— Ты же помнишь, что я не люблю кофе с сахаром?
— А я тебя не люблю, но живу же с тобой.
До гостиной донесся аромат кофе. Скоро в дверях появилась Уля с подносом, а на столике возле дивана – две дымящиеся чашки. Уля поставила поднос и подошла к окну, распахнула занавески. Рома недовольно поморщился:
— Она еще и ослепить меня хочет. Дорогая жена, ты не женщина, а чудовище.
Уля никак не отреагировала на слова мужа. Сладко потянулась, рассматривая утренний город в морозной дымке. Сегодня ей предстоит много дел: постирать темное белье, разобрать полки в прихожей и освободить место для своих вещей, сменить фамилию. Теперь у нее самая красивая фамилия в мире, о которой она мечтала с десяти лет: Устинова.
Уля удобно устроилась в кресле, спрятав ноги под плед, потянулась за своей чашкой, с усмешкой взглянула на мужа:
— Я тут только ради фамилии. У тебя чудесная фамилия.
— Придется тебе все-таки научиться делать кофе без сахара, — покачал головой Рома. — Иначе заберу фамилию обратно.
***
Их семейная идиллия началась неделю назад: быстрая роспись без родственников, свидетели с улицы, быстрый ужин в необустроенной квартире с надувным матрасом вместо кровати и пластиковой посудой. Иногда по ночам Уля долго не могла уснуть и тогда смотрела то на пятна штукатурки на потолке, то на мужа и пыталась понять: как это судьба привела ее жизнь к такому интересному повороту.
С Ромкой они познакомились во дворе, когда обоим было по десять лет. Незамысловатые детские игры и традиционные для мальчиков и девочек их возраста насмешки друг над другом составляли большую часть общения.
Единственное, что хоть как-то могло предсказать нынешний момент – Ромина фамилия. Уля не любила свою, и часто примеряла чужие:
— Колокольчикова, — хмыкала она, глядя в зеркало. — Ульяна Колокольчикова. Ужас какой-то. А вот Ульяна Устинова… Устинова. Красиво.
Мать, зная об увлечении дочери, пошутила как-то вскользь о том, что дочке нужно выйти замуж за Рому, чтобы стать Устиновой. Теперь, сидя дома в маленьком приволжском городке, мать больше не смеялась над этой шуткой и серьезно подозревала в себе дар предвидеть будущее.
***
В восьмом классе Рома с родителями переехал в Москву. Дружба его с Улей прекратилась для обоих более чем безболезненно: Улю в это время провожал до дома высокий и взъерошенный Костя из девятого «Б», а Рома переписывался с девушкой из Польши, мечтая однажды встретиться с ней и признаться в любви.
После школы Уля продолжила работать в местной забегаловке, где подрабатывала, пока училась. Университет и продолжение образования ее не интересовали, а родители не настаивали на этом. Они в то время разводились и вообще мало внимания уделяли дочери.
Дела Ромы в Москве складывались лучше: он поступил на факультет иностранных языков, продолжал переписываться с Евой, которая попросила в одном из писем называть ее именно так и первая призналась в чувствах на обороте фотографии. Рома планировал попасть в группу студентов, по обмену улетающих летом в другие страны. И копил на кольцо. У него получилось встретиться с Евой, своей юношеской любовью, и даже жениться на ней.
— Ева, — говорил он порой ни с того ни с сего Уле, — была чудесной. Я обожал подходить к ней сзади, когда она готовила, обнимать ее и утыкаться носом в шею. Она этого не любила, потому что боялась щекотки. Мы вечно ссорились из-за этих объятий, но отказаться от них я не мог. А волосы у нее всегда пахли…
— Любовью? — поправила очки Уля.
— Хлебом.
— Надеюсь, ты не заставишь меня печь хлеб и вообще прекратишь однажды делиться подробностями жизни с бывшей женой. Я чувствую себя неловко.
Рома только улыбался в ответ. Он знал, что Уля понимает: эти воспоминания, которыми он делится с ней, помогают пережить боль утраты.
Ева погибла глупо: неудачно упала, когда каталась на лыжах с семьей, и сломала шею. Мгновенная смерть. Когда Рома смотрел на нее в морге и во время похорон, он не мог поверить, что лежащая перед ним румяная девушка мертва. Ее отец подходил к нему и хлопал по плечу:
— Роман, нужно идти. Роман, нужно помочь на кухне. Роман, с тобой хочет поговорить священник, — говорил он тихо, и Рома послушно шел, куда звали.
Потом Рома вернулся в Москву. Ему было двадцать девять лет. Он был вдовцом.
***
Уля все так же работала в местной закусочной. Правда, теперь на должности администратора. Раньше она полагала, что администраторы носили костюмы, отдавали много приказов и получали за это неприличные деньги. На деле оказалось, что зарплата не сильно отличается от оклада поваров, и в костюмах жарко бегать по своим же поручениям.
Она согласилась на повышение из-за матери — та постоянно пилила дочь:
— Ты ни к чему не стремишься, Уля. Ты не такая уж красивая, талантливая, умная, но ведь можно и поднапрячься ради будущего. Тебе скоро тридцать, и ни кола, ни двора. Костя, между прочим, женился давно.
