом наведёшь. Эльфийка ты моя ненаглядная!» — так говорят, так смотрят только, когда очень любят.
«Как ты меня назвал?» «Эльфийка. Когда впервые тебя увидел, подумал: девушка — эльф. Гибкая, с шаловливыми кудрями, растерянным и одновременно глубоким взглядом ореховых глаз. «Волшебно красива, как серна пуглива, лесная эльфийская дева она!»- поэтично закончил Геннадий. «Агу,»- поддакнул за его спиной Юрка. Лиза, возившая ложкой по каше, больше не в силах сдерживаться, разрыдалась.
«Это твоя сестра смуту посеяла,»- переждав солёный дождь, произнёс Геннадий,- ты, правда, назвалась сиротой, воспитанной бабушкой, но после знакомства с Натальей, я тебя понимаю. И вот это ( Гена потряс пакетиком с десятком лживых, бумажных сердечек) она нам в ящик бросала. Я их секретере нашёл. Думал, ко Дню Святого Валентина готовишься. И тут застаю у нашего почтового ящика незнакомую девицу, что-то в него воровато бросающую. Спрашиваю:»Что творите?» Она заверещала :»Геннадий, я сестра Лизаветы и сейчас вам открою глаза!»
«И что — открыла?»- всхлипнув, спросила Лиза. «А то! Узнал, что ты дикая, строптивая, неблагодарная дочь и сестра так себе. Ушла жить к бабке из-за корысти — жилья. И мужиков после её смерти в него водила не уставая. А потом заманила меня — батана очкастого да на себе женила. Вот такие дела!» — глаза Гены смеялись.
Муж Лизы был не дурак и, не смотря на эмоциональное представленье Натальи, моментально всё просёк про двух сестёр — любимую и нежеланную. Сердца из бумаги он обнаружил днём раньше и теперь понял откуда взялись. А ещё узнал, что Наталья давно собиралась его «спасти» — звонила на домашний номер, но трубку всё время поднимала Лиза.
«Мама Наташу родила, наконец, замуж выйдя. Отчим мной тяготился. Меня даже, как няньку для Наташи не рассматривали — лишь бы не видеть. Бабушка мне всех заменила. Даже отца. Он вместе с мамой учился. Мальчик из еврейской семьи с традицией выбирать сыну невесту. Моя мама их не устраивала, а он был послушный. Перевёлся учиться в другой город. Про беременность мама поняла поздно и родилась я, отчим говорил, вылитая цыганка.»
Это был день откровенных разговоров и признаний в любви. Похорон Лизиной глупости — той, что держала её возле плинтуса, не позволяя «из сугроба подняться.» Да, Лиза, слава богу, была не колбаса и не жареная картошка. Она оказалась прелестной молодой женщиной. Быть может, немного несовременной, но где вы видели современных эльфиек?
P.S. В основе истории судьбы реальных сестёр. После описанных событий, прошло немало лет. Так вот Наталья, промаринованная «достойным» женихом годков пять, вернулась к родителям. Ребёнка родить она не решилась. Стала совсем неинтересная, хоть и похожа на мать.
Конечно, не в мужчинах счастье, а хороших мужьях или в умении быть счастливой от самодостаточности. Наталье не свезло ни с тем, ни с другим. А Гена с Лизой живут. И сынишка Юра растёт. У нас в посёлке ещё ряд таунхаусов достраивают, возможно, ребята рискнут помахать рукой городу.