Напоминание о Косте, который бросил ее пару лет назад ради смазливой старшеклассницы, каждый раз больно кололо самолюбие Ули. Но ввязываться в спор с матерью ей не хотелось: еще заставит съехать. Куда она, Уля, пойдет со своей зарплатой? В подсобку? Новость о том, что дочь повысили до администратора, порадовала мать и заставила вновь забыть о ее существовании. «А о доходах администратора ей знать не обязательно», – решила Уля.
Изменилась Улина жизнь, не особенно яркая на события, утром шестого февраля: закусочная сгорела. Ее встретили столбы дыма и вой пожарных машин, перебивающий вой владельца-армянина. Просидев две недели дома в безуспешных поисках работы (ее брали только мыть полы и посуду), под аккомпанемент недовольной матери Уля собрала вещи и села в поезд до Москвы:
— Ну и кому ты там нужна в этой Москве? — орала ей, спускавшейся по лестнице, мать. — Давай тете Нине позвоню, к себе поварихой устроит.
Лежа на верхней полке, Уля вспоминала это предложение матери. Оно уже не казалось ей глупым. На вокзале, потерявшись в толпе таких же, как она, людей, приехавших на заработки, она запаниковала. Но решила не терять самообладание и не сдаваться, как минимум, до тех пор, пока не закончатся все скромные накопления. Она не может сдаться, несмотря на свою дурацкую фамилию и жизнь.
***
Они с Ромой встретились в московском отделении полиции, когда обоим было по тридцать.
Ее допрашивали как потерпевшую, после того, как она огрела тарелкой лапавшего ее, официантку, немолодого мужчину.
Рому допрашивали как нарушителя: затеял драку с фонарем и победил, оставив на земле осколки плафона. Рома до допроса провел несколько суток в вытрезвителе. Но вид его оставлял желать лучшего еще до начала всех злоключений: он пил, часто и много. Уля, встретив его в коридоре, даже не узнала сначала в этом помятом бомже давнего знакомого. А потом услышала:
— Устинов, через неделю будет суд. Пойдешь по административному, штраф заплатишь за порчу имущества. Считай, повезло.
— Спасибо, — прохрипел некогда бодрый Ромка и хотел уже уходить, но встретился взглядом с растрепанной девушкой. — Извините?
— Извиняю, — машинально промямлила Уля. — А за что?
— Вы на меня так смотрите…
— Напомнили мне старого знакомого. Роман Устинов. В одном дворе с ним жили до восьмого класса.
Лицо Ромы исказилось:
— Колокольчикова, ты, что ли?
— Я.
Он дождался окончания ее допроса. Сам не знал, чего ждет и зачем. Как будто в его бесцельной и потерянной жизни вдруг появилась нить, протянутая из прошлого в будущее, а он держался за нее, боясь упустить. Уля согласилась пройтись вместе до метро. Рассказала о том, где работает и кем, об университете, в который поступила недавно на заочное отделение, чтобы перестать когда-нибудь быть официанткой:
— Я жалею, что после школы не сделала этого: не переехала, не пошла учиться. В группе все моложе меня. Чувствую себя неудачницей, — смеялась Уля, хоть ей и не было смешно. Скорее, горько.
Рома кивал и слушал, иногда растягивая губы в подобие улыбки. А потом поведал свою историю… Когда Рома закончил, Уля еле сдерживала навернувшиеся вдруг слезы. Она считала себя несчастной и жалела себя, пока люди хоронили любимых. Какая же она!
— Вот с тех пор, как вернулся, не знаю, куда себя деть. Работаю в университете, лекции читаю. Потом возвращаюсь домой – там пусто. И грустно как-то становится, невыносимо грустно. Иногда ярость накатывает. Думаю: «Почему она умерла?» Дерусь со стенами, чтобы полегчало. Фонарь вот разбил. Ну и пью, да, чтобы забыться и уснуть. У нас, знаешь, как-то лояльно относятся к пьющим преподавателям. Все пьют. Главное, чтобы на работу вовремя приходили и рубашку гладили иногда.
На своей станции Рома встал, улыбнулся на прощание Уле:
— Приятно было поболтать. Я зайду к тебе в твой ресторан, если тебя не уволят.
***
Но ее, конечно, уволили. На другой исход она и не рассчитывала. Подруга Кира, официантка, проводила ее до двери и толкнула плечом, чтобы приободрить:
— Найдешь место получше, чем эта дыра. Ты пробивная, справишься.
Уля справилась. Не сразу, правда. Пришлось месяц жить в режиме крайней экономии и сменить неплохую комнату на плохую, а заодно смириться с возможным возвращением под крыло матери. Помощь пришла неожиданно: с ней связался отец.
— Ульяна, так давно не слышал твой голос. Мне так стыдно! Даже не знаю, что еще сказать. Давай встретимся?
Уля ожидала, что отец попросит у нее денег в долг или попросится переночевать. Иначе зачем вдруг ему вспоминать о дочери спустя столько лет? Реальность на этот раз превзошла фантазии: отец позвал Улю к себе пожить.
Она сидела в кафе, смотрела на ухоженного пожилого мужчину с седой шевелюрой и не верила, что это ее отец. Оказывается, он был не таким неудачником, каким его описывала мать. После развода не завел ни новую семью, ни любовницу, жил скромно и развивал небольшой бизнес: доставлял из-за границы автомобили. Скоро выплатит ипотеку за квартиру, пусть и не в центре, но в Москве, передаст дела другу-сооснователю и уйдет на заслуженный отдых.
Про Улю он давно думал, но никак не мог уговорить бывшую жену на общение с дочерью:
— Уперлась рогами, ни в какую. Ты же знаешь свою мать. Додумался недавно подарочек ей на счет перевести, чтобы задобрить. Уже собирался все бросить и к вам ехать. Снилась ты мне часто… Давай мы сейчас заберем вещи и поедем домой, хорошо?
Устроившись на диване в квартире отца, Уля робко напомнила, что ее уволили и денег у нее впритык, поэтому оплатить проживание и еду она, тридцатилетняя студентка, не сможет. Отец попросил перестать копировать бывшую жену и считать его уродом. На этом и порешили.
***
Две недели спустя Уля, подпрыгивая как девочка, возвращалась с пар по ставшей любимой аллее из подстриженных кленов. Вдруг услышала позади:
— Ульяна Колокольчикова! Куда спешим?
Да, это был Рома. Изрядно попотев, он достал номер ее матери и узнал, что Уля живет с отцом. Потом достал номер отца, который с третьей попытки дал ему свой примерный адрес:
— Твой отец считает меня мошенником или маньяком. Даже сейчас, я уверен. Надо с ним поскорее познакомиться. Замолвишь словечко?
Уля не без удовольствия заметила положительные перемены в облике Ромы: чистые уложенные волосы, выглаженная рубашка и брюки со стрелками, аккуратные ногти. При всей своей неуверенности, она была уверена, что стала причиной этих изменений.
— А зачем ты меня искал?
— Не знаю, — развел он руки. — Ты мне стала жизненно необходима вдруг.
— Ты в меня влюблен? — поморщилась Уля.
— Нет, — поморщился он в ответ. — Скорее держусь за тебя, как за что-то понятное и знакомое. Родителей-то не стало давно, а семья Евы всегда меня чужаком считала.
Уля заметила, как мрачнеет Рома при упоминании своей жены, и поняла, что эту тему она будет обходить стороной. Хорошо, что в детстве они успели вдвоем много напроказничать, и теперь им было, что обсудить, помимо неудач на любовном и рабочем фронтах.
***
Предложение о замужестве Рома сделал не Уле, а ее отцу. Тот был приятно шокирован таким поведением парня с налетом благородной старины и согласился, забыв спросить мнение дочери. Она вернулась домой после учебы радостная, сообщила загадочно улыбающемуся отцу:
— Папа! Я сдала! Защита диплома в июне, пару глав допишу и, считай, все! Дверью палец на радостях прищемила, так болит!
— До свадьбы заживет, — крякнул отец и удалился в свой кабинет.
Рома пришел вечером. С цветами и кольцом. Густо покраснел, чем заставил сердце Ули екнуть. Встал на колено перед ней, с ее екающим сердцем, сказал коротко:
— Я люблю тебя. Выйдешь за меня?
А она так же коротко ответила:
— Да.
— Как дети малые, — качал головой ее отец. — До тридцати лет дожили, но так и остались подростками какими-то. Ты его обними, на шее повисни. А ты ее поцелуй, в губы, не в щеку. Всему вас учить…
Уля посмотрела на сконфуженного Рому и поняла, что отца на свадьбу звать не будет: хоть он, скорее всего, и спас ее от верной голодной смерти, но стать причиной ее смерти от смущения в зале бракосочетания отец точно не будет рад.
***
После росписи жили у Ромы. Он, конечно, говорил не раз о затянувшемся из-за смерти жены ремонте, но о запущенности процесса Уля узнала только после переезда. Посмотрев на матрас, с презрением сказала:
— Никакой брачной ночи не будет, пока нет кровати.
— Больно надо, — махнул рукой Рома.
Он же и подумать не мог, что его жена настроена почти серьезно и не шутит. Глядя ночью в потолок, он ворчал иногда:
— Может, хоть скажешь, что любишь? И в лоб поцелуешь? Как нормальная жена.
— Когда у меня будет нормальная кровать, я буду тебя целовать и любить, — произносила серьезно и мрачно Уля, а сама еле сдерживалась от смеха. — Это твоя мотивация.
— Мотивация? Ты знаешь, сколько платят преподавателям? Гроши! Так и умру несчастным, рассчитывая на любовь, — жалобно вздыхал Рома.
А потом не выдерживал, заливисто смеялся и обнимал жену, которая, почему-то не очень сопротивлялась такому обращению с собой и даже незаметно улыбалась, пряча лицо у него на груди.
—
Автор: Виктория Морхес